Авторник:

Альманах литературного клуба. Сезон 2002/2003 г., вып.1 (9). М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2003. Обложка Ильи Баранова. ISBN 5-94128-072-6 C.34-37.

Вопрос предложного падежа начинается с нуля.

Хинин, сода, крахмал, соль, PCP, тот же цвет, но не то, нет, не то, слишком мелкие кристаллики, слишком мелкие, рассыпающиеся в воздухе, опадающие пылью сквозь солнечный луч.

Оля говорит: ...и вот, в один день вся группа принесла на тренинг пастилу. Тогда N., улыбнувшись, сказала, что группе не хватает нежности.

Слишком простой набор знаков, повторение слова "халва", кусок яблочного пирога, шарлотки, белки, желтки, песок, мука, румяная корочка, ломающаяся во рту с глуховатым звуком.

Группе не хватает нежности.

Литератор Л. говорит: ...ну, вот, я заболеваю, предположим. Иду в магазин за продуктами. Долго брожу по залу – там у нас что-то вроде маленького супермаркета, – подхожу к кассе, смотрю в свою корзинку. В корзинке: фрукты, пастила, йогурт, мороженое – это при том, что у меня болит горло. Хорошо, что не леденцы.

Сладкое как "сырое ощущение": целиком принадлежность детства. Вообще то, что происходит с детьми, когда их поят сладкой водой или когда они видят цветные предметы, узор на обоях. Физиология процесса представляет собой некоторую проблему. Говорят, сладкие молекулы какие-то более круглые, что ли. Хотя, в свете современной теории строения молекул и учитывая прогресс в развитии квантовомеханического словаря, в это ой как трудно поверить. Хотелось бы, тем не менее, хотя бы на минуту представить себе чистую механику, которая соответствует этому ощущению. Например: молекула мягкой ладошкой поглаживает поверхность вкусового рецептора. Рецептор жмурится от удовольствия.

Д.В. пишет: ...Нас интересует всё, что имеет отношение к мёду.

Как-то: изгибающееся жало пчелы, тяжёлая голова цветка, гнёзда шмелей, всё, что происходит в июле и августе, белёсая прозрачность воска, изгибающееся жало пчелы, всё, что происходит в июне, тающая на языке горечь лабиальных, рассыпчатые фрикативные, напряженное дрожание связок, перевёрнутая страница, Винни-Пух, приколачивающий себя к дереву ввиду невозможности добыть предмет разговора другим способом, перевёрнутая страница, грузно взлетающая бабочка, мальва, львиный зев, мак.

Мы говорили об этом всю ночь, а к утру облака окончательно растаяли. Мы пили сладкий чай, обжигающий гортань, к полудню пошёл дождь, к вечеру начался снегопад, время росло незаметно глазу, – как тесто для пирога с курагой, потом оно стало выплескиваться, к следующей ночи мы оказались по колено в перемещениях, крохотные формулы кинематики царапали кожу, луна светила во все окна сразу, неизвестное чёрное варенье урчало на плите, переливаясь через края медного таза, к пяти утра шмелиное гнездо в комоде постарело и распалось, из щелей в полу полезли огромные слепые медведки, норовившие облизать наши руки длинными, липкими, как у муравьедов, языками. В конце октября солнце зашло, и мы принялись готовиться к зиме.

А. говорит: Не люблю сладкого. Как, знаешь, все люди делятся на тех, кто сначала тянет дверь к себе и на тех, кто толкает её от себя. Всякое такое деление очень удобно. Я принадлежу к тем, кто предпочитает выпить.

Зимой в крови особенно. Страшно, – при воспоминании о возможной гипогликемии. Руки трясутся, перед глазами круги, как бы не упасть, как бы не поскользнуться. Мир без сладкого ненадежен и шаток, в артериях переваливается вязкий, непригодный кисель.

Вот юная мама тянет за собой тяжело гружённые ребёнком деревянные санки (теперь таких не делают). Никто вообще-то не улыбается, но всем смешно. Ребёнок старательно вытирает измазанный шоколадом рот.

Многоэтажки, неровные, скособоченные какие-то кубики рафинада, поставленные один на другой, тающие под снегом.

Глава одиннадцатая: бисквитные торты, желированные торты и торты-суфле, кофейные и шоколадные торты, медовые торты, ореховые торты, песочные торты, простые торты, сливочные торты, слоеные торты, торжественные торты, торты на меренговой основе, торты на сметане и кефире, фруктовые торты.

Сладкое, как "печеное", опосредованное ощущение есть принадлежность праздника. Новый Год (хотя вспоминается почему-то рыба в кляре и пирог – тоже с рыбой, розовый на разрез, с непонятными травками для начинки), день рождения (торт, с вишней – пять лет исполнилось), чужие дни рождения с непременным сладким в конце, некрепкий хладный чай о боже. Осы кружатся над тем, что должно, по справедливости, достаться тебе и мне в тот единственный праздник, который мы заслужили.

Сладкое как ничто другое, сироп по доктору Споку.

Какая-то большая квартира в центре, сгущающаяся ночь, небольшой круг света от настольной лампы, запах вымытых днем волос, чуть-чуть ломкое тирамису из кондитерской на той стороне переулка, фонари за окном, слепота окружающих предметов, апельсиновое варенье с грецкими орехами, перевернутая страница, дотлевающая сигарета, тень на той стороне – перелетающая квартал по диагонали.

Л.Л. говорит: ...в последние два месяца я полюбил шоколад, – съедаю по две плитки в день. Но предпочитаю молочный, с орехами.

Л.Л. торгует шоколадом и прочими сладостями: печеньем, вафельными тортами, кексами с синтетическим повидлом внутри. Рано или поздно род занятий настигает человека, но изнутри, не снаружи. Я, напротив, люблю горький, – нечто вроде оксюморона. Тот, что произвел на меня самое сильное впечатление, полагался в НАТОвском, точнее, в бундесверовском пайке. Той зимой, когда казалось, что мы скоро начнём голодать, а от привычек и мелких привязанностей остались только безлиственные остовы.

Сладкое у тебя во рту, перепутанные прикосновения, игра в осязательные шахматы, приведение несходящихся рядов телесных ощущений, сладкое моё, покалывание запятых, тире, тающие на языке мороженым, ледокаином, холодком из кондитерской, мятным сквозняком на пустом зимнем перекрестке в районе Бирюлёва-товарного, в феврале, рано утром.

Повторение слова халва, изнесение речи, уменьшительные суффиксы: -еньк, -ушк и другие. Тёмное варенье нежности, горькое варенье отчаянья, соленое варенье труда, холодное варенье зимы, прозрачное варенье одиночества, горькое варенье железнодорожного расписания, расплавленная халва мелькающего черно-белого сна, Петроградская сторона, индейское лето в полуразрушенной столице Метрополии, уже не существующей, уже не существенной.

Dana_1 (#14767872) wrote: yu sweet

Да, и если я буду горька в устах твоих, то стану сладка хотя бы во чреве. If it be your will.

Вопрос предложного падежа начинается с нуля.

И когда растает на языке последний белый кристаллик, когда невидящая, слепая рука смахнет со стола последнюю крошку, последний ветерок пронесется над заводскими трубами, скрежет и молчание хлынут в кровь и растекутся по тканям, нежность как кошка лизнет кожу и отступит, отойдёт к прежним рубежам обороны.

Туман опускается на город, – мы переплываем от дома к дому, от офиса ко входу метро, как бы разгребая руками заварной крем. В бакалее напротив – земелэх и кихэлэх, сладкое печенье. Мармелад – разноцветными засушенными лягушатами. Во рту, между тем, всё та же горечь от снотворных пилюль, горечь, не заговорить, не зашептать, – на острове белый Алатырь-камень стоит, – сердце же не говорит вовсе. Оно бьется, иногда побаливает, – просит конфету, мороженое, красное яблоко, – сердце не говорит, у сердца нет слов. Слова не про нас, не про этих нас. И не слова уже. И не о том.

Хинин, сода, крахмал, соль, флуоксетин, фенилцикледин.

Всё не то.