Я

Спаси меня, Боже,
потому что холодная вода небытия и волны отчаяния поднялись,
грозят залить берег моей души.
Сознание моё погружается, как пловец в глубину,
достанет ли ему воздуха,
найдёт ли он жемчуг.
Невысокого роста, так что даже отец Артемий смеялся надо мною,
конечно, притчеобразно,
он иносказательно стучал меня по голове
так, что мне было больно.
Я понимаю, что эти жесты остались как память о старчестве,
когда один приручает другого, чтобы увести его
как Вифлеемскую звезду ко Христу и Богу,
к Трисиятельному Единому Божеству.
Мои голосовые связки надорваны, на них играет очень тихий голос,
мои веки обожжены, так что крем с маслом мака не помогает.
Меня ненавидят красивые, а у меня нет сил ненавидеть
даже безобразных, и я люблю красивых людей.
После болезни мне особенно приятно смотреть на милых молодых девушек,
будто и я такая же, как они.
Однажды в метро «Новослободская» впереди меня заходили студентки,
две нелепо экстравагантные феи,
вроде меня образца 1988 года,
в чёрном пальто на красной подкладке и в русской цыганской шали.
Они открыли передо мной тяжёлую дверь.
А я бы долго мучалась, чтобы её открыть.
Так закончилась очередная конференция о творчестве Сапгира.
Каждый может посмеяться над тем, что я верю в Бога-Христа, и как я верую в Него,
хотя некоторые и не смеются, не зря написала,
однако не понимающих людей гораздо больше, чем понимающих.
Не пророчица и не блаженная,
даже не женщина, в обычном смысле, я почти ребёнок.
Выхожу на улицу тщательно одетая, и это выглядит немножко нелепо,
в длинной юбке, когда все фемалии ходят в штанах.
Положих одеяние моё вретище, это из Псалтири, девятая кафизма, 68 псалом.
Я не хотела бы получить в подарок костюм из полиэстра
с антистатической пропиткой, от модного дизайнера,
из эконом-магазина «Фамилия»,
хотя семьи в обычном понимании у меня нет.
Вместо слова «вульгарно» я буду говорить и писать «ненужно».
Я поэт, у меня нет друга, мне не нужен drug,
потому что я устала от медикаментов.
Надо мной посмеиваются урловатые орлята,
плотные и добродушные,
идущие пить вино и ворошить девок,
называют бабушкой или девочкой.
Меня пытаются уничтожить словами и молчанием
завсегдатаи общественных собраний,
в том числе из клуба «Ямское поле» и проекта «Рождественские чтения»,
однако я верю, что Господь создаст новый портал
христианской поэзии,
похожей на листок с записанными прегрешениями,
чтобы жизнь потом изменилась.
Один раз кто-то прочитал мои стихи по радио «Радонеж»,
в очень странном изводе,
как будто других стихов у меня нет.
Однако сказал, что моё творчество состоялось.
Я люблю разную музыку: Мусоргского, Римского-Корсакова,
King Crimson, Dead can dance, Аквариум, Летова,
могу послушать Мелани Си или Земфиру.
Мир моей графики похож на любимое время года: ноябрь, первый снег,
пламень, свет, тепло и строгость, деревья.
Пою с какой-то цыганщиной, как бродяжка, прибившаяся к обители.
Не люблю запах пьяного человека,
а также слушать пьяные разговоры.
Когда Господь помогает мне дойти до храма,
я стараюсь молиться изо всех сил,
быть как свеча, каюсь, порой плачу
и стараюсь никого не осуждать.
Потому что многие уже стали безответными,
ещё до Страшного Суда.
А ещё мне действительно больно за то,
что произошло в Америке 11 сентября 2001 года,
когда взорваны были два символа Нью-Йорка,
две разноцветные огнями высотки,
мне было невыразимо больно и томительно
за танец под пулями, который вынуждены были танцевать
под финал мюзикла «Норд-Ост»,
и ещё больнее за судьбы русских паломников,
попавших в зону военных действий
в городе Вифлееме.
Кажется, все мы как эти паломники