* * *

имена ангелов по-французски: не зна, низаче, ника.
бог вынимает речь рукою из тайника;
я принимаю речь, и прячу ее за щекой,
и накрываю рукой.

каждый раз грудь наполняется воздухом, а дыхание – смыслом, пока
слюна собирается на кончике языка,
и запинается голова моя на твоем плече:
не зна, ника, низаче.

ребенок, засыпающий на полуфразе у матери на руках,
склеротик, заика и просто витающий в облаках, –
заново называют ангелов неисчислимые тьмы,
как делаем это мы,

когда ты ангела моего Лю
осторожно губами снимаешь с моих неподвижных губ,
а потом ведешь ладонью вниз по моим позвонкам, –
и как теперь и зачем, когда на твоем затылке моя рука?
Не зна.
Низаче.
Ника.

* * *

боль моя родилась на восемь лет раньше меня
в маленьком городке под другим маленьким городком;
как она там была, пока меня не было, бегала босиком,
росла, набиралась сил?
кто смотрел на нее, брал на руки, из жалости клал с собою в постель,
чтобы она отогрелась и начала говорить-говорить,
чтобы ее слова дрожащие, мокрые обретали плоть
горячих тел, холодных тел, незнакомых тел?
боль моя выросла, взяла меня на руки, сказала: танцуй, танцуй,
я у тебя вот здесь, – и ладонь положила под сердце, мол, красивая грудь.
как это, говорю, там у меня растет мое счастье, скоро ему выходить, –
а сама не верю, плачу, прячу лицо,
мамочка, говорю, мое счастье кричит, наверное, хочет пить;
боль моя закрывает глаза, замолкает – наверное, хочет спать.
здесь соломенные сквозняки сквозь сердце, ну как мне быть
огромным городом посреди маленького городка?
пойдем, говорит моя боль, ты была у матери, теперь навестим отца,
попросим у него совета, пусть он скажет, в конце концов,
как быть без твоей левой груди моей правой руке
в огромном городе Маленьком Городке?

* * *

ты говоришь мне говоришь мне давай будем
когда-нибудь скажем где-нибудь береги себя
плыви к берегу, кричишь, поворачивай
у тебя глаза на затылке, окно в спине.

я говорю тебе мне от тебя ничего не нужно
говорю мне о тебе ничего не важно
просто подержать тебя если можно
где-нибудь скажем когда-нибудь поскорее
у меня оттепель в сердце проталина на спине.

Он говорит нам говорит нам а мы не слышим
amavi amo ave maria dolce
плавайте вы у меня навсегда в ладонях ладони мои повсюду
вот, у тебя на спине вокруг твоего сердца,
там ничего не слышно, звук туда не пробьется,
спите спокойно.

* * *

это солнечный свет проливается в голову поутру
и рисует во мне словами, подходи, если ты не трус,
протяни мне лицо, дай я на него обопрусь,
по ресницам дай пробегусь

вместо этого я отворачиваюсь от окна,
смыкаю веки, во мне теплая тишина,
во мне молоко не шелохнется, простыня
подо мной холодна, бледна

я поворачиваюсь к тебе, говорю, проснись,
языком пробегаю по стрелкам твоих ресниц,
рисую в тебе словами, говорю вверх: не смотри вниз,
не буди нас

а ты морщишься и отворачиваешься, не открывая глаз,
из своего сна шепчешь – сейчас, сейчас,
теплым выдохом в спину пока начинай считать:
два, три, четыре, пять...

* * *

Магдалена Манон – француженка – здесь умерла.
она была страшной блядью, потому что ее никто не любил,
а она всех любила, всего-то за полцены;
про себя говорила "мы":
это, говорила, мы; а это, говорила, не мы.

говорят, она раньше знала множество слов:
"Малый энциклопедический" от "а" до "ты".
а потом с ней кто-то случился – застрял в горле, мешать дышать,
она месяц потом кашляла, не могла спать,
не хотела есть, только пила.

он у нее оказывался по ночам,
и все видели, как она ему целовала член,
мы, говорила, мы, –
потом стало ясно, что это она о себе,
но тогда никто ничего не понял – думали, может, пройдет.

после она сидела в комнате в темноте,
потом вскакивала, хватала иголку, нитку,
откусывала старым стихам строчки,
пришивала им ручки, ножки,
мы, говорила, брала на руки, кашляла, кашляла... –
да ну, что про нее, говорю же, блядь была страшная.