– Так на кого мы сегодня пойдем? – деловито спросил Игрунка, высунувшись до пояса в окошко грузовичка. Штуцер холодил ему ляжки, а туловище изнутри щекотал мятно-лимонный холод кровожадных страстей.
– На бегемота! – ответил сквозь левые зубы Птицеед и сплюнул клейкую желтую слюнную стрелу на правый резиновый сапог.
После плевка Птицеед встал на руки и в таком положении приклеился вымазанным в слюне сапогом к бортику грузовичка. Повиснув с максимальным удобством, он взялся откручивать крантик под бензобаком, недостижимый в любой другой позе.
– А когда мы на него сходим, я стану охотником? – Игрунка уже полностью вылез на крышу грузовичка и сидел там, рядом с коленчатой жестяной трубой. Труба сокращалась, ритмично булькала, брякала, и в такт взлетали из нее в небо жирные маслянистые баранки дыма. Пара дымовых колец зацепилась за игрункину ушную кисточку, и теперь все его левое ухо и половина мордочки стали баклажанного цвета.
– Уууу, черномазый... – пробурчал Птицеед, сам имея при этом оттенок напрожег горелого трюфеля; он наконец открутил крантик, и бензин побежал тонкой струйкой. Птицеед отпил (вися вверх ногами) хоботком половину банки темного пива и подставил ее под струйку.
– Бензин без пива – деньги на ветер, – мохнато бормотал он.
Игрунка поймал одно из дымовых колец, распахнул рот так, что верхняя крышка черепа с хрустом ударила его по мохнатой спинке, забросил черный бублик в пасть и захлопнул морду. Глаза его неимоверно расширились, в них со страшной скоростью замелькали зеленые концентрические круги и заплясали небывалые синие черти. Один особенно наглый бес топнул со всей силы копытом изнутри в игрункину нижнюю челюсть, отчего она сразу отвисла. Черт выпрыгнул изо рта Игрунки, пробежал по борту грузовичка и нырнул в район головогруди Птицееда, надеясь найти там ребро. Никаких ребер в Птицееде не было, и ничем не удерживаемый бес сполз через хоботок в банку с пивом. Обуянный любопытством Игрунка вытянул вниз морду, задрав вверх хвостик, на котором теперь висели четыре дымовых бублика.
– Мармазетка черножопая! – зашипел злобно Птицеед, вываливаясь из сапога, – пей тут из-за тебя теперь пиво с чертями! – Он еще раз потряс пивную банку, облив все вокруг жирной желтоватой пеной. Черт колотился внутри об стены банки рожками и копытцами, но вылезать отказывался.
– Не смей меня так называть! – Игрунка целился из штуцера прямо между жвал Птицееду. Черт, желая принять участие в смертоубийстве, выпрыгнул из пивной банки и запрятался в штуцерный патрон.
– Мармазеткин сын, жопа полосатая! – топал ногами Птицеед.
Оскорбленный в лучших национальных чувствах Игрунка спустил курок. Тут же Птицеед плюнул в жерло штуцера, залепив раструб упругой мембраной. Раздался выстрел, черт верхом на пуле ткнулся в мембрану и застрял, так что видна была снаружи его расплющенная поросячья мордашка. Птицеед отобрал у напуганного Игрунки штуцер и лихо завязал ствол узлом позади черта.
– Что ж, есть чуть-чуть нечистых сил! – подытожил Птицеед. Выжал пропитанный пивом песок в банку, добавил бензина, залпом выпил смесь, схватил жвалами Игрунку за шкирку, засунул связанный узлом штуцер с чертом внутри себе в яйцеклад и полез в кабину грузовичка.
Далеко внизу двигалась тяжелая рельефная вода, торчала грозная темно-зеленая осока, проносились вниз к водопаду упавшие ветви деревьев, на которых жались друг к другу, ожидая гибели, мокрые маленькие зверушки. В раскаленном золотом небе в лучах и в крови парили худые, грязные хищные птицы, истерично общаясь посредством скрипучего клекота. Здесь же, над рекой, в мясной пещерке, в тени огромных кожистых листьев было, как в подмосковной беседке в конце сентября, прохладно, грустно, отстраненно.
– Бегемот – грубое, тупое, беспардонное и твердое животное. Более или менее мягкий он только здесь, в ухе... – Птицеед высунул наружу длинную, мохнатую ногу и поймал на лету крупного комара. Размахнувшись, что есть сил, он всадил комара хоботком в кожу бегемотьего уха у себя под ногами. Благообразный, очкастый комар, шокированный поначалу таким обращением, просек, в чем дело, перехватил барсетку и стал сосать. Тем временем Птицеед воткнул второго комара рядом с первым. Когда комары насосались и брюшко каждого превратилось в кровавый пузырь, Птицеед выдернул их, откусил одному половину брюшка и стал прихлебывать из комара бегемотью кровь, держа его за хоботок тремя пальцами, как фужер. Второго комара он протянул Игрунке. Тот сунул лакомство в рот брюшком и стал, вкусно причмокивая, облизывать, как чупа-чупс.
– Есть немного вещей, ради которых стоит жить! – протянул Птицеед... – И парной вечерний бегемот в самом начале списка...
– А я уже стал охотником? – Игрунка склонил голову на правое плечо так, что ухом коснулся земли.
– Ничем ты не стал. Кушай, не обляпайся.
– Чегой-то? Мне хочется!
– Чего тебе еще хочется?
– Стать охотником.
– Не смей больше так говорить.
– Почему это?
– Нельзя.
– А чего будет?
– Беда будет!
Беда не заставил себя ждать. Он высунул злобную татуированную рожу из тростника, поправил вдетый в мочку уха осциллограф, подобрал синюю отвисшую нижнюю губу и, вытянув расплющенный палицей нос, понюхал воздух. Пахло бегемотьим дерьмом. "Дыджь!!!" – подумал про себя Беда и резко метнул широкое косматое копье в торчащую из воды бегемотову задницу.
Из развилки ствола за Бедой наблюдал Егерь. Егерь был бур и любил родную саванну. Только харя у него имела неприятный пурпурно-фиолетовый оттенок. Бегемот был занесен в красную книгу, а Беда в черный список браконьеров-рецидивистов. "Я тебе дам дыджь!!!" – рявкнул Егерь и вмочил ржавыми кривыми гвоздями из длинного кремневого ружья с шестигранным стволом, целясь по набедренной повязке. Задетый гвоздем осциллограф расплескался по мутной коричневой акватории. "Опп-па!!!" – подумал, вжав голову в плечи Беда, ввинчиваясь в осоку. Лишь мелькнули сквозь пороховой дым его шрамированные пятки. Бегемот брезгливо вздрогнул, вышел из реки и медленно, размахивая торчащим из жопы копьем, пошел в душное марево. В его ухе оправился от стресса Игрунка, оглядел себя, проверил, все ли ушки на месте, и понял, что с перепугу почти уж совсем доел хрустящего Птицееда.
Игрунка раздвинул траву и высунул нос наружу. Убедившись, что вокруг нет никого голодного, он вылез целиком и встал, расставив ноги на ширине плеч и скрестив на груди передние лапки. Прямо перед ним был огромный, цветной, свирепый и в ленточках тотемный столб. У подножья столба стоял шикарный шезлонг цветов народного кенийского костюма. В шезлонге, опираясь на скрученный спиралью разноцветный хвост, сидел Хамелеон, задние лапы его и левый глаз были заняты собираньем кубика Рубика, зато в передних лапах Хамелеон лениво крутил калейдоскоп, глядя в него, соответственно, правым глазом.
– Угу... – заметил Хамелеон, отвлекаясь разом от обоих девайсов. – Никак орда свирепых мармазеток...
– Не смей меня так называть! – Игрунка оскалил желтые и востренькие передние резцы. – Слышишь, ты...
– Хам! – представился Хамелеон, протягивая Игрунке бородавчатую лапку. – Называйте меня Хам. Моя специальность – работа языком и визаж. А Вы какой род деятельности изволите практиковать?
– Я Игрунка, и я познал вкус своего старого учителя! – ответил Игрунка. – Я хочу стать охотником.
– Вот как, я думаю, что смогу быть тебе полезен.
– Это еще чем?
– Я могу сделать из тебя охотника.
– Прямо сейчас?
– Ну.... В течение двух-трех дней...
– А чего так долго?
– Как тебе объяснить... В общем, таковы особенности моего метаболизма.
– А что я должен делать?
– Для начала отойди на пару шагов назад и закрой глаза.
– Это еще зачем?
– Затем, что такие приемы охоты...
– Аа!
Игрунка повернулся спиной к Хамелеону и, чеканя шаг круглыми от изобильного пуха полосатыми лапками, отмерил означенное расстояние, обернулся и зажмурился. Однако через миг ему стало скучно стоять, зажмурившись, и захотелось подглядеть, что там и как. Оказалось, что хамелеон метнул в него свой длинный, трубчатый, раздвижной язык. Смущенный такой ситуацией, Игрунка распахнул пасть, прыгнул вперед, нанизался в полете целиком на длинный язык и откусил его возле самой хамелеоньей морды. Секунды три Хамелеон и Игрунка смотрели друг на друга сведенными к переносице глазами, потом одновременно отпрянули.
– И в чем тут смысл? – поинтересовался Игрунка у Хамелеона.
Тот в ответ только бешено вращал глазами и делал возмущенные жесты.
– Мне не нравится ваша манера преподавания. Сильно провисает теоретическая часть, – подытожил Игрунка и стал карабкаться на тотемный столб.
На плоской, широкой верхушке столба, перед жуткого вида рогатым и косматым алтарем сидел в позе лотоса Богомол, молитвенно сложив огромные хватательные лапы. На одной из лап болтались сальные зеленоватые четки, а шею Богомола стягивал белый крахмальный воротничок. Вообще вид Богомол имел удивительно глупый. Игрунка несколько раз обошел вокруг него, Богомол не шевельнулся. Расстроенный, что его не замечают, Игрунка на всякий случай решил пометить территорию, встал на алтарь и, задрав вверх правую ногу, весело помочился Богомолу на голову. Богомол, фыркнув, вышел из транса и захлопал тупыми с поволокой глазами, на его узком лбу лежала, словно третий глаз, здоровенная мутная желтая капля.
– Что ты тут делаешь один? – задал поскорей вопрос Игрунка, надеясь, что за беседой Богомол скоро позабудет о том, что только что был помечен.
– С Дятлом говорю.
– Ну и где этот Дятел? – Игрунка огляделся, посмотрел вверх и даже свесился со столба, держась за кромку задними лапками. – Вранье, нету здесь никакого Дятла!
– Дятел есть везде... – спокойно, растягивая слоги и не интонируя, ответил Богомол, он решил, что Дятел наконец послал ему ученика. – Мы в нем, а он в нас...
– И чего он в нас делает? – заинтересовался Игрунка.
– Ничего... Дятел – это такой охотник, который вообще ничего не делает.
– Охотник?
На игрункиной мордочке отразилось такое острое, сверкающее любопытство, что Богомол зажмурился и быстро-быстро стал бормотать: "Сидел дятел сидел спятил..."
– Кто спятил? – Игрунка совсем запутался.
– Ты о чем? – прервал медитацию Богомол.
– Так... просто интересно... кто спятил, Дятел, ты или я?
– Никто не спятил. Просто если без конца повторять эти слова, Дятел пошлет тебе Удачу, Удача принесет Добычу и ты будешь сыт.
– Аааа! – протянул Игрунка. – Странно, никогда ни о чем таком не слышал. Может, лучше пойдем кого-нибудь поймаем?
– Дурачок! Если много ходить, то быстро проголодаешься! Так?
– Так.
– Слава Дятлу, если, вконец избегавшись и проголодавшись, ты кого-нибудь поймаешь и съешь. А если нет, что тогда?
– Не знаю...
– Тогда ты похудеешь и, как следствие, умрешь...
– А что ж делать? – Игрунка осознал, что все время мог похудеть до смерти, и теперь трясся от страха так, что столб ходил ходуном.
– Ничего! – нравоучительно ответил Богомол. – Дятел самый лучший охотник, и он совсем ничего не делает... Что из этого следует?
– Нууу... Наверное следует, что чем охотник лучше, тем меньше он делает, – ответил Игрунка после десятиминутного размышления.
– Точно! – Богомол обрадовался сообразительности обретенного ученика. – Вот и сиди спокойненько.
Игрунка посидел минут пять. Посмотрел направо, потом налево. Почесал за ухом задней лапой...
– Опять делаешь!
– Чегой-то я делаю? – удивился Игрунка.
– За ухом чешешь. Смотри, проголодаешься, похудеешь...
– Ой, – перепугался Игрунка, – а как же. Скучно ведь.
– А ты повторяй за мной, и скучно не будет, – Богомол снова сложил перед собой колючие хватательные лапы и забормотал. – Сидел дятел сидел спятил...
Игрунка закрыл глаза и стал по кругу повторять эти слова. Было скучновато, но терпимо, уши больше не чесались. Так прошел час. Вдруг столб зашатался, заскрипел, и запахло вокруг тяжелой, крупной, ни разу не мытой самкой.
– Что это? – шепотом спросил Игрунка.
– Удача пришла, – ответил Богомол.
Игрунка, зеленый от любопытства, подполз к краю площадки на столбе. Внизу и правда была Удача. Она чесала об столб огромную, в складках черную задницу, на голове у нее имелось широкое спутанное гнездо жирных волос, а спереди болтались отвисшие до колен могучие татуированные груди. В правый ее сосок был продет утюг, а в левый настольная лампа. Удача кряхтела и терлась спиною об столб. Ей было приятно. С появлением Удачи небо вокруг столба наполнилось целым роем крупных сытых насекомых.
– А чего это она сюда ходит? – спросил шепотом смущенный отчего-то Игрунка.
– Свиданье у нее здесь, – хрустко бросил Богомол.
– С кем свиданье?
– С Бедой, с кем же еще. Хватит трепаться, пришла Удача – хватай добычу. – Богомол сомкнул хватательные лапы над головой, поймал жирную зеленую муху и запихнул ее в себя.
Игрунка высунул язык, на который сразу присели три слепня, величиной с его голову. Игрунка захлопнул пасть и разжевал слепней. "Не очень-то вкусно..." – подумал он про себя и прослезился, вспомнив старого учителя Птицееда.
Когда Удача в обнимку с Бедой ушли в непрозрачный жесткий кустарник, Игрунка сыто прилег на спину и некоторое время размышлял, глядя на верхушки деревьев. Потом неожиданно вскочил, взял себя за подбородок и, глядя Богомолу в пустые глаза, спросил:
– Послушай, а Дятел бормочет?
– Нет, – ответил Богомол, – чего ему бормотать, он же Дятел.
– Значит, он Лучший охотник, а мы так себе.
– Почему это?
– Потому, что бормочем.
– Ну да... Он Лучший, мы бормочем... Ну, так остальные вообще что попало делают. И худеют.
– Я хочу быть Самым Лучшим Охотником.
– Смири гордыню. Сиди спокойненько.
– А что нужно, чтобы стать, как Дятел?
– Дятел его знает.
– Думаешь, знает?
– Конечно, он же Дятел!
– Ну, так я пойду к нему, спрошу. Кстати, не знаешь, как к нему добраться?
– Все пути ведут к Дятлу. Сиди себе. Сиденье тоже путь.
– Да ну, скучно... Если сиденье путь, то хожденье тем более путь.
– Смотри, похудеешь!
– А худенье не путь?
– Путь, но неприятный, кушать все время хочется.
– А если хорошенько запастись едой и ходить?
– Не знаю. Я не пробовал.
Игрунка обошел верхушку столба по кругу. Он размышлял, кем бы ему запастись. Что-то подсказывало, что в следующий раз Удача придет не скоро. Наконец он придумал... Когда Игрунка спрыгнул со столба, изо рта его торчали хватательные лапы Богомола. Они грозно шевелились. Преодолевая страх, Игрунка запихнул их к себе в рот и поскакал в сторону леса.
Кончился страшный изумрудно-сиреневый, непрозрачный ливень. Игрунка вылез на оранжевый свежий пень и застыл, восхищенный. Вокруг блистала мощными красками, вся в мокрых искрах, широкая поляна. Пятиэтажная радуга пересекала небосвод. Огромные, величиной с задницу Удачи цветы лежали в развилках морщинистых, цвета свежего бегемотьего дерьма сучьев, а надо всем, на привязанной к груде воздушных шаров жердочке сидел, сладко, немыслимо счастливо щурясь, самый настоящий, цветной и непостижимый, странный, пронзительный, озорной и бессмысленный Дятел. Волна холодного, пузырящегося счастья затопила все Игрункино существо. Он вдруг ощутил сухую, уютнейшую жердочку в лапах, свежий ласковый ветерок, тревожащий перья, окинул поляну мутным от счастья взглядом птичьих, прищуренных глаз... "Эх, Дятла я кусок!" – подумал Игрунка и больше уже не думал... Потому что Дятел не думает никогда, настолько он хороший охотник.
