* * *
Белой ночью от гимна до гимна
можно видеть усопших майоров
с блескотнею их душ голубиных,
с воркотней их мундиров мореных.
Над балтийско-советской волною
раскололи хребет партизану.
Вы плывите, и шведы, и финны,
вы поститесь, евреи, - глазами.
Вы не бойтесь, герои, опричнин, -
эту ночь государство заводит;
здесь и кошки, и дети по крышам,
как майоры усопшие, ходят.
ВОЗМОЖНО, ЭЛЕГИЯ
Я лампу мял в руках пугливо,
и в мертвой области зеркал
я постигал неторопливо
и постепенно умирал.
Мне несмышленные ложились
на темя белые листы.
Вокруг смеялись и крестились,
и распадались на кресты.
И я фонарь, и я гудела,
и ты мундштук, пеньковый сруб,
но бесконечно стало тело,
вовне летящее из рук.
Распространялся конь и запах
ногою воздух поднимал,
и я висел, как будто в лапах,
и постепенно понимал:
"Я - порох будущих моторов,
хотя, возможно, я и прах,
а все же лучше Исидоров
в их неприкаянных телах".
* * *
Ворона - спутница немая -
летела словно ветер мая
меня как ветку обнимая
коня как ветер понимая
летело черное преданье
роняя жидкое рыданье
меняя мая очертанье
была корова как дыханье
старинно русское преданье
больного века очертанье
была корова как виденье
коня и мая наважденье
вина и тела воздыханье
старинно русское преданье.
* * *
Ворона хлопает крылами,
качая дерево сухое,
и время, сотканное нами,
летит, как облако больное.
Я в облаках твоих, приятель,
сижу, раскачиваясь, в клетке.
Порхают дети, словно яти,
в конце раздумчивой строки.
Я обнаружен, словно дятел,
я заколдован, словно ветки,
меня качают в пальцах цепких
одни вороны-дураки. -
Мой милый друг, я только шар,
я круглый дух несоответствий,
крутое яблоко добра,
одетое в личину бедствий,
больное облако высот,
я упаду в небесный вертеп,
и мнимых чисел хоровод
меня окружит после смерти.
(Прощай сегодня и вчера,
прощай, ворона недотрога,
еще немного топора
и выстрела еще немного).
Рулетку чисел повернуть
рукою ангельского чина, -
позволь сегодня мне уснуть,
всему вороною причина.
