Авторник:
Альманах литературного клуба. |
|
|
Авторник:
|
Традиционный роман
Как нарушение старинных прав
Меня ожгут внезапные моменты...
Как запредельное...
Меня волнуют странно документы,
передо мною на столе упав.
Уже бегут одни чудны́е имена
горящие в домах судебных,
А я вскочила от столов служебных
Огнем, горящим ветками и спичками на берегу
внезапной речки Леты.
Я прибегу
и в страхе молчаливом и сердечном разочарования
слежу цыганские рассветы.
Меня так просто напугать
бессмысленным, пахучим сильно жизни телом.
Но я умею взять словесным делом
и туков жизни злой воню́ прогнать.
И полететь.
И знаете как высоко парить
И говорить...
Послушайте!
Однажды ночью ужас был такой,
что я совсем и ничего не знала
И лишь с неимоверною тоской,
и только с имоверною тоской
Смотрела и воочью наблюдала,
Как побежали все бегом скорей,
И женщины все были бляди веди,
И впереди всех золотых зверей
Летели в крыльях волки и медведи
Но это были страшные места
Но это были страшные дела
И никакая красота
Здесь не была
Один лишь страшный ужас и зола
На всех одних богов одна хула
И царство злого молодого зла.
Вчера одна бомбежка станет здесь
Всё вдруг сожгли, все умерли случайно
И только обезумленная тайна
в испуге целый день бродила здесь ходила
Как на реке большие невода
идет поочередная беда
Бежали крысы
крысы из развалин
бегущих стран и городов.
Цыганской шапки верх засален
и в свой поход цыган готов
Земля так хорошо гола
На звуки флейты я пришла.
Ты существуешь на страницах строк
Ты существуешь в строках и нигде.
Вы существуете?
Скажите, где?
Я робко спрашивала их:
Кто вы? -
боясь взглянуть,
не поднимая головы
я спрашивала их.
Они должны быть все в могиле,
они должны быть под землёй!
Но я хочу!
И выходя передо мной
Они поочередно говорили...
Был первым славный мо́лодец:
как жаркий летний гром
он шел сквозь жизнь,
которая бедою
грозила вся ему...
И сдвинув шляпу очень темную
с пером,
он вдруг свое лицо открыл мне молодое.
- Меня зовут Антон Гаджино
Мое прозвание "Чужой".
Я не цыган с цыганскою душой.
И вот
в моем высоком справедливом послушании
дружина.
У всех мужчин цыганских пики и мечи
У женщин шляпы круглые как нимбы
и черные хвосты индийских кос
А вы могли бы
стоять на королевских землях табором в ночи?..
И днями вдаль идти,
когда вокруг полным-полно враждующих людей...
А мы поставили палатки на открытом у реки
на зелени долины
Девчонки лепят чашечки из глины
по меркам круглых голых маленьких грудей...
А я цыганский предводитель знаю цель.
Она - в простом живом движенье к цели.
Об этом в наше время говорить умели
Цыганские вожди:
Синдел, Мигель и Пануэль.
Пятнадцатый прекрасный век
железного оружия и смерти
И вы напрасно не поверите,
что в пятницу, почти сегодня,
был я Тошка Борщаговский, программист.
Но пятница осталась вся вокруг
и от нее совсем я чист
И вспоминать о пятнице прошла охота.
Ведь впереди цыганский праздник и суббота!
В одних сорочках на окраине Парижа и едва прикрытые плащами
Стоят цыгане
и по две серебряных серьги сверкают у цыгана в каждой мочке
Опять расходятся поодиночке
А город остается далеко в тумане
И солнце
золотой серьгой
всплывает меж домами...
Штрихами контуры гравюрами Калло
Идут и едут тяжело
Идут и едут
И навеки затрудняют осознанье
куда они, зачем они и где
их место рода...
О цыганка, ты беднейшее созданье,
заслышав колокол, ты спустишься к воде,
И веточка жасмина в черных волосах твоих,
и зубы дикие и яркие - очищенный миндаль.
Не говори мне никогда, что́ утаила,
Когда сегодня уходила вдаль...
И вот,
едва Антон Гаджино замолчал,
как все заговорили разом:
- Я Мараус...
- Я Гроссенор...
- Я Минсбургетт...
- ... с тех самых пор
я здесь... Я Альбертина...
- Я Аннек Сейкел...
- А я Густе...
- А я Делэй...
- А я Элизабет Краколь...
- А я Люка...
- А я Нинар...
А я внимала всем рассказам
смеялась
и испытывала боль...
Один подросток мне сказал:
- А я Мейо.
Послушай приключение смертельное моё.
Моя сестрица Сансорин, родная милая сестрица,
Последним хлебом с ней привык делиться,
Хотел ей башмачки на ярмарке купить,
всего украл один дукат,
выходит - виноват!
Цыгана-вора по имперскому закону полагается убить.
Вот на помосте виселичном я стою
За то что я люблю сестру свою!..
Я слушала повествований этих тривиальнейшие чувства,
Которые, как сказка, - вне искусства...
Совсем одни
гравюрами штрихами бурно проходили тихие,
Заполонив мои глаза;
Как только скрипкой разразился Бихари
От Влахии до Вены
и назад...
И в подтверждение всех нежеланий
завоевания
цыган поднялся созмани -
- Меня зовут Фейдал Юсуф Джура
Цыгане никогда не попытались
кого-нибудь себе завоевать.
Поэтому в их власти вся земля.
Они у всех в гостях.
И легкая земля, как пух, на их костях.
Я за невесту золотом платил калым.
Я-алла! Я-рахим!..
Простите нам грехи...
Прощай, Фейдал!
Вот Люба в пестрой юбке и в косынке назади узлом
печально смотрит черными цыганскими глазами.
Она мне говорит:
- Я Люба с гатчинских лесов,
хочу сказать от матерей-отцов
и от детей,
от множества цыганских мертвецов.
Они закопаны от Павловска до Красного села,
Где в сорок первом,
разумеется, ужасно роковом году
война была.
И все они ушли дотла.
И до сих пор услышать их могли,
Они поют из-под земли...
И вытерла глаза концом большого полушалка,
И спрашивает:
- Вам не жалко?
И что же я могла ответить на такой вопрос...
Я промолчала, не скрывая слез...
Убитые на загородном страшном и пустом рассвете
Пугающими страшными тенями черноглазыми толпились дети...
А жало можешь ты всегда заметить
у разных пчел, шмелей, шершней и ос...
Идите с миром, Люба,
Мне, конечно, жаль.
Идите, будьте сфинксом без загадки.
Записывайте память в школьные тетрадки.
Пусть итальянская певица вам подарит шаль!..
Тогда пришла Мари Коген под городом Брабантом
и говорит:
- Меня зовут Мари Коген.
Как веет ветер перемен,
Всё прах и тлен.
А я не плачусь на судьбы немилость
Я в славном Гаммельне давно родилась
Но я когда-то не была стара
И хороша была судьбы моей игра.
Мое сердце,
красный камешек моего сердца,
наверное, драгоценный,
унес цыган Андре Рома́
Имел на лбу и на щеках он три клейма
Как рукоять за острым лезвием ножа
я шла за ним сквозь города
О, было на него прекрасно полагаться
Уже полвека прожил он тогда
а мне тогда исполнилось пятнадцать...
Этот мой стихотворный рассказ я сметываю на живую нитку,
хотя я не умею шить...
РАССКАЗ МАРИ КОГЕН
Подстрочник этого рассказа
- Моя мать рассказала мне притчу о птицах.
Одна птица имела трех птенцов.
Она хотела перенести их через море на своих крыльях.
Она спрашивала каждого птенца:
Понесешь ли ты меня через море, когда я буду старухой?
И двое птенцов пообещали ей это.
И она сбросила их в море со своих крыльев.
А третий птенец сказал матери,
что он понесет через море не ее, а своих детей.
И она оставила этого птенца в живых.
Но я росла совсем другим птенцом.
И выросла совсем другой птицей.
И мне некого нести через море.
Моя мать Глюккель из Гаммельна,
составившая свое жизнеописание.
Мой отец Хаим Сегал Коген, торговец,
но был хорошего рода,
происходил от многих толкователей Священного Писания.
Родилась я в маленьком городе Гаммельне,
всего пять тысяч человек в этом городе было.
Евреям неохотно дозволяли селиться;
так жили, боялись голову поднять.
Отец мой был дорогим другом моей матери,
своими утешными словами он смягчал горести.
Он остался в ее сердце после своей смерти.
Моя мать лишилась мужа вследствие чумы.
Это произошло в 1638 году
в городе Гаммельне.
Моя мать вязала чулки и продавала их.
Она и мои сестры плели кружева.
Моя мать и в жару и в распутицу и в стужу
ездила на ярмарки для торговли.
Моя мать всегда помогала беднякам.
У меня было много старших братьев и старших сестер.
Ципоре нашелся муж в Амстердаме
Эсфири нашелся муж в Меце
А в Гамбург вышла замуж моя сестра Фройдхен
Цанвиль скончался в Гамбурге, когда его жена носила во чреве их ребенка
Анна умерла через двенадцать недель после своей свадьбы
Натан женился на Мириам, дочери Элиаса
Лейб женился на дочери Гиршеля Риса
Самсон взял в жены Агату Гомперц
Ненче Аснат содержала Авраама,
честно торговала в лавке, давая ему жизнь для изучения Торы
Мадлен была женою Арона Альфена
Эллехен вышла замуж за Меира Ламбера
Катрин досталась в жены Моисею Швабе
Мордехай обратился в христианскую веру
Мой старший брат Моисей был убит на дороге
разбойниками,
когда спешил на собственную свадьбу
Многих моих братьев и сестер я никогда не знала,
они умерли до моего рождения
маленькими от болезней.
Мои братья женились молодыми после тринадцати лет.
Все это случилось после смерти моего отца,
которая была в 1638 году
по исчислению лет христиан.
Моя мать удостоилась большой чести,
принцесса Нассауская прислала за ее кружевами.
Моя мать говорила, что умные люди из разных стран мира
пишут красиво о милосердии и доброте.
Она читала немецкие книги,
написанные евреями и неевреями
Особенно хороша была "Книжица хорошей жены",
а также Mayse Bukh - Книга сказок и притч.
Моя мать не знала еврейского языка священных книг
да ведь и незачем женщине молиться и читать священные книги
Женщина совершает себе очистительные омовения,
и в память о десятине в древнем храме
она отщипывает, благославляет и сжигает комочек теста,
когда печет хлеб
И она зажигает свечи
в канун праздников
и в канун субботы.
Моя мать рассказала мне страшную сказку
об Эльдаде-талмудисте, как он женился на дьяволице.
Моя мать говорила, что жизнь так недолга
и не следует много думать о наслаждениях,
ведь никто не умирает, исполнив хотя бы половину своих желаний...
Моя мать однажды сказала, что проказа и бездетство -
это наказания за нечистую любовь.
Должно быть, это правда,
но я не прокаженная.
Моя мать обливала кипящей водой посуду,
чтобы посуда была кошерной к празднику Пасхи.
Мои сестры делали кисти для молитвенных покрывал моих братьев
и отливали свечи для богослужения.
В одном богатом доме, куда моя мать принесла кружева,
я видела клавикорды
А на свадьбе моей сестры Анны били в барабаны,
и танцовщицы танцевали с пестрыми масками на лицах.
Моя мать называла Анну милой девочкой,
стройной и чудесной,
стройной, словно елочка.
А я никогда не была милой девочкой,
но все же мать ласково называла меня Марихен.
Однажды Анна сказала, что знает цыганское гадание
Нужно бросить в стакан с водой золотое колечко
и долго-долго смотреть,
покамест не увидишь лицо жениха
Анна долго смотрела и вдруг ей показалось, что черт
хочет расцарапать ей щеки, поднявшись из воды
И она убежала из комнаты, а я стала смотреть
Но я увидела только весенний зеленый лес,
который посмотрел на меня из воды
Мне было двенадцать лет, когда хотели отдать меня замуж
но я забралась на чердак и обмотала косами свою шею
и закричала вниз, что я удавлюсь
Больше никто не сватал меня
и мать сердилась на меня часто
Однажды я пошла с матерью на мельницу за мукой
Там завелось много крыс и позвали человека, чтобы выгнать их
Этот человек был цыган, которого призвали морить крыс
Моя мать назвала это цыганским старым промыслом
Он играл на дудке и руки держал так, чтобы закрывать губы
Он свистел пронзительно и собаки выли на дворе
Крысы выбежали из подпола и побежали к реке через двор
и бросились в реку и утонули в реке
Лицо его было бронзовое
На лбу под волосами два клейма раскаленным железом
Одно клеймо, оно, как черная звезда
Еще одно - как будто крест на лбу
Еще одно - как будто маленькое колесо
кровавой розой на скуле
И это всё.
Этот человек носил на груди ладанку с высушенной головой летучей мыши
Унес мое сердце этот цыган Андре Рома
Было ему пятьдесят лет, а мне пятнадцать.
Мать послала меня на берег Везера мыть посуду
Вдруг небо раскрылось и сделался день,
а был темный вечер,
и вдруг разлетелись искры
И я подумала, это должен быть хороший знак
Цыган Андре Рома пришел и увел меня
и я оставила на берегу все кружки и миски
Сэрэс, сэрэс, Мари,
Кана туса шаталиндём?
Ви камлэм ту, чюмидэм ту,
Гай тя дакэ чи меклэм ту.
Помнишь, помнишь, Мари,
Как бродили мы с тобой?
И любил тебя, и целовал тебя,
И твоей матери не оставил тебя.
Ночью мы сидели у камина в корчме
Хозяин и крестьяне курили табак
Разговор перекидывался из одного угла комнаты в другой
Андре Рома надел на один мой тонкий палец серебряное колечко
и надел на мою шею серебряную монету на шнурке
Он держал меня на своих коленях,
я прижималась лицом к его плечу.
Никто не погнался за нами, не хотел вернуть меня.
Мы вырвались однажды от врагов, бежали что есть духа
А горлу не кричать, руке не задрожать,
Когда кого-то я ударила ножом нечаянно и сильно в брюхо
Не страшно было, даже весело бежать
Мы были заодно, мы прожили, не ссорясь
Тот раненый, я знаю, он остался жив
И это вышло хорошо, иначе совесть
Пришла бы по ночам, ладони к сердцу приложив.
Дорогу преградит зима
Так холодно, так мало пищи
И волком по округе рыщет
Мой добрый друг Андре Рома
Он входит, кутаясь в разорванный кафтан
О камни пола стукается мерзлая
комками катышками падает земля
Сегодня запылает жарко
Большой огонь в большом камине грязном
в углу подвальном замка,
Полуразрушенного по приказу короля
Вязанку хвороста украденного он бросает
и мне улыбку желтых и больших зубов
глубоких черных глаз
при свете сальной свечки
На вытертом ковре сижу,
показывая другу маленькие груди
под юбкой круглые колени светлыми руками обхватив.
На пальцах легкие блестят мои колечки
Он молодым прозрачным голосом поет мотеты и рондели
на один печальный и живой мотив.
Весна придет, как мы хотели
Он подарил мне зеркальце, три золотых кольца и шелковую шаль
и башмаки на каблуках и платье.
Свет закружился вдруг
распахнутый весенний
на высоком берегу
Не размыкай, не размыкай объятье
Среди цветов под небесами птиц
среди поющих насекомых и раскинутых растений
Он никогда не устает
А я смеюсь тихонько и прошу:
"Не надо больше,
больше не могу"...
Он был хороший человек
он никого не убивал
Мы так любили с ним друг друга
Он был хороший человек
он был хорош обыкновенно
и немножко верил в доброту,
мой добрый друг.
Он грабил только тех,
которые, как видел он,
имели много денег...
Он что,
кого-нибудь убил?
Нет, никого он не убил.
За что же он на эшафоте?
За что был заключен в тюрьме?
Подумайте в своем уме,
За что, за что его убьете?..
Деинья бэршу ттай инья дес,
Мари, ме сым ппандадо.
Мары барба бариляс,
Шыпурла анде ла ампуисардяс.
Мари, я заточен в тюрьму
девять лет и девять дней.
Выросла у меня борода,
тюремные ящерицы в моей бороде снуют.
Мэрав, Мари, мэрав,
Ла баря дуккатар,
Ла баря дуккатар.
Кана мэ мэрава,
Кон ман ровлярэла?
Вэшэскэ чирикля,
Вэшэскэ чирикля,
Малякэ лулудя...
Умру, Мари, умру,
от большой боли,
от большой боли.
Когда я умру,
кто будет оплакивать меня?
Лесные птицы,
Лесные птицы,
Полевые цветы...
И схватил отрубленную голову палач,
ударил по щеке,
и покраснела бедная щека.
Я начинаю плач
Все слезы - как река.
Я закричала: "Я люблю его!"
Я одинокая ушла от эшафота
Очень страшно
по улицам идти,
бояться смерти,
умирать бояться,
страшно умереть!..
Вот голова Андре Рома,
вот голова
Набитая травою.
Она вчера всегда была живою
И будет вечно мертвая жива!
Она моя!
Вот голова Андре Рома!
Она была прекрасным верхом тела
Она дышала сильно и хотела
И думала о днях и о ночах
И шла вперед на молодых плечах
И - повторяю рифму -
унывала в горестной тюрьме
И остается жить в моей суме,
В котомке заскорузлой грязной,
Я подниму ее
и я несу ее над головой своей,
когда иду по грязи непролазной!..
Вот так закончился рассказ Мари Коген...
Идут цыгане.
Под шелестение их тихих голосов
они во мраке все идут лесов...
Кон авэла?
Кто идет?
Синти, кале, карачи,
фечира, чингене, джамбаза,
сэрвы, дом, канджары,
лохары, банджара, чамары,
нури, халаби, матакли,
влахуря, рударя, урсаря,
кэлдэраря!..
Со Тима Виноградов кай кэрэла?
Пе пехко грает анклела,
Зуралес во кай традела,
Тела 'к вэшу дарэсэла...
Что же Тима Виноградов делает?
На коня взбирается.
Быстро он едет,
В лес добирается...
Граст конь идет ровно и легко
идет плавно
Задом крепко цыган сидит
как влитой
И чуть назад откидывается.
И поет запоет певуче:
Кон авел эрят мато?
О Андрей Максимович ром баро,
Ле бичоса по думо,
Ле фэсоса андо шеро...
Кто идет ночью пьяный?
Андрей Максимович, славный цыган.
Кнут на плече,
шапка на голове...
Продолжение
альманаха "Авторник"
| Вернуться на главную страницу | Вернуться на страницу "Журналы, альманахи..." |
"Авторник", вып.6 | Фаина Гримберг |
| Copyright © 2002 Фаина Гримберг Copyright © 2002 Союз молодых литераторов "Вавилон" E-mail: info@vavilon.ru |
