* * *

когда молчаливое эссе
памяти провинциального аккордеониста
будет почти готово –
свежие свежие гранки (или как их там)
ожидают своего часа (или даже минуты) –
ощущение пустоты, потёки на немытом с зимы стекле,
банка с окурками, сурик сурик далёкого неба едва едва

а у меня уже аллергия
на цветенье деревьев и трав,
на горячие жадные губы – весна, брат, весна –
задыхаешься шепчешь

когда техника изображенья пейзажа
дошла до ручки,
свелась к сюжету для небольшого рассказа,
к пьесе для автора и бас-балалайки –
стоят на платформе как голые дети,
прижавшись друг к другу – смычок и дека
у автора идёт горлом кровь –
у него аллергия, астма, чахотка, туберкулёз…
но все понимают, что это сон,
ведь не может же он быть одновременно
в двух разных местах –
аккордеон падает в миску для податей,
смычок царапает деку,
ты просыпаешься с болью в груди
внизу живота
пустота
хочется кофе курить
звенящая мелочь из миски
и аккордеон
вдруг затихнув лежит как разъятый рояль
пахнет чернилами кофе
на свежеоттиснутых листьях

* * *

мы сожгли города и развели мосты,
мы распороли пузо земли
и легли на дно в кирзовых сапогах,
клонировали Христа
из капли крови на плащанице,
высекли ветками нагую плоть,
вонзили в ладони звёзды –
пригвоздились к изнанке неба,
выпотрошили мишуру
и вернулись домой
с глазами, обращёнными внутрь –
а она всё так же сидит у окна,
вывалив из халата на подоконник
квашню грудей,
и как будто мы с утра уходили в школу,
а сейчас вернулись с разноцветными ранцами за спиной,
спрашивает: «ну, как дела, ребята?»,
и мы вдруг понимаем, что всё, что было, – бред,
и из школьных ранцев
розовым фаршем вытекают
ненужные больше мозги