НАСТУПЛЕНИЕ ГУМАНИЗМА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Бог, сияющий, белый, замечательный, спускался в матросский кубрик. Имея золоченый кортик на боку, предмет, образованный сочетанием слов: блестящий, мерцающий, холодный, господь принял доклад дневального.
Поинтересовавшись размещением тарелок, ложек, кружек
- Ну, ребята, все подбираете. Ни сыра, ни масла.
Броненосец "Потемкин".
Гуманизм - во все века сохраняемая человечность, любовь к людям. Во имя Г. идут на расстрел, пьют яд, эмигрируют с целью освобождения целых классов общества. Человек, исповедующий активный, наступательный Г., называется Подлинным Гуманистом. Если Г. не является революционной преобразующей силой, то он носит название Ложного Гуманизма.
От степени Г. общества зависит и чистота в отношениях индивидуумов. Общество, полное Г. - такой видели мыслители и преобразователи свою цель. И ради этой цели они шли на любые жертвы.
-- вилок нет ли, тараканов --
Герой у вас - Гуманист Истинный или Ложный? Позвольте спросить!
Голубые глаза Гуманиста Горного Воздуха остановились на вывешенной на просушивание бескозырке. Она нехотя вращалась на фоне иллюминатора, это напоминало замедленную киносъемку монеты, пущенной по столу. Долго и все более медленно вращалась она против часовой стрелки - и прохладный взор полубога гас, впитывал течение жизни. Вот так и человек - думалось Геру Оствальду, сентиментальному морскому офицеру остзейского происхождения, - с детства впитывает в себя соки жизни, к середине пути перенасыщается и затем начинает отдавать впитанное
(самовыражаться)
чтоб затухнуть, остановиться, перестать вертеться, как перестает совершать эту фантастическую процедуру просвечивающая бескозырка, прекращается игра света и тени, добра и зла на белых ее полях, но и после смерти просачивается свет из иллюминатора, просачивается сквозь саван на зрителя -
Вот оно, объяснение света далеких звезд, магнетизма пожелтевших фотокарточек.
Что-то не удается Геру Оствальду бросить за борт себя прежнего, рефлексирующего, сентиментального, чудаковатого и ступить на берег Нового Света динамичным, отбросившим все сомнения.
Решительность в сочетании с рефлексией - свойство Героя эпохи перехода. Магистр Атлантического Океана душит птенцов, сжимает трепыхающихся цыплят в горсти - и вместе с тем продолжает перебирать стеклянные бусы, любоваться волшебной игрой цвета на поверхностях.
Нежный Воин беседует с отцом убитого за гнилой помидор матроса, который приехал из Молдавии:
Н.В.:
(Отец курит)
Нежный Воин беседует с отцом убитого за гнилой помидор матроса, по происхождению молдаванина:
Н.В.:
(Отец курит)
Нежный Воин пытается вступить в беседу с отцом убитого за гнилой помидор матроса, который приехал из Молдавии:
Н.В.:
(Отец курит)
Луч проходит сквозь стену.
На стене полыхает отражение пожара.
Призрак прошел сквозь призрак - они не способны даже узнать друг друга.
Попытка обрести соединение душ в разговоре, заканчивающаяся неудачей, приводит к соскальзыванию с острой грани - либо ты продолжаешь рефлексировать, либо становишься более решительным. Начинается
(возможно)
необратимый процесс.
Элемент фантастического сюжета: матросы из машинного отделения сумели спрятать в чреве корабля женщину.
Она была девочкой семнадцати лет, ее интересовали матросы, внимание к ее чистой, обернутой в капрон коже ног, к ее твердой груди -
так приятно чувствовать на молочной коже чьи-то грубые пальцы, видеть наколку военно-морского флага на паху матроса, утопить свое лицо в его жестких, вьющихся, закрученных волосах, пытаясь заглотить его огромный, загорелый, и на треть не влезающий в рот, член
к ее бедрам - каждый проходивший мимо, казалось ей, пытался коснуться их.
Матросы сильные. Они могут сделать ее жизнь непустой, заполнить все дыры внутри нее своей волнующей, потной плотью.
Она скрывалась в самых невообразимых местах корабля, она жила со всем машинным отделением сразу, и после всего - должно же закончиться все это - она сошла с корабля прямая, стройная, бледная, тонкогубая - вышла в порт, к людям - у нее появилось еще больше дыр внутри, они росли, она попытается заполнить их этим миром - если, конечно, он влезет.
Издержкой этот шаг - самоубийство матроса - не назовешь. Он мешал всем. Мешал плыть. Мешал близорукостью (зачем, дурак, скрывал от комиссии), мешал унылым видом, приступами морской болезни. В конце концов он нашел свою Америку в заоблачных высотах, в общении с Единственным, как с Равным - он доплыл тоже. И все были рады.
Для двух сотен человек тягучий, размеренный быт корабля - завтрак, обед и ужин, вечерний чай, построения, приборки, тысячи бессмысленных операций, а также непонятных запретов, правил, забота о сохранности вещей в личном рундуке - компенсировался
(если было что компенсировать - многие привыкли, освоились, стали ревностными поборниками всех этих запретов и правил)
рундуке - компенсировался тем, что пункт Новый Орлеан, штат Луизиана, был, наконец, достигнут.
(Жизнь большого американского города, грохочущая, разнообразная музыка со всех сторон. Клаксоны автомобилей - роскошных, огромных - тогда ведь еще не было дешевых черных "Фордов". Белозубые, толстогубые улыбки лифтеров.)
- Мэм?
- Масса?
И вот он король всего, золотая труба MARDI GRAS по-новому, ошметок праздника костра, освященного праздника, ритм-ритм- все-быстрее, опять шум автомобилей (он нарастает); и сверкает, играет в искусственном свете новый император - саксофон.
Послушай его музыку.
__ __ . __ __ . __ __ . __ __ .
__ . . __ __ . . __
__ __ . __ __ . __ __ . __ __ .
__ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __
Пойми, усвой, раскуси, разрюхай.
СЕГОДНЯ В PRESERVATION HALL
Боб "Лаки" Стори. Имя можно варьировать.
Это только начало. Пока он всего лишь карась джаза.
Итак, сначала Героя захватили женщины Нью-Орлеана. Они были такими, какими и должны быть женщины, хотя материал, из которого они получились, был ничем не лучше обычного. Они были естественными - они стремились к любви и не скрывали этого. Голод по любви, поиск любви, падение в любовь. Но любовному чувству этих женщин были поставлены пределы, вызванные их естеством (увлекающиеся, грустные южанки).
Тем временем новоорлеанский джаз начал проникать в так называемый мир высшего света. Как принято говорить, искусственный мир высшего света.
Боба (приятный оттенок кожи + способность скрывать свои действительные взгляды, находясь в обществе) приглашали девушки, которые в него влюблялись, и также иностранные женщины (англичанки, француженки, голландки). Их пальцы были жадными, взгляд голодным, душа на замке. Он играл для них, его станок потел, капли стекали по матовой коже.
О сказки, загадочные страны, сладкие девочки его детства!
Коричневые стены, голубой туман, капли светлого дождя, некогда рассказанные истории, упругие стебли и огненные цветы папоротника - голова Воина Росы представляла собой колбу, а радужные жирные пятна переливались наверху, скрывая борьбу жидкостей внутри сосуда.
И зашел он в Деревянный Дом, где ждали его серебряные ложки, медные подсвечники и золотой чай, и любовь той, что не звала за собой.
Принцесса знала, что Принц безнадежен.
"Взгляд издалека, взгляд из будущего, рассеявшего все сны. Дважды проданные фантазии, забытая монета, стоптанный шуз в углу - потерявшие свои пары экземпляры бывшего настоящего. Нет больше отражений и вольных интерпретаций."
Она могла лишь тихо шептать, и последний светлый лик ее мог только заслонить от него время жизни после двенадцати лет, волосы светлые, слегка вьются, а губы говорят, что все это в последний раз.
Это мой памятник Эпохе Туманов. Лодка выплыла из заколдованной заводи, но порывы ветра доносят слабые, безнадежные голоса Четырех Дев".
И загорелись половицы, потом гардины, мебель извивалась в судорогах, трещала, вещи теряли свой прежний цвет, явления отражались на меди - бронзе отполированных подсвечников, и Дом превратился в золу.
Многие прошли через подобные испытания. Не сразу же Америка распахивает настежь свои двери, необходим период привыкания, притирка.
Видим, что Боб и Гер Оствальд шли навстречу друг другу, несмотря на разницу в возрасте, общественном положении, публичной известности.
Открытая плоскость и соломенная, стальная игла, а между ними - шарик воды, только шарик воды. Их встреча произойдет в пространстве Синих Звезд, испарится шарик воды, образовав Новый Млечный Путь.
Бог-сын, бог-отец. Сотворение нового мира должно подразумевать, что есть и причина всего сущего - бог-дух святой. Представляется разумным, что бога-сына невозможно отличить от бога-отца. Возможно, сын и имел когда-то что-то свое, пару родинок, но после Распятия сгорело все папье- маше, сгорели и родинки. Эта жизненная катастрофа означала для Иисуса то, что он навсегда выбрал свой путь, вынужден был пойти по стопам отца - героическое было больше не по нем. Благосклонно глядя на то, как рисуют, выбивают, выдалбливают его фэйс на фоне креста, Иисус стал окончательно конформистом. Кто же победил в конфликте отцов и детей божественного происхождения? Отец? Бог знает. Наш же Герой на первых порах сумел что-то сделать в противовес своему прежнему "Я". В связи с этим ему и присваивается очередное звание
КОМЕНДОР ДАЛЬНИХ И БЛИЖНИХ ЗВЕЗД
Однако это не значит, что я требую, чтобы Комендор шел против своего естества, что я как-то понукаю его, заставляю действовать против убеждений и привычек. Никакая плавность речи не смогла бы скрыть это мое намерение, если бы оно у меня было.
Забрасываю удочку в будущее: вернется ли тоскливая безнадежность, стальное ожесточение Петербургской стороны, жертва... ожидание... муки... любовь - именно внутреннее, редкое, прозрачного камня чувство? Кончилась ирония Гоголя, надежда Толстого доживает последние дни - его популярность схожа с популярностью Майкла Джексона, которого любят за красивый голос, интерес к половым проблемам и оригинальный внешний вид. (Герой, отметим, словно предчувствовал кончину Учителя вскоре после описываемых событий).
Что же дальше? Наивности, нежности, любви к людям приходит конец, Гер Оствальд, прибыв в Америку, мыслит иными категориями, и все-таки его не покидает ощущение, что где-то он прошляпил, что-то упустил, и что придется расплачиваться за все сполна.
Это чувство владеет каждым обладателем русской души тем более его имеет мастер нового художественного слова.
Тогда, на Петербургской стороне, Гай готов был забыть про Четырех Дев, его не интересовало даже Соперничество Двух Дев, он был зол на себя, горд собой, ничего не мог поделать сам с собой. Он сторожил ее подъезд, он видел ее зажженные окна, его интересовало ее тело, ее тонкий профиль, ее капризы, сладкая болезнь ее души. Тот, кто хоть раз чувствовал, как надо жить, не отступит от своей цели никогда, он будет сознавать пустоту обыденной жизни, всю мизерность ее радостей и горестей лотерейного типа. Его будет интересовать иное.
Однажды он и она почувствовали сверкающую радость, и от нее родилась, зажглась маленькая звездочка, робкая слезинка.
Однажды он увидел ее светлое лицо над собой, светлое, ночное, беззвучное - и он почувствовал, что это навсегда.
Однажды что-то вмешалось - внутри нее, внутри него, снаружи них - Америка ведь была где-то рядом, но в невозможной дали - и все сломалось, сломалось, монета упала.
Его театр того периода был посвящен ей, и четырнадцать кругов карнавала призваны были устранить всемирную поломку, но он был неумел, робок, белолиц.
Ответ ему был: от ворот поворот.
И они простились - он был сонлив, она забывчива, он мрачен, она исполнена благодарности, он влюблен, ей надоело, он угрюмо и одиноко сел на камень, она устремилась вверх, все было позади.
Гай, приближается беззвездная карнавальная ночь.
Аорта просторного неба выбрасывает потоки тьмы, дьявол надевает корону.
Противные, слабовольные дворяне бросают в толпу липкое конфетти.
Привычным жестом король, обреченный на гибель, успокаивает пестрый сброд.
Секретные ублюдки в мышиных шкурах скрывают свои намерения.
Начинается праздник, Гай.
Он прошелестит быстро, робкое напоминание о грядущем, сон о событиях конца века, о новой комете. Так где же я реально, какой круг времени я одолеваю? В каком месте круга я нахожусь, скоро ли промчится огненная колесница новой войны?
Герой падал в сон о будущем.
Он видел вязкие черные воды каналов, разноцветную толпу, желающую попасть на полулегальное мероприятие, новых инквизиторов на тему безнадежного крика, несущих в себе свою металлическую аппаратуру, секретных агентов лицемерия, усталости, порядка, скромно одетых апологетов единообразия и единоначалия, занимающих ответственные посты, чернобородых с проседью интерпретаторов, переодетых слугами дьявола.
Он сидел между двумя девами, их колени сжали его справа и слева, он пил кефир, словно вино.
Ее холодная, одинокая грудь уже не ждала прикосновений, а он удивлялся этому, ему казалось, что сексуальная революция или что-то вроде этого уже произошло, и, отмечая странное явление,
(девственница девятнадцати лет - приятной внешности, широкобедрая, чувственная, дрожащая как лист на ветру, словно потерявшая сознание, гладкая и шевелящая губами)
он нажимал ей большим пальцем между ног до тех пор, пока она не откинула голову
- у нее был приятный, окутывающий, обволакивающий теплом низ
(его член чувствовал себя там, как в кастрюле с рисовой кашей, завернутой в полотенце)
- эта камера пришлась ему и его голоду по душе
(а вот сюда она не захотела)
Таковы были любители новой волны, совершающие под излюбленную музыку восхитительные обряды.
А ему было не по душе их глупое самодовольство, хотя их потребление развлечений было связано с затратами душевной энергии.
Были моменты, когда эти люди, новые поклонники Дьявола, похожего на Бога, чувствовали его, сливались в общем порыве: рок-н-ролл мертв (а я еще нет), кто-то вскакивал, махал свитером над головой, кто-то выражал свой восторг более тонко, кто-то щурил глаза, наклонял очки, чтобы четче различить светловолосого, с черным шарфом вокруг головы, невысокого человека
(иногда одетого в черные ботфорты, рубашку с большим вырезом)
(бутылка водки емкостью 0,7 л с яркой наклейкой в углу комнаты. Пепси-кола. Люди входят и выходят, сменяя друг друга. Кто-то здесь разделся, кто-то пришел брать автограф. Боб, сидя на диванчике, беседует с иностранкой, улыбаясь вежливо, разумно, с самоиронией и огромным чувством собственного достоинства.)
который пел странные слова, соединяющиеся с душевным бардаком каждого, чтобы получилась гармония, новое русское слово
"Я сжег их мир, как ворох газет
Остался только грязный асфальт
И то, что
Рок-н-ролл мертв, а я еще нет"
(иногда одетый пестро, всегда пользующийся гримом, падший ангел, ушедший от одиночества, изменивший мир, узнавший еще большую горечь от своих поступков, испытавший потери)
набор его достоинств, не меньший лист с перечислением основных недостатков, невидимый, невидящий певец, превратившийся в слух.
Прерванная на середине история Боба-саксофониста имеет следующее окончание:
После нескольких лет кризисов, нелегкой жизни, больших успехов в творчестве Боб "Лаки" Стори вошел в элиту американского джаза. Гастроли, нелюбимые, но все-таки замечательные, такие нужные женщины, сопровождающие его, гостиницы, дома знакомых с вереницами вещей на полках, большие города-сны, пластинки, деньги
(читать в электричке Толкиена и думать о деньгах не воспрещается. Магазин "Березка" имеет свою клиентуру. Поп-музыканты, выступающие в неглиже, получают какую-то долю, но средний образ жизни + занятия искусством требуют большего)
в долларах, седина, ученики, гастроли по СССР, связь с мафией, спокойная жизнь на свежем воздухе, уединение, и шум больших и нервных городов затихает вдали - а ты, Боб, вспоминаешь тот джаз, и, умудренный, богатство это оставляешь при себе - до самого конца.)
А может быть, болезнь.
А может, смерть, как у Саши Давыдова.
Кровоизлияние в мозг - перегрузка - эпитафия - повод для посвящения молодого автора, способ остаться жить.
Лучше, конечно, загадочное исчезновение. Вот про это я ничего не скажу. Следите за слухами. Почаще открывайте рот.
железных крыш рок-клуба. Темные переходы, земля, лестницы, союзники по несчастью, врачи с красными повязками (внизу музыканты настраивают инструменты). Бег по крыше. Беломор на крыше. Москвичи на крыше. Этот прекрасный новый мир, Америка для посвященных, охраняется. А как же - дельцам ведь необходимо где-то укрепить пошатнувшееся душевное здоровье, настроить нервную систему более агрессивно. Денежная отдача здесь превосходит возможные затраты.
людей внутри - некоторое количество лесбиянок, гомосексуалистов, дама в черных перчатках без пальцев - милые, милые ублюдки! По всей стране ищешь их - нет, только здесь им место, только здесь ты один из них...
умозаключение - этот мир уйдет, уйдет навсегда, о нем будут вспоминать все, кому довелось хотя бы прикоснуться к нему, это золотое время - все равно, что французское кабаре 30-х, Голливуд 40-х, новоорлеанский джаз начала века.
Остаются фотографии, плавающие в воде.
Черно-белые фотографии.
Саксофон: светотени. Кто это с ним?
Накрашенные глаза, романтические позы.
Тени на глазах. Пауза.
Оскал, одиночество в глазах.
И черная повязка на лбу.
КОНЕЦ
Романист, автор аморфного произведения пытается собрать какие-то новые впечатления воедино с целью как-то слепить конец, это у него получается, получается еще один конец, и вот он уже обезумел - концы так и сыплются из него один за другим.
Вот еще один вариант.
(Стрельчатые мозаичные окна, старушка на коленях загородила вход)
Красные, распаренные лица толстых благообразных старух, идущих из костела, щеки, волосы, подвязанные платочками, польский квартал южного портового американского города.
Это богатый город. Там живут евреи-эмигранты, забывшие о том, что когда-то были жидами, и в этой своей Америке
(богатая
могучая
страна
полная
развлечений
заботящаяся
о каждом
но не
встревающая
в
личные
дела
ее
уважают
и
боятся
во всем
мире
о яблочный пирог)
исповедующие религию своих гонителей (ностальгия)
Мощное перо писателя-реалиста опишет тяжеловесный черный орган, деревянный расплывшийся балкон, седую женщину в очках, утомленно взирающую на процесс отправления религиозного культа, четырех девочек в длинных платьях
(когда они стоят на коленях, видны кроссовки)
хочется увидеть их лица, но они повернуты к ксендзу - естественно, толстому, добродушному, знающему русский язык загорелому мужчине. Их волосы светлые, вьются, они вдохновляют глубоко дышащего поэта, его глаза блестят, рот влажен, тело устремлено вперед.
Старушки исполнены почтения и сладости. Духовная атмосфера костела густа: ты чувствуешь в воздухе перегородки, знаешь: сюда можно идти, сюда нет, а вот этот проход можно преодолеть лишь на коленях. Пространство плотно заселено.
ИТАК, РЕЛИГИЯ ПЕРЕЖИЛА ПУТЕШЕСТВИЕ ЧЕРЕЗ ОКЕАН.
Красивый, украшенный цветами католический костел. У алтаря - тюльпаны, гвоздики, нарциссы.
Вот список предлагаемых цветочной фирмой "Бругшэйв" нарциссов:
Баррет Браунинг
Флауэ Рекорд
Айс Фоллиз
Килуорт
Профессор Эйнштейн
Сильвер Стандарт
и тюльпанов:
Дипломат
Кельнер Дом
Люстиге Витве
Посси Уингс
Апельдоорн
и т.д.
И возносится, возносится молитва к небесам.
Религия, цветы, радость жизни, поп-музыка - все это можно найти по ту сторону океана.
Темой беседы Героя и Боба, поверхностной, но разносторонней беседы, также была вера. Оказавшись по другую сторону океана, Герой не сумел увидеть веры в синем тумане рано пробуждающихся американских городов, разглядеть очертания Нового Храма там, где успешно торговали пшеницей, строили небоскребы и плавили сталь. Глядя на Америку как на Железный Миргород, он тем не менее не мог освободиться от ее чар, пойти искать свой Иерусалим в другом места. И Герой был не одинок. Тысячи, сотни тысяч людей прибывали в начале века в Америку. Революционные преобразования, войны, начинающиеся между людьми в Старом Свете, его предрассудки, прогнившая культура, овладение политиками психологией массового гипноза, ограничения индивидуальности - все это заставляло людей посылать к черту традиционные способы поисков смысла жизни, географически менять свою судьбу.
Столпотворение вокруг женщины с факелом, поток энергии, вливающийся в помпу американского подхода к жизни, упрощение форм существования, джаз, проникающий в плоть и в кровь.
Когда солнце устает светить, его место занимает луна. Эта страна высоких энергий, раскрепощенного духа, находящаяся внутри тебя - твоя Америка - только кажется расположенной за океанами, в том месте, где никогда не бывают наши облака, где никогда не льют наши дожди, куда не долетают наши птицы. Хоть она и находится в другом пространстве, все, что от тебя требуется - это сдвинуть сердце на миллиметр вверх, распорядиться своим телом вернее, найти новые слова.
Это становится возможным. Вера в это - фундамент Empire State Building'а. Это и имели в виду беседующие.
Однако шпиль, воздвигнутый одной верою, без фундамента из камня - стоит лишь в Старом Свете. Храм Старого Духа, храм старой любви.
Их беседа протекала за чашкой чая, на кухне коммунальной квартиры (Бронкс, Гарлем), среди газовых плит, вилок в банках из-под пива, под плеск душа, в котором мылась прекрасная соседка.
Фридрих Ницше почтил своим присутствием эту беседу, однако в споре с ним Боб установил, что во многом реакционный философ был неправ, после чего немец, предтеча Гитлера, распрощался, шевельнув усами, одел шляпу, плотное пальто, в кармане которого находилась сложенная вчетверо газета "Правда", и ушел.
Дверь с грохотом закрылась, на лестничной клетке пахло мочой, железные, забитые наглухо двери и осыпавшиеся стены были исписаны призывами к сексуальной революции непосредственно в доме # 5, а также фразами типа
БОБ, УХОДИ
Внизу разбирая бутылка вина говорила Ницше о том, что Заратустра никогда не бывал в этих краях.
Герой ликовал, выбирал свой путь. Боб рассказывал ему о своем новом отношении к листьям деревьев, о церквях, о Ямайке.
Герой вышел от Боба просветленный. Цель его путешествия по Америке, поездки из Нового Орлеана в Нью-Йорк была достигнута - он понял, что никакой гуру, в поисках которого он исколесил полсвета, затем еще полсвета - никакой гуру не убедит уже его следовать за ним.
БОБ, УХОДИ
повторялось на каждом этаже лестничного колодца семиэтажного дома, в котором жил Боб. А жил он на седьмом этаже.
"Я не герой", - сказал как-то Боб.
"Эти люди не могут сразу же найти Бога, им необходима остановка, перерыв в пути. А путь бесконечен", - улыбался он в конце концов.
При расставании он всегда улыбался.
Шла ли речь о рекламе, о деньгах или об украденных авторских правах.
Он хотел, чтобы люди запомнили, как он прощается.
:
Невероятно трудно описать концерт рок-музыки, это торжество героя над массой, господство высоких энергий, очарование звуком и тем, что находится За звуком, подчинение идолу и вместе с тем не ограниченная ничем власть над собой.
О, Герой нашел там своего гуру, нашел на несколько секунд, но воспоминание об этом осталось. Музыканты - простые люди, жаждущие денег и любви, очарованные сами собой, находились на далеком расстоянии отсюда - на тех вершинах, с которых они могут управлять не только собой, но и толпою.
Увлеченный телесным цветом спин, меловыми предсмертными масками, черно-белыми женщинами
(с загадочным зеленоватым оттенком)
увлеченный лиловым цветом, в который внезапно окрашивались его грезы -
Воздействие музыки, ритма на человеческий организм, разрушающее постылую духовную оболочку, уничтожающее надоевшие, бесполезные социальные связи, исследовано еще не полностью.
Тонкий, слабый, сладковатый аромат откуда-то снизу, где длинноволосый небритый рокер лежа стряхивает пепел, его подруга открывает шампанское. Темнота, пустые ряды кресел впереди. Обкомовские места, с ума сойти.
Апофеоз тишины.
Высокие энергии, исчезающие во мраке. А вот их источник - с краю сцены, освещенный желтым цветом саксофонист.
Ему казалось, что он нашел свою Америку, что его Новый Орлеан так же реален, как блеск начищенной меди. Воистину так.
Эскейпизм:
Каждый бежит куда может, никто не может жить с людьми сколько-нибудь долго. Это болезнь, и жесткие звуки, огненный танец - средство забыться, но не лекарство.
Театр теней, слухов, шепота способен сгустить полутени до мрака, заставить гореть эти синие лампы безволия, похоти, жажды подчинения машине.
Женские тела превращаются в факелы.
Чад, смола, черно-желтые цвета, колышащиеся пятна на склизких стенах.
А потом каждый погибает сам по себе: охота на крыс. Крысята плавают в воде от одной стенки до другой под градом камней, их становится все меньше. Любимое развлечение матросов.
Что за критиканское отношение к Америке, Гер Оствальд?
Неужели мало для вас красок, восхитительных блесток, путешествий вместе с Федерико Феллини, сентиментальных чудачеств, алмазных острых смертей, неужели не надоела вам рефлексия, безволие?
Болезнь континентальной Европы - пожизненная болезнь. Можно ли вылечить ее социальными экспериментами, улучшением качества жизни, новым порядком, наконец? Может быть, просто дело в том, что цивилизация стара, материя распадается, дворцы из папье-маше станут воспоминаниями, парки превратятся в саванну, в озерах, фонтанах будут водиться крокодилы, и физически сильные, нераздвоенные новые европейцы
(черного? желтого? красного? цвета)
будут исследовать захоронения когда-то необъятных, непостижимых городов, поднимать со дна наполненные золотом корабли, рыться в бумагах, изучать языки, глядеть в загадочные книги своими большими оленьими глазами -
До поры до времени они будут знать, что делать со своими мускулами, своим мозгом, будут едины, их будет интересовать тайна жизни, непостижимая тайна. А потом начнется новый круг.
Нужно делать выбор, Мастер Горячего Льда, Император Нового Снега, Верховный Владелец Стеклянных Бус.
- Это пролетает сверхзвуковой самолет - кому наслаждение - ему или небу? - ему или облакам? - его шлейф растет, становится все более бесформенным, растворяется в необъятном небе, способном поглотить и шлейф, и самолет - пики скорости вылетают из кристаллических очей, холодный ангел дышит могильным воздухом - некоторые самолеты разбиваются - каждый самолет может упасть с неба - есть ли кто-то там, наверху, который решает - этому лететь, выполнить движение вперед, а этого поглотит небо - среда, бывает, проявляет себя, и тогда с пальм снимают двенадцатилетних девочек, по морям ищут трупы и обломки, всех интересует черный ящик - будто бы ОН в последний момент посмотрел в иллюминатор голубыми неподвижными глазами - этруск - предыдущая память - первый блондин - и ты выходишь на круг, несмотря ни на что - и это круг твой, все, что там есть, принадлежит тебе - пространство, скорость, белый шлейф, и чей-то ледяной взгляд в конце пути.
И снова сон, сон о ней, он опять живой, взял за кончик потерянную нить, ее дыхание, мечты, слезы, ее знакомство с черным миром, с безмолвием, с синими искусственными лампами, ее блеск-боль.
Когда он будет уходить из жизни, что-то останется.
Висеть в воздухе - белый шлейф.
Превращается в облачко.
Проливается дождем.
Умыть чьи-то незнакомые слезы.
Когда Герою было семь лет, он привез с берега моря сумку блестящих камушков. Все свое время, находясь на берегу под жесткими лучами плоского диска, он посвятил сбору разнообразных блестящих камней, искристых, переливающихся, перламутровых, уайльдовских. Его завораживал их мир, их слегка увеличенные размеры в цветной морской воде. Он не мог оставить рыбам и пляжным лежебокам это богатство. ОН увез с собой все камни, которые смог. Приехав, он открыл сумку и увидел, что блеска не стало, цвет утрачен - все камни стали серыми. Он обладал мечтой - и он потерял ее.
Герой боялся уезжать из Америки. По возвращении назад его ждали серые камни. Серые камни, которые он привез из России в Соединенные Штаты, он выбросил в Мексиканский Залив, где они лежат и по сей день. И юные девочки в прозрачных платьях перебирают их на берегу, в тени солнечных зонтиков.
Спокойствие и тишина над миром - замерли птицы в небе, ровный яркий свет, плоский песчаный берег. Вот-вот все тронется с места, начнет набирать скорость.
Восхитительный, волшебный 1909.
КОНЕЦ
P.S. А теперь вы можете выдвинуть свою версию Паломничества Героя в страну Духа, его приобретений, выборов и потерь. Я не могу закончить антропию просто изящным рондо, отфутболив вас снова в 1909 год. Поэтому предлагаю вам дописать эту историю самим, ведь любой канонический текст допускает толкования. Привет -
май-ноябрь 1985
Ленинград - Великие Луки - Житомир - Лиепая - Львов
