СЛАВА
Вы думаете, слава это когда тебя упрашивают сняться в рекламе кетчупа? Всё много интереснее.
Я читал в большом, полупустом зале, из книги. Там есть сцена:
– Алло, это Мацапуро?
– Нет, здесь нет таких.
Звонок номер два.
– Какой у вас номер?
Я назвал.
– И вы будете мне говорить, что по этому номеру нет Мацапуро?
– Да, буду, я живу тут уже не первый год, а у Мацапуро наверняка есть свой дом.
Сцена важная для композиции, но не для сюжета. Сдержанные улыбки после чтения. Вполне устраивающие аплодисменты.
Несколько знакомых. Пара культурных девушек за автографами: а вдруг я выбьюсь в литературозавры, ведь это возможно почти что c каждым? На сцену поднялись двое – один улыбчивый, молодой, второй – почти старикан, лысоватый, в непроницаемых очках и, кажется, не в своей тарелке.
– Послушайте, мы прочли, – молодой указал на книги на столике, – это я звонил, представляете?
Я сделал непонимающее лицо, перебирая мысленно звонки последних дней, и почти уже зачислил его в обозреватели местной газеты или в студенты-переводчики.
– Про Мацапуро, – едва держа внутри хохот, доложил он, – это звонил я, нашел в вашей книге, подсказал один знакомый, я думал, розыгрыш, не поленился – посмотрел.
Большим пальцем звонивший напомнил мне о стоящем сзади почтенном человеке в темных очках, как у слепого.
– Вот Мацапуро, – весело представил, – а я Павел.
Я пожал его руку. Потом руку безмолвного Мацапуро. Они меня куда-то звали. Я вежливо отказывался. Это и есть слава, – понял я, – главный её признак, когда жизнь отзывается на текст и дописывает его.
* * *
Советский век. Коммунальная квартира в Питере. Самый интересный житель в ней, имя которого я забыл. Ненормальный. Копался целыми днями в каких-то журнальных обрывках, газетных листках, подобранных на улице, а то и на помойке. А ночью открывал свою дверь и орал в общий коридор имена, наверное, вычитанные. Квартира спит, и вдруг во весь голос в ней: "Анна Соловейченко! Сергей Ботвинник! Садовничий! Касьяненко! Павел Денисенко! Зайцева! Евстратов!" И так до бесконечности. В Советском Союзе проживало более двухсот миллионов, многие где-то упоминались. Все просыпались. "Ты что, сука, по ебалу хочешь?" – отвечал ненормальному мужской голос из другой, гневно распахнутой, двери. Или женский: "Участкового вызвать, да? У меня дети!"
Дети это я. Я тоже просыпался. Мне нравились эти его ночные выкрики: "Сафронова! Бахчиванджи! Гризодубов Сергей! Шаповалов Дима, Виталий Осипов!". Участкового ненормальный побаивался, но фамилии, видимо, сильнее рвались наружу.
Я не мог уловить интонации и по ней представить, что ненормальный видит. Это перекличка, он видит их, выстроенных в нашем коридоре, и ждет, что ответят из темноты? А может, и слышит даже ответы своими сумасшедшими ушами? Или просто читает подчеркнутое на листах? Или сам отвечает кому-то, сокрытому в коридоре, участковому, например? Дает показания на допросе, отводит от себя вину, закладывая всех? Или здоровается с нами, ежесекундно меняя имена, не может остановиться?
