МАСЛЕНИЦА В НОВОМ СВЕТЕ
Выбирая одну из альтернатив,
мы приобретаем цельность.
Теряем же по меньшей мере
континент красок, камней,
героев.
New friends... can often have a better time together than old friends.
Вертолет парит над пронзительно-зеленым раем. Пальмы, высокое солнце, податливые гладкие тела, фигурные бассейны с синей водой, обнаженные купальщики. Небрежно выбритые горбоносые люди в белых рубашках и темных очках: они стараются урвать кусок побольше, их интересуют деньги. Бриллиантовое кольцо, мерцание драгоценного камня, духота, расстегнутый ворот, пот, текущий по спине.
Липкое, напряженное ожидание.
Грим плывет с тусклых, одинаковых как монеты лиц, карнавал превращается во что-то серьезное, рассыпаются шатры, ветер проходит сквозь стены, в осколках разбитых аквариумов бьются окровавленные рыбы. Семь всадников прочесывают кусты, уничтожая все живое: сияет призрак алмазного града. Люди, волнуясь, потирают руки и лихорадочно листают книги, не в силах найти ответы на интересующие их вопросы.
Все ждут.
Будущее - иногда господствует наверху, подобно комете, иногда врывается, как революция, иногда просачивается сквозняком - сейчас оно приплывает.
Кто же этот Мессия Атлантического Океана, Преждевременный Судия?
Гудок - и все глаза прикованы к лайнеру "Глория".
Не этот ли денди, спускающийся с трапа, пестрая толпа мимо, мимо, и сразу же "жа-жа" автомобилей, и улицы как конвейеры, и прохладные магазины, негры, пуэрториканцы, чиканос -
Рука, сжимающая трость, взгляд сверху - но нет в герое особой воли, дикторски поставленного голоса, похоже он сам не знает, зачем приехал сюда -
Образец местного искусства:
I'm a thousand miles from home
Standing in the rain
I'm a thousand miles from home
Waiting for the train
Это блюз, это тоска, слеза, обрыв.
Все идут не в ногу, не в ритм, и поэтому
(свойство человеческой психики)
люди привыкают к разладу, к диссонансам, не радуя друг друга солнечными улыбками, милыми проказами.
Не выясняя, кто сбил людей с ритма, Герой пытается найти страну по себе.
А эту девушку зовут Мисс Америка.
Она поворачивается к нему лицом - вернее, грудью - она загорелая, с блестящей кожей, на фоне съедобной, поджаренной поверхности под правой грудью надпись
J O Y
Это попросту незагорелое место, незагорелое место в виде слова
J O Y
Это новая выдумка - оставлять незагорелые места на теле,
- она словно из резины, она моргает ресницами, большой палец правой ноги выкрашен зеленым лаком, она улыбается
(губы дергаются)
в глазах вода, голубые бедра полны солнечного света внутри, кожа ног успокаивает долго (вечность).
Итак, первый ключ: слово
J O Y
Остывающий пепел, часть вторая.
Airborn
Afro-Atlantic
Miss W.
America
Действие происходит на берегу моря. Пальмы, кадиллаки, сомбреро, негры, плантации. В душе каждого происходят изменения. Люди готовы часами поить друг друга спиртным. Малоосвещенная сцена, комната в дешевом отеле. Она лежит на полу с простреленной головой. Рядом телефон; гудки. Колокол.
Хор: Ave Maria gracia pleina (звучит орган)
1-й негр: Масса, стакан соку?
Хор: Змилуйся над нами (орган)
2-й негр: Масса, стакан соку.
Хор: Выслухай нас пане (орган)
Звон цепей. Суфлер неразборчиво шепчет заклинания. Бесноватый пытается примазаться к национально-освободительному движению. Солнце еще не взошло.
Финал. Хор патетически ищет самую высокую ноту. Красное знамя взлетает под потолок.
ЗАНАВЕС
с грохотом падает.
Чей-то-бэнд-тра-ля-ля-старый, полуобвалившийся дом-клуб- Мэри-Мэгги-о!-ну и что-это называется рэгтайм-мифический дождь, стреляющий сон о ветрах-дикси-человек-голод-о! голод не тетка-человек-еврей-марксист-тра-ля-ля-тра-тра-ля-десять стрел на десяти ветрах-волшебные травы темного леса, огоньки в глубине, ржавое железо, кривые доски-о! человек, ты не знаешь что почем-о! дикси-человек-белый волк, шелк, мед, брод, воск, утес, змея, семья, трущоба-хвороба-зазноба- злоба-о! а-ай-злоба-лоба-оба-
Винты, резать винты, падать на мол, биться, как чайка
Благословенна ты между женами и благословен
Ты не скучай, не скучай, красотка
Плод лона твоего Иисус. Святая Мария,
Когда я с тобой
Матерь Божия, молись о нас грешных ныне
Лучшего парня тебе не найти
И в час смерти нашей. Амен.
Ведь ты мне нравишься.
Бобы - 5 центов банка
Картофель - 3 цента пакет
Апельсины - 2 цента фунт
Библия в кожаном переплете - 7 долларов
Горит во тьме одна свеча
Горит во тьме одна свеча
Как воск, моя душа
Мой милый где-то вдалеке
За сотни миль он, вдалеке
Лежу я, чуть дыша.
Проходит поезд стороной
Проходит поезд стороной
Его бока блестят
Мой милый мчится в темноту
О Бог он мчится в темноту
Сам черт ему не брат
Он в Т & О пошел служить
Он в Т & О пошел служить
Он водит паровоз
Его работа нелегка
Его работа нелегка
И в холод и в мороз
Mardi Gras продолжался. Блестки Французского Карнавала осыпали готового к новой жизни Героя, становились его судьбой, воплощением его мечты. Он погрузился в волшебный мир рэгтайма и блюза, мулаток с красными лентами, джентльменов, выписывающих сельскохозяйственные журналы, бывших рабов, освобождающихся от неволи.
Арто: А как же социальное преобразование общества?
Литературная жизнь Европы. Старым формам - новое содержание. Зависть Нового Света.
Суфлер: Зачем еще раз переписывать историю? Чтобы окончательно все запутать? Я видел десятки постановок Шекспира, и каждый раз в них все было по-иному. В конце концов, мы получаем историю, состоящую из множества легенд, каждая из которых имеет антилегенду, легенду-абсурд, легенду о легенде, легенду легенд.
Арто: Членом какой партии вы являетесь? Современность просматривается в романе весьма приблизительно. Вас есть за что упрекнуть.
Этот квартал был похож на польско-еврейские городки Украины - с продолговатой геометрией, перепадами высоты, одноэтажными разноцветными запущенными домами, плохо вымощенными кривыми улочками, которые то спускаются вниз, то резко идут в гору, с неизменным потоком грязной воды по обочине. Здесь родился Боб. Его душа была полна очарования этого места, и всю жизнь он стремился создать внутри себя холмы и неказистые строения буро-желтого цвета.
Шагал Нового Орлеана еще не родился.
[Скрип двери. Доносится внезапный порыв ветра, полутень сменяется полусветом.
Неразборчивый шепот. Тень отца Гамлета. Вдали запевают сирены.]
Удивительный дом - вместилище изломов души, ее стеклянных перегородок, темных переходов, ярких безвкусных витражей, приоткрытых дверей и некрашенных перил. Этаж за этажом мы поднимаемся по этой крутой лестнице, глядя через стекло на вторую такую же лестницу напротив. Посмотрите, пожалуйста, налево - старушка, оставив дверь на цепочку, варит кофе в тесной, почти что картонной кухне.
И желтый фонарь ночью под окном. И дождь, и лужи с дрожащими отражениями, неясными бликами. Желания, такие изменчивые, такие скользкие, неуловимые.
[Пестрые обои. Скрип сменяется плачем. Лиловая рука тянется к блестящей холодной флейте. Падает чашка, в стороны разлетаются занавески. Из двора-колодца доносятся неясные звуки. Сознание сдалось. Начинаем вырабатывать шестое чувство, и звук флейты умирает в извивающихся струях прохладного дождя.]
Шагал Нового Орлеана уже ворочался в колыбели, уже смотрел на чьи-то пальцы, потом заучивал чьи-то слова.
Дитя-ласка, дитя-прелесть, ребенок с глазами уставшего мудреца.
Боб чувствовал, как звезды вращаются вокруг него, а все остальные люди - лишь отражения их серебристого света, входящие и выходящие на сцену по его произволу, умирающие для него, бродящие неприкаянными, рассеянными, злыми.
Динамика современного русского романа заключается не в том, чтобы тянуть кота за хвост.
Какой я вижу Америку. Записки очевидца,
Проделавшего путешествие вниз по Миссисипи
в 1909 году и увидевшего зарождение джаза.
Мост времени. Лучшее, что мне довелось читать
об Америке с пятилетнего возраста. Страна
небоскребов, гангстеров и контрастов. Время,
когда все начиналось. Увлекательный сюжет то
бросает вас в лихорадочную дрожь, то заставляет
часами думать над смыслом жизни. Без сомнения,
одна из лучших книг 1939 года.
"ПЕТРОГРАДСКИЕ ВЕДОМОСТИ - ЛИТЕРАТУРНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ"
Некоторые птицы, не умеющие летать, собираются в стаи. Это не только куры. Их воображение сильнее их воли.
И вот тут появляется Магистр Бус. Он перебирает стеклянные шарики, и мы видим, как шепот Вселенной гаснет у него между пальцев.
М.Бус: Боб, где ты шлялся сегодня ночью?
Боб: Я ночевал дома, мистер Бус.
М.Бус: Я же знаю, что это не так. Почему ты не хочешь сказать мне правду?
Боб: Ммм... сэр... я бы вам...
Это выглядело примерно так: невыспавшийся мальчик стоит перед хозяином овощной лавки и, смущенный, подбирая слова, пытается солгать, но его словарный запас мал, и он в отчаянии говорит правду. А правда заключается в том, что Боб всю ночь провел в компании Эла "Буффало" Добиньи, сопровождая его по кабакам, вдыхая новоорлеанский ночной густой воздух, завидуя умению Добиньи играть на саксофоне и зарабатывать себе этим на жизнь. Эл как-то сказал ему:
Эл "Буффало" Добиньи: Боб, если бы у тебя была такая же труба, как и у меня, мы бы сыграли с тобой на равных, и весь Квартал пошел бы смотреть на нас.
Запало в душу.
Слова, достигнувшие дна сознания, остаются там, они западают в душу. Ты не помнишь этих слов, не знаешь ничего о них, а между тем они у тебя есть, ты все время носишь их с собой и никогда не сможешь от них избавиться. Ты чувствуешь легкое покалывание тогда, когда эти слова можно реально применить в жизни, я не скажу, где колет, потому, что я не знаю. Итак, запало в душу.
У Боба был старший друг, которого он любил. Это был своего рода шаман, если вспомнить его функции тысячи лет назад, в дохристианскую эру. Старший друг передавал ему тайны своего магического, вызывающего страх и уважение соплеменников мастерства.
Арто: Я вас спрашиваю: негр Боб или белый? Кто его родители? Какое место в социальной структуре общества он занимает?
КОГДА ТЫ СЕЛ В АВТОБУС НА ОСТАНОВКЕ "БУЛЬВАР", ДРОЖА ОТ ХОЛОДА, и он повез тебя туда, где тепло, и люди прибывали и прибывали, и пытались согреть друг друга, и пытались отнять друг у друга тепло, и автобус ехал по скользкой дороге, гололед, гололед, и переполненный автобус заносило то влево, то вправо, и тебе захотелось выскочить, но ты находился уже в середине, стиснутый со всех сторон, тебе дышали в лицо, шофер, объятый ужасом, начал пропускать остановки, он ехал все дальше и дальше, не открывая двери, люди постанывали друг у друга в объятиях, машина катилась все быстрей и быстрей, и, наконец, открылся вид с холма - город, объятый туманом, разбитый параличом бесцельной жизнедеятельности, один миг - и весь город на ладони, и вот он ухнул вверх, а автобус, выполняя торжественное предназначение, соскользнул на обочину, и как сброшенный с горы камень, покатился дальше, вниз, вниз, взглянуть в очи Великому Холоду, шофер бросил руль, пассажиры перестали дышать, встречный транспорт, медленно ползущий в гору, проскальзывая колесами, шарахался зачумленного, пытаясь заплатить тяжелым трудом за возможность спасения, и -
алилуйя, алилуйя, алилуйя
покой сонной реки был нарушен тяжелым всплеском, разбился полупрозрачный лед. Тело машины погрузилось вниз, затем всплыло и оставалось в огромной проруби, то немного опускаясь, то чуть-чуть поднимаясь - подстреленная на лету желтая птица, подчинившая своей воле десятки черных муравьев, умиравших у нее в перьях.
В Бога Всемогущего, Творца неба и земли и в Иисуса Христа Единого Его Сына, Господа нашего, который был зачат от Духа Святого. Родился от Девы Марии, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребен, сошел в Ад, в Третий день воскрес из Мертвых, Восшел на небеса и сидит одесную Бога Отца
- После свободы и вместо свободы приходит религия, - прорезюмировал бы Суфлер, если ему дали бы слово.
На сцене творилось черт знает что. Выцветший бледноглазый офицер-пацифист со встрепанными волосами раскладывал для просушки сено, от него пахло керосином, его глаза излучали доброту и любовь к людям, его волновала охрана окружающей среды, он держал руку на пульсе времени. Он выбрал уже себе вторую жизнь, его Америкой были лекарственные травы. Пересыпая рецепты пожеланиями счастья и благополучия, он рассказывал, как сделать жизнь счастливой, как избавиться от дьявола при помощи пыльцы, бузины и керосина. Его речь временами была сбивчивой, знания не всегда полными, образование фельдшерским, но его добрые руки вылечили многих людей, он испытал каждое Слово Свое на себе, своих близких, он был резко настроен против алкоголя и колбасы - двух субстанций духа, породивших современную русскую цивилизацию.
Офицер бичевал водопроводную воду, нарисованная им
картина ужасала...
- ...только на 50% колбаса состоит из мяса - приезжал
один офицер из Москвы, он многое видел собственными
глазами, в это трудно поверить, но азотная селитра...
травы бурно растут под влиянием азотной селитры, люди
тоже, но... раньше из соломы стлали крыши, нормальная
солома, выросшая сама, без удобрений, крыши хватало лет
на 30-40, из теперешней соломы... она не выдержит и
года... боится солнца, света, быстро разрушается...
люди высокие, полные, но внутри гнилые, часто болеют,
это соли... соли... соли необходимо выводить... любой
физический труд... огородик, но не бег... зачем рус-
скому человеку разумному... бег... не разгибая спины
надо... пот выводит все соли, и ягоды бузины в любых
количествах, и береза... береза... надо пить керосин,
половина чайной ложки при любых инфекциях... сильные
ароматические вещества выводят любую болезнь... а если
рядом химический завод или там АЭС... сок чистотела...
молотком по веточке...
Эту главу можно было бы назвать (гниль и боль мира - в азотной селитре):
СЕЛИТРА, ДЫРА В ДУШЕ
И черные ангелы дуют в меха
И шлаки вздымают горой
Великий Кузнец заржавел, и Селитра
Вступила теперь во владение миром
В стиле reggae.
Или:
Моя дыра в душе - селитра
Моя дыра в душе - селитра
Мой черный хвост, ночной павлин
А это уже блюз.
...о том, что нужно знать тысячи маленьких хитростей, которым никто не научит: по движению воды узнать, работает ли кипятильник; по движению глаз женщины - добьешься ли сегодня своей цели; по расписанию движения автобусов, сопоставив его с собственными часами - как выбраться из неизвестного района или города. Это маленькое знание настоящих движений - еще не Америка, но без него невозможна Америка как вторая реальность.
В истории взлета и падения Боба интересны главы, характеризующие его отношение не к миру, в котором он жил, а к своим собственным мечтам, видениям, снам - к модели той Америки, которую он хотел видеть, которая дарила ему свои синие перья чаще, чем он мог надеяться, но реже чем он хотел это видеть наяву.
Америка 1909 года, представляющаяся Герою, да в какой-то степени и самому автору, чем-то нереальным, мифическим, даже идеальным, была для Боба всего лишь отправной точкой. Для Героя, для нас - пункт прибытия.
А позади тихо осыпался Старый Свет.
+
Жизнь Боба, переполненная цветными мультфильмами с фантастическими сюжетами, как-то внезапно начала раскалываться на все более многочисленные куски, и восхитительного ощущения единства картинки он не смог достигнуть больше никогда.
Фамильная ли сага, хрестоматийное ли повествование Гомера или оно же навыворот у Дж.Джойса, противоречивое многоголосие современного симфонического оркестра - все эти средства казались фальшивыми для описания его жизни, для построения ее модели. Чтобы определить способ, по которому из самых простых слов, поставленных рядом, получались жизненно важные выводы, Боб вынужден был прибегнуть к другим средствам. Средства эти очень редко и всегда временно приводили к успеху - ощущению незамутненного, неустойчивого, призрачного покоя, спокойствия. Возмущенный этим, Боб пенял не только на жизнь, но и на искусство. Тремя способами пытался он покончить с собой: реально, в фантастических картинках, в логических умозаключениях. В новых и новых попытках обрести понимание самого себя Боб истощал, укреплял, обогащал мозг, тело. Редко используя двоеточие, он в своих произведениях искал новые формы, не пытаясь как-то истолковать старые и то, что выражено в старых.
Его притягивал мир железа - крепкие, похожие на великанов портовые краны; втянувшие головы в перья, устремленные ввысь грифоны - корабельные артустановки... Блеск же саксофона очаровал его раз и навсегда.
Жизнь, полная различных выкрутасов, поиска опасности и интересных встреч, постоянная борьба с самим собой бодрила его, нравилась ему, привлекала его. Боб всегда пытался понять истинные причины человеческих поступков. Его интересовало, почему люди идут за главарем, почему отдельные люди в глазах толпы имеют большую ценность, нежели другие. Что выделяет людей необычных из длинного ряда себе подобных.
А что привело Боба в джаз?
Портовая жизнь Нового Орлеана? Преобладание языческого начала внутри него самого?
Вспомните джазмэнов, вспомните jam sessions. Плешивый контрабасист прикрыл глаза, стонет от удовольствия, преобразился, ушел в мир магических звуков. Тенор-саксофон - прикрытые глаза. Труба, начищенная до блеска - прикрытые глаза. Звуки слышатся оттуда, этот мир расположен там, всегда там, и увидеть его можно только так, тебя изменяет только игра, игра блестящих регистров, игра стеклянных бус, любовная игра.
Боб не мог выбрать не это.
Правда, то, что он не только замечательный саксофонист, а Магистр Игры, знал только он сам. Потом появились его ученики, паломники в ту страну, которую он открыл, подобно Колумбу. Эти люди получили пропуск в его Америку, и в то же время только путем создания своей Америки можно проникнуть туда.
Альтернативный вариант самопознания, не связанный с затратами умственной энергии, Боб предложить не мог. Он мог предложить что-то вроде идеи бога, с требованием принести всю жизнь в жертву такой отвлеченной идее, с тем различием, что этой идеей была не загробная жизнь, а жизнь как искусство. Жизнь на этой земле, но в то же время и там, и кто не видел этого в джазе, тот считал его "музыкой для толстых" (Горький), невольно признавая хороший вкус этих "толстых", открывших и оплативших поиск воскрешения души, по-мусульмански фанатичный поиск магии, ритма, который вели язычники, завороженная ритуалами душа которых вдохновенно разрушала теперь христианскую идею аскетизма. Эта "музыка для толстых", "развлечение богатых бездельников", исполняемая разного рода ублюдками, зачастую имевшими сексуальные девиации, стала первой религией нового века.
В конце концов, эта религия завоевала весь мир, рождая свои секты и ереси, Реформацию и Контрреформацию, своих святых и пророков, своих Симеонов Столпников, Игнатиев Лойол, Мартинов Лютеров и Мартинов Лютеров Кингов.
Сделавшись же господствующей религией, она погрязла в деталях, схоластике, привлекла к оппозиции всех нонконформистов, людей с борцовскими, антитоталитарными архетипами, чтобы запустить в пространство духа какую-то новую форму Религии (Идеи, объясняющей мир, подчиняющей себе пространство и время). Он, Боб, стремился понять, почему
КОГДА-ТО МИР БЫЛ ИНЫМ
Наконец-то, кажется, автор поставил какую-то точку логически, а не оборвал фразу, сделав ее таким образом бессмысленной. Поставил так, что дальше можно было бы написать
ГЛАВА IX. НОВЫЕ ЛЮДИ - НОВЫЙ ПРИКИД
или
ЭПИЛОГ
(который ничего не меняет)
Шумы. Шумы и звуки. Шелест деревьев девственного леса. Падает дерево, хрустят ветви, сучья соседних деревьев. Гиена завыла - тоска, одиночество, ненависть, злоба. Вода течет и течет; камни, годами скользкие на ощупь.
Натурализм натуралиста.
Съемки скрытой камерой.
Брался ли автор когда-нибудь за фотоаппарат? Не думаю, товарищи, вряд ли. Он не знает, что такое выдержка.
Читаем дальше.
Десятком тысяч лет ранее.Поворачивается в голове камень - предчувствие чего-то - миссии ли, уготованной ли более скромной роли - сознание, что движение воды, шум деревьев ведут тебя туда, куда ты меньше всего ждешь. Это не от тебя зависит - это зависит от формы облаков, от длины стеблей травы, количества змей. Природа дает шанс беспрекословно подчиниться своему дидакту. Но робкий трепет листвы сменяется тропическим ураганом - и внезапно ты осознаешь, что пойдешь непонятной, тяжелой, своей дорогой - и в этом то ли вызов всемогущей судьбе, то ли беспрекословное ей подчинение. Шум, магический шум леса - и в небесах, и внутри самой земли, и в голове - плоть от плоти, грязь от грязи, плюс кое-что еще.
Итак, шум 1909-го. Что в нем присутствует? Он еще мало отличается от звукового фона предшествующего века, но появилось в нем и кое-что еще. Шум механизмов, шелест банкнот, и - лязг, нарастающий лязг оружия, призывная дробь барабанов. Я не утверждаю, что сменившийся фон - причина душевного разлада, "несчастного сознания" человека нашего века. Но подавленные песни волка, грохот небесный, шепот воды - будет, должен быть этому выход. И он будет, этот выход, и магически, волшебно, жестоко преломятся в истории зловещий крик филина и падение дерева в топь.
Браво, браво! Образец ораторского мастерства. Придыхание, повышение и понижение интонации, яркие метафоры, противопоставления. А вот для чего вообще пишется эта книга? Что может почерпнуть из нее человек - простой, а не тот, который ее писал?
ONE MAN SHOW - писатель и читатель в одном лице.
- Эти новые невиданные организмы - машины - производят инфразвук, который просто-напросто угнетает живой организм. Железо - благодатная почва для наводок разного рода полей. А тот звук успокаивал, шелестел, вибрировал. Боб стремился в конце концов в тот мир, к тем звукам.
Итак, о словаре автора. Использование таких слов как магия (магический), загадка (загадочный), жестокий, волшебный, зловещий - становится не просто утомительным, но и непонятным.
Звуки чужой речи. Падение воды на плоскость. Грани.
Отсутствие в программе простых, естественных развлечений, которые сочтены слишком грубыми, недостойными культурного человека, принуждает его к игре со смертью, со своею собственной судьбой.
Мы наблюдаем, как пытается автор интеллектуальный роман превратить в психологический, тем самым лишаясь аудитории читателей как первого, так и второго вида романа, обескураженных постоянными отступлениями, уходами, смехотворными уловками. Мы видимm как разочаровывает автор своих читателей, как отворачиваются от него критики, даже авангардисты, читая его, обманываются в самых лучших своих ожиданиях - уж слишком традиционно все это написано, и потом, у Дос Пассоса и в "Золотых плодах" что3то похожее на все это, а что касается Джойса - увольте, Джойс был великий человек, и этим все сказано. Гуманисты 80-х поставят в упрек, что судьба Героя Нашего Времени, Гая, Магистра Нового Подхода рассматривается, как объект насмешки, даже кое-где сарказма или литературоведческого исследования. И потом, все это слишком заумно.
ЭМИГРАЦИЯ - БОЛЕЗНЬ ВЕКА
Куда исчезают все несогласные, почему возмущения сходят на нет, общественные движения успокаиваются, наука и искусство остаются академическими, корни слов не меняются?
Они, они уплывают.
Глядя на петербургский мокрый гранит, Герой знал, что этот город - прекрасный сон. Юность, о сладкая незнакомка, уходит, улыбнувшись, обронив белый цветок. На прощание - едва уловимый запах, воспоминание о прозрачном. Гранитный, каменный город исчезал вдали, что-то неизведанное ждало впереди, но самое плохое заключалось в том, что сам он не изменился - он вез с собой себя самого - вещь, которую меньше всего хотелось бы ему с собой брать.
Ради перехода он должен был пожертвовать многим, и он с легкостью распорядился своим телом, своим мозгом, своей душой.
Америка, Новый Орлеан - стучала кровь в его мозгу, и машина сердца качала кровь, и снабжала ею все его капилляры - по приказу Сверх-Я (Супер-Эго, Ich-Selbst).
ОНИ ПОКИДАЮТ НАС КАЖДЫЙ ДЕНЬ
Возможно, когда-нибудь и мы окажемся в их числе.
+
Время черно-белых снимков.
Белая морская форма. Кортики.
Тени на лицах.
Народные учителя в сюртуках и пенсне.
Вспышка.
Впереди на траве лежит бравый усатый человек.
История этих снимков говорит о том, что несмотря на жизнь под диваном, несмотря на непонимающие ножницы малышей, их карандаши, пририсованные там и сям усики, несмотря на невысокие цены в букинистических магазинах, эти снимки дошли до нас. Самодовольство. Уверенность в себе, в завтрашнем дне. Не это ли главное в этих фотокарточках, не это ли хотели передать нам те, кто жил тогда? Радужная пленка мазута на уставшем от взглядов море. Фотокарточка медленно тонет: сначала расцвечиваются края, лиловым становится пес, неожиданное, непредсказуемое будущее - нос зеленеет, и под беспорядочные звуки духовой и иной музыки фотокарточка скрывается под водой.
ИСКУССТВО АРТО АНТОНЕНА ВЕЧНО
Раздумья о цветных флагах, о прожекторах, устремленных прямо в лицо, слепящих, жестоких - о попытке на сцене сделать то, что не удается в жизни - предсказать будущее.
Эти корабли, эти краны, эти сине-бело-красные флаги заставили Героя выбирать себе судьбу так, чтобы испытать запах чужой земли.
Корабль плывет к чужой, желанной земле. Недвижимость мира и подвижность корабля. Способен ли корабль продвинуться хотя бы на миллиметр в этом вечном, застывшем мире? Он режет волны стальным носом, он возвращается назад. Но, кажется, чужие миры достижимы.
Гер Оствальд всегда считал, что дальние страны - это выдумка. Незнакомый город для него был все равно что новый сон. Он никогда не верил своим глазам. Завербовавшись на морскую службу, Герой вернулся в детство. Море - загадка - берег - видение - нереальный мираж - окраины разума. Слишком уж рано начались для него чужие города - в возрасте пяти лет, навсегда поэтому осталось сочетание чужое-магическое. Разум, уступивший иррациональному в вялой, непоследовательной борьбе, уцепился за магию. Некогда юный Герой, автоматизм которого не вызывал теперь сомнений, приплыл в Северо-Американские Соединенные Штаты, а именно в город Новый Орлеан, штат Луизиана.
ОРБОД! ПОЖАЛОВАТЬ!
или что-то в этом духе.
И джаз. Всегда есть что-то еще, о чем даже не слышал, но что оказывается удивительно твоим.
Потом корабль должен будет плыть обратно. Великолепно, прекрасно, что миллиметр за миллиметром он будет одолевать покорную его воле жидкую воду.
Когда воды много, она сопротивляется. Это надо знать. Трудно даже приблизительно подсчитать, сколько способов есть у недвижимого победить движение. И как одно с другим взаимосвязано. Секс - движение, женщина - недвижимость. Это понимали и тогда, в начале века, когда отправная точка еще не была поставлена. За движение кораблю заплатил определенную цену, которая складывалась из цены существования корабля-объекта передвижения и стоимости его перемещения в идеальную даль:
1) смерть двух матросов
2) девушки, выплывавшие в челноке, в купальниках и венках, на радость и удивление людям показывавшие свои блестящие, глянцевые ноги, исчезнувшие в тумане под игру медных труб, исчезнувшие навсегда, никто не видел их, никто никогда так и не узнал об их существовании
3) темная ночь, человек в петле...
Было, вероятно, заплачено что-то еще: улыбки, слова, руки. Что получено взамен? Движение, обернувшееся постоянством существования корабля, ненависть экипажа друг к другу, соперничество крыс, матросов и белых королей.
Что побудило кого-то создать корабль, средство передвижения, магического перемещения сфер?
Был ли это соленый морской ветер?
Надраенная неровная палуба?
Звезды?
Загадочные разноцветные флаги?
Привлекательность заморских языков?
Более нежная кожа тех девушек?
На пути в Америку Герой служил на двенадцатипушечном линкоре "Тревожный". Это был железный корабль грубой формы, офицерам на нем дела не было до матросов, а матросам друг до друга. Моряков интересовали женщины, города, еда. Более старшие по званию интересовались искусством, среди них было больше активных гомосексуалистов, алкоголиков, слабовольных людей. Случались невероятные истории. Палочная дисциплина, господствовавшая на царском флоте, невозможность выйти из- под контроля давила на людей, находила выход в разгильдяйстве, несоблюдении приказов, спорах, насмешках сверху донизу. Иерархическая лестница была не просто сочетанием двух слов или каким-то легализованным порядком предметов - это было что-то святое, что-то типа иконостаса, хотя не капитан на самом деле решал, куда плыть кораблю - эта прерогатива находилась в руках высших сил, некогда понятных, вычисляемых,зримых, а теперь исчезнувших с глаз долой, превратившихся в игру света на погонах, блеск начищенной до различной степени обуви, блики в зрачках вышестоящих, шевеление ниточек, вылезающих из белых кителей. Убийства не ожидал никто, и все-таки было очевидно, что оно произойдет. Молебен во славу царствующего дома, заход в одни из портов Средиземного моря, сравнение своей жизни с жизнью повстречавшихся в порту английских и французских моряков, сумрачные взгляды вечером в кубрике, гнилой помидор, попавшийся к праздничному матросскому столу, гнетущая тишина, слухи о карантине и эпидемиях, несуразности и непредсказуемости балканских войн, запрет выхода команды на берег, беснующаяся мужская сила, игры взрослых людей с ножом, замедленная реакция зачарованного игрой света на стали матроса, чья вина за помидор, смерть.
Кто виноват и так ли это было?
Взаимоотношения духов, карасей, полторашников и годков отличались постоянством из года в год. Люди четырех категорий, похожих на касты, так как они не пересекались, не общались друг с другом, как с равными, смотрели в будущее с надеждой, вернее, даже с оптимизмом, с уверенностью в завтрашнем дне. Вот ведь какая карма - духам предстояло стать карасями, и в этом был залог их полного освобождения - караси после полугода издевательств и непрерывного, по большей части никому не нужного труда (крепкого сна, хорошей закалки мускулов и нервов - ведь флот это школа жизни) - так вот, эти самые караси становились полторашниками (что-то вроде гвардии годков), а потом, еще через полгода - годками (каста брахманов). Тем самым не только постигается принцип всеобщего устройства жизни, отсеиваются ненужные иллюзии, но и снимаются преграды перед свободой инстинктивной самоорганизации коллектива. Существует, правда, процент отсева (убийства, отбитые печенки, трупы, вынутые из петли).
Командиры призывали годков быть гуманнее, но те и так были год от года все гуманнее - ведь они сами прошли через все это, и не время было менять устоявшийся порядок. По крайней мере, теперь не променялся обряд под названием "десять банок":
ИРАИ НКОТИ
Ммм-ба! Ммм-ча! Ммм-ба!
-Ял-ятал-унда-да-ираи-нкоти-нганга-
Это когда за десять дней отпуска бьют кружкой, завернутой в гюйс, по жопе - десять раз, изо всей силы, со всего размаха. Этого Герой не видел, это было за год до его прихода на флот.
