Обойный гвоздик в гроб московского романтического концептуализма: Сборник. / Составитель Дмитрий Кузьмин. М.: АРГО-РИСК, 1998. Обложка Вячеслава Гаврилова. ISBN 5-900506-83-5 С.3-9.

* * *

Маша - шепчет что-то на у́шко
               нежно так, простодушно.

Лена - лето вселенной, к небу
             в плен; лепет, в журнале фото -
             нет, тлен, нелепо.

Таня - хоть тайна, хоть запутана и туманна
             улыбается неприступно и непрестанно,
             а в танце тает и понятна становится -
             вот странно!

Лида - как вымытое окно -
             линии, как у Дали -
             сколько пролито, сколько
             люди ходила - нет ли, да ли -
             всё листья в нем,
             блики.

Оля - колокольчик словно, но
           надломленный, что ли, голос -
           о, это много, оглянись, неужели, ой ли?
           Прощались снова - фривольно так, стоя,
           без боли.

Аня - до Тани ровно одной буквы "Т"
           не хватило, - но вот на цыпочки стала,
           напыжилась - того и гляди, дотянет.

Ксения - что может быть черно-краснее,
                  кисло-слаще, осенне-весеннее?
                  Примите не соболезнования если,
                  то опасения.

Наташа - тащит куда-то за руку, сумасшедшая,
                  по-настоящему наша, и прощаешь ее,
                  хорошая потому что.

Инна - картинна несколько, но подлинна.
              Как глина податлива, но и хрупка,
              как фарфоровая балерина; поди вникни-то,
              разминируй - руки Мерлина,
              сердце Арлекина.

Света - пташкой с ветки
                                              на
                                                   ветку
              по двору шепоток пошел:
                                                              "Светка,
                                                                              Светка!"

Вера - оранжевая, теплая, на ремне с веером,
            вечером ревет, бедная, а время переведи -
            смех, в передничке - "Мишка на севере".

Лариса - пристальна, как лиса в сари -
                 рискует, лавирует, а всё -
                 срам, рисовка.

Женя - влажно движение, не жесть, не
              жестко, нет. Нежится в Женеве,
              в Нежине княжит; нежданно вторжение:
              "Жизнь прожжена,
                                               жена ..."

Ира - как ягодка барбариса; или
           приговор:
                        игра проиграна.




* * *

Надо мной потрудился дизайнер.
Я довольно удачная зверушка.
Которую, правда, никто, никто не пожалеет.
Ни дизайнер, ни какая-нибудь другая зверушка.

Над тобой потрудился дизайнер.
Ты довольно симпатичная зверушка.
Которая сегодня живет, а завтра умрет.
И я о тебе забуду, не вспомню.

Я довольно зеленый еще кленовый листик.
Шелестю (шелещу?) в общем, шепчу какие-то вещи.
И рядом на дереве - ты и другие такие же зверушки.
Хорошо, если завтра - желтые букеты.

Но это неправда. Например,
Одна игрушка - дизайнер, вторая - токарь.
Ну и что? Одна умрет и вторая умрет и всё.
И что толку, что они жили-были?

У себя в голове я все это так четко чувствую.
А написать получается почему-то коряво.
Всякая чушь про зверушек, дантистов там, листики.
Я просто думаю, что существует абсолютная смертность.




* * *

        О! Вот так встреча!
        Свидание назначено на вечер -
        а вот бывает же - сверх плана -
        - Э-эй! - не видит. Ну, тогда сюрприз -
        я со спины подкрадываюсь ближе ...

                    - Нюра?

                    - ЧТО!?

        Отдернув руки от его бесстыжих глаз,
        стою, как статуя.
                    - Ах, это ты...
                    (Не НЮРА !)
        Я НЕНЮРА!!! Какая Нюра?
        Кто такая Нюра? Так
        зовут два дня, что мы не виделись?
                    - Я... пошутить... - потупился.
        Спасибо, хоть молчишь.
        И осень.
        И такая тишь!!!
        Над миром нюра проплывает
                    в виде туч,
                    тяжелой паузой,
                    и в виде стаи птиц,
и сантиметры между нами состоят из миллиметров,
                    каждый - нюра,
        и по щеке ползет солено нюра
        и в животе, как камушек, - она,
        и нюру-флаг-линялый нюра-ветер чуть колышет,
        и строчка-нюра мне на ухо дышит:

        Судьба той дачницы, что поезд переехал,
                               нам ясна.




* * *

Ведь может так случиться,
что тот набор волшебных линий
и черт и черточек случайно воплотится
не в принце, скажем,
а в случайном встречном деревце;
а может, в кошке. Что тогда?
Как странно - спину выгнет - дрожь;
посмотрит - та́ю.
Стой!
Беги!
Куда-то в улицы сквозь слезы убегаю.
Ведь так нельзя. Ведь я могу нечаянно
чуть стиснуть понежней -
и всё! - и - брр! - вот так -
иду - темно - и лужи -
ерошу волосы -
как у утопленницы слиплись
(а я утопленница и есть)
чье тело море пропитало
и по глотку
и вот уже без спросу жадно
сочилось внутрь чужой любовью молчаливой
и я мертва - иду -
и высоко над головою
                   плывет венок.

P.S.        Ну вот, накаркала.
                Вчера купила чайник - такой, такой! -
                с ума сошла - сияет, как брильянт,
                стоит на полочке, цветы ему дарю;
                            ... и носик!




* * *

История, как я очки разбила. Случай
завел меня в забывшиеся гости,
где было все. Потом, слегка навеселе,
домой отправилась¹. А утром - бац -
смотрю - очки разбиты. Вот дубина!
История, как я очки разбила.

1        Пыталась пешком по бордюру - увы, неудачно. Спасительный зеленый огонек - TAXI!, TAXI! - сменился желтым, красным, желтым - семь пятниц на неделе светофор таксист неверный. ... А где же туфля? Только что была... Сосу мизинец. И нога замерзла. Спросил меня бы кто - как звать тебя - отвечу: Зо - луш - ка. ... Ага, попался! Вот вези меня туда! (и палец указал) А деньги? - Не проси. Их нет. А его палец на лоб указал. Корыстолюбец фыркнул, хлопнул дверцу, и скрылся в перспективе некой стрит. А я целуюсь с неизвестным ИКС, лишь решка на ступеньке - эх, блестела, и дверь подъезда громко так скрипела-пела, когда швейцар возник-с. И оказался вовсе не швейцаром, а просто старым дядькой. Выпили, естественно. И стали исчезать в обратном порядке: раз - дядька старый сделался швейцаром, два - растаял, три - погасла решка. И ИКС и вовсе равен стал нулю. Но я себя люблю за то, что приключений находить мне бог способность дал. (мой разум стал довольно мал ко времени тому): Идут грабители. Мигает сигаретный огонек. И тихо булькнув, мой любимый перстенек на глазах у изумленной публики лег на дно желудка: я лучше твой презент переварю, чем кому-то там просто так подарю. ... Грабители же вовсе не грабителями были, а добрыми людьми - меня заметив, рьяно угощали водкой. Я до сих пор кольцо забывчиво ищу, бывает. Жалко. Несчастный господин. Лежит. А нож в боку ли есть? На месте. Ведь случайность - шел погулять с боксером, а оказался мертвым. Боксер, скуля, недоуменно лижет иногда хозяйский лоб. Вот на тебе конфетку. в отряд по космосу скитальцев записалась черный спрут меня лобзал не выпуская из черных пальцев мой талант разбрызганный смеркаясь за тучами вокзал и еле еле тлел глазок мигал семь устриц на селедке вдруг силуэт кромешный как провал 1 и всё тут. Потом лишь авиаконструктор какой-то, помню, мне что-то говорил... А впрочем, нет. То было только слово - авиаконструктор. Но как-то не пришлось.

1        Поверив дверце приоткрытой бесшумного, внезапного автомобиля, (но я ПОЧТИ ждала) нырнула внутрь. Уткнулась. И слезу пустила. Легла. Ту комнату (да, комнату), где я валяюсь на диване, слегка качало, словно я в морской коляске сплю. Лежу но я не сплю и в зеркале напротив мне цветет шестнадцать нет одежды за спиной мигает молча позабытый телевизор я вниз лечу в стране чудес Алиса. А вот и дом. Здесь четверо мужчин играют в покер. А я живу под карточным столом. Мне лиц не нужно. Иногда под сводом храма потолка звенит сосулька: "Стрит" "Удвоим банк" Там ангелы. А здесь их туфли. Не знают - ну и пусть. (спокойное, повествовательное, гордое и обожательное пусть) ... Что я ИХ пью и я питаюсь ИМИ - ведь МНЕ на потолке клеймо горит - и засыпаю, кошка, четверых приняв, под скрип стропил, шуршанье ловких карт и крыл мышей летучих. А в сундуке распятие храпит. ... Сидел на стуле чуть небритый человек и курил. А если пепел вздумывал стряхнуть, то крохотный паук с сигары кончика скользил на паутинке. Рядом на картинке светилась женщина с безумно синим взглядом. Все кончено. Я все это в долг взяла. Машина замерла. Остановилось сердце. Что-то хрустнуло.

Продолжение альманаха "Обойный гвоздик..."