Черновик: Альманах литературный визуальный. Вып. 12. - [Нью-Джерси - Москва], 1997. Редактор Александр Очеретянский. Обложка Р.Левчина. c.124-125

По каталогу: Б

Милый, пишу тебе из Мадрида, здесь моя жизнь повернулась круто,
я теперь как сим-сим всем-всем открыта, завладеть мной нетрудно.
У меня новое красное испанское платье, ты такого никогда не видел,
у тебя никогда б не хватило на такое денег.
Оно все: вышивка, украшенья, аккуратная выделка.
Только в нем хожу.
Не могу даже смотреть на свои паршивые тряпки,
                                        но не выбрасываю на свалку, пригодятся для топки.
Прости, я предала наш город, наш Петербург, наше метро, наши острова, наш залив.
Предашь, все забудешь, когда вокруг манят, поют мандарины, маслины, сливы...
Здесь вольготно, счастливо мне, ленивой.
Ощущаю себя королевой, огромной рыбой.
У меня есть все, что не мог дать Север:
                        кабальеро на ночь, сочные фрукты, глубокий вырез, веер.
Взамен этому лишилась веры.
Все, что любила, чему поклонялась - забыла, в сердце не унесла.
Думаю, простишь, ведь знаешь: я всегда все делала не со зла.



По каталогу: У

Милый, пишу тебе из тюрьмы, как видишь, не уйдешь от судьбы.
Помнишь гадалку, ее пустые остановившиеся дни,
ее беспричинность, падающие пожирающие огни.
Только ты это помнишь, мы тогда были одни.
Здесь наказуем даже поворот головы, взгляд королевы, эротические сны...
Меня успокаивает: на входе лежат каменные львы...
Ты говорил - это магниты любви,
ты говорил - она таится под каменным панцирем, внутри.



По каталогу: М

Милый, пишу тебе из-за монастырской ограды, я изменилась, ношу
иные наряды. Это письмо вряд ли смогу отправить, ворота закрыты.
Через высокие стены не перелететь: хожу по земле, не имея крыльев.
Вчера сюда пытались ворваться солдаты...
Хотела посланье свое отправить птичьей почтой.
Но только ворон смотрит в окно, от него жди не помощи, а порчи.
Целый день сидит на ветвях, косится, склевывая почки.
Буду складывать письма, при встрече отдам всю пачку.
Я здесь многому научилась, прочла все молитвы.
Вчера во мне зажглась, правда, пока маленькая, как колибри.
Соблюдаю пост, не ем даже рыбу.
Хожу целый день по комнате, по кругу.
Думаю, что ты должен меня любить, ведь я сейчас ближе тебя к Богу.



По каталогу: С

Милый, пишу тебе из больницы, рядом - шприцы,
                                        шлепанцы, девственницы, мандарин на блюдце.
Ко мне никто не подходит, боятся.
Я здесь новые слова говорю, другие ношу одежды.
Пыталась сбежать трижды.
Остановили, не пустили, сказали: все, кто до тебя, - на дне морском,
у них не осталось даже надежды, уже достигли блаженства.
Вчера ко мне приводили женщин.
Одна держала в руках женьшень, у второй во рту гудел шмель,
                                                третья на плечи накинула шинель.
Я не вышла к ним, пошевелиться было лень.
Вечером мне укололи амитриптилин.
Стояла посреди процедурной как изгнанный Мандельштам,
                                        у медсестры кровь стекала по рукам.
Поклялась доктору, что не стану больше описывать свою жизнь,
просила прописать цветочный жир, только он укрепит силу моих жил.
Успокаивал, обещал, но не сдержал своих слов.
Милый, того, что вокруг пустота, здесь никто не знает.
Перед сном выхожу в коридор, кричу:
                                "Люди, слушайте: ангелы стучат, свистят, предупреждают!"
Я боюсь, за мои предсказания меня убьют, отравят.



По каталогу: Ю

Милый, пишу тебе из ночлежки, из огромной клетки.
Здесь полмира: мордва, якуты, мертвецы, эвенки.
Венок у меня на голове, в кармане мелкие деньги.
Ночью здесь собираются все городские бездельники, калеки.
Не думай, здесь не клоака, здесь вся Божья клика.
Только к Нему обращены мысли, возгласы, крики.
Я прячу во рту свои бриллианты,
                        имею свою личную жизнь, свои любовные варианты.
Но не рви этого письма, изменить тебе смогу вряд ли.
Ночью лежу на досках, чувствую: блаженство рядом:
надо пройти по глухому коридору, заканчивающегося адом.
Если не ответишь, следующее письмо будет оттуда.