Митин журнал. Вып. 52 (лето 1995). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.199-204.

30 мая 1995 Линц Олеся, привет, сейчас, "собственно говоря", уже не 30-е, а 31-е мая, 6 часов утра, и мы уже не в Линце, а где-то в "деревне", наверху, в предгорьях Альп, над каким-то монастырем, кажется под названием Шлирбах, куда приехали три часа назад из этого самого Линца, который представился городом очень странным, хотя, если сказать "странным", и на этом остановиться, то, в известном смысле, значит,- ничего не сказать. Ничего не сказать, сказав. Однако, странность может быть связана с невозможностью приближения к близкому, с тем, что вот-вот произойдет то, что никак не происходит. Ожидание ожидаемого и ожидание неожиданного приводят к одному состоянию. Возможно, ты помнишь одну из моих упорядочивающих особенностей: составление, хотя и не слишком навязчивое, устное, списков любимого: - вполне бессмысленное занятие (впрочем, отнюдь не бессмысленное: это - сообщение, послание другому, направленное на признание значимости, нацеленное, как ты понимаешь, на приобретение "соответствующего" ранга в иерархии). "Биографически" - в проявленном виде - оно связано, по-видимому, с музыкально-фетишистским отрочеством, той порой, когда наряду с последовательным чтением томов Томаса Манна предпочтение отдавалось "топам" в "Мелоди Мейкер". Теперь же, это выражается отстраненно, позволяя заявлять, запуская странные последовательности звуков, что это, мол, сейчас в моем "топе" на первом месте; списки эти распространяются на видеофильмы, литературу, продукты питания, энергетические напитки ("Динамит" лучше "Ред Булля", но хуже "Декстера"), города и так далее; но вот что кажется "важным" - никогда не приходило в голову составлять перечни нелюбимого (негативная иерархия, будучи продолжением позитивной, была излишней), никогда до сегодняшнего дня, когда понял, что более подозрительного места, чем Линц - нет. Нет, Линц, конечно же, красивый город со всеми необходимыми для формирования "своих" образов массового распространения условиями. Однако, во время пребывания там, "собственно" присутствие подверглось сомнению. Так вот, приехав в Линц, мы попытались найти кого-то в том заведении, где должно было состояться наше мероприятие под названием "Длинная ночь петербургского авангарда" (это название еще в Вене было воспринято как "Ночь длинных ножей"), в рамках которого мной, в частности, должна была сообщаться теория некрореализма. В здании, разумеется (Линц - единственное место в нашем турне, в котором изначально к мероприятию (не) отнеслись никак: никаких выразительных движений в форме ответов, указывающих на присутствие живого), мы никого не нашли и отправились в какой-то пищеблок ("ресторан"), однако съеденное привело лишь к раздражению как нервной, так и пищеварительной системы. После чего я немедленно принялся уговаривать Франца не терять времени (вот где "начинает" выстраиваться аксиологическая пирамида: время воспринимается как отмериваемая длительность, фрагменты которой размениваются на выбираемые из множества возможностей события, которые ввиду определенного предвкушения никогда уже не могут стать "чистыми" или "здесь-и-сейчас присутствующими") и отправиться в Маутхаузен (опять замыкание с априорным программированием: "никуда я не поеду, буду лежать и дальше смотреть "Список (!) Шиндлера". Франц меня успокоил ("Маутхаузен обязательно будет потом") и предложил ждать определенности с вечерним мероприятием ("Ночь длинных ножей": забегая вперед, скажу, что последним местом в Линце была какая-то пищевая точка, где в третьем часу ночи некий турок - наваливший мне серьезную дозу салата за то, что Ich habe aus Russland gekommen, а его Heimat в двух часах от границы - срезал куски мяса длиннющим ножом, время от времени жутко затачивая его о другой). "Чтобы не терять времени" я отправился через мост в центр, в направлении выставки "Фантазмы и фантомы: образы зловещего в искусстве и психоанализе", ради которой так стремился попасть в Линц. Меня одолевали мысли о "зловещем и родине", навеянные не только - отнюдь не освежающей - аурой предвкушения выставки, но, возможно, связанные и с теми двумя странными указателями, которые бросились в глаза при въезде в Линц (тогда подумалось: а едешь ли ты в машине, не находишься ли перед лицом компьютера), один указывал направление "Neue Welt", другой - "Neue Heimat"), не говоря уже об очевидном движении этих самых мыслей между Фрейдом (ты, разумеется, помнишь о связи Heimat и Unheimliche), Гитлером ("зловещий" Гитлер стремился вернуться в свой "пубертатный" город и сделать его имперской столицей, столицей нового мира и новой родины) и Лаканом (для которого повторение появляется поначалу в неясной форме, что связывает его по крайней мере косвенно с проявлением зловещего). Спрятавшись за темными очками (кстати, здесь важно не наличие очков на моих глазах, не удвоение и не экран, а отсутствие "оптического" контакта как такового, и если бы все вокруг были в черных очках, то мне бы они были не так уж и нужны), я шел через мост и забывал о Фрейде, Гитлере и Лакане по мере того, как присматривался к людям. По этой самой мере, вглядываясь, я переключался на близкую программу "Они живут (пока мы спим)". Постепенно ощущения странности, непонятности происходящего сменилось, может быть, более точными: они - не вполне живые, а, стало быть, вовсе не живые, однако и не мертвые: этот движется как заводная кукла, а те разговаривают, но без эмоций, автоматы, механические существа в плотном воздухе, существа не сильно отличающиеся от передвигаемых ими шахматных фигур, там никто не обращает никакого внимания на "вылезающего из кожи" и разрывающего аккордеон странника. С чувством изумления от "открытия" вне области изыскания (это, разумеется заблуждение: очередное, "по списку", последовательное удвоение тем и образов как раз-таки и создает напряжение для обнаружения прячущегося искомого) и оттого, что остался (как показалось) никем не замеченным, я подошел к Культурхаусу и обнаружил, что образы "зловещего" демонстрируются (уместны демоны и монстры) с 4-х часов, и, совершив несколько ритуальных кругов, проверяя свои подозрения, обнаружив одного живого (бритоголового типа, захлопнувшего машину с "хаусом" внутри, так что та немедленно превратилась в дышащее низкочастотное существо), который встретится еще дважды, где-то через два часа опять в центре Линца, а вечером у входа в "уже более родное, чем прочие" сооружение, я отправился назад, чтобы узнать о Маутхаузене. Переходя через мост, слева я увидел здание, необычайно напоминавшее брежневский черноморский санаторий. Но и здесь я ошибся: надпись гласила Rathaus. Узнав, что мероприятие состоится, я устроился с кофе и книгой "La connaissance de la connaissance", посредством которой намеревался отвлечься от мыслей о зловещем в ожидании (во временном коконе тревоги и ожидания, в тут-и-там которого столь соблазнительны скоротечные туннели; помнишь, где-то в Швейцарии туннель был столь соблазнителен, что пришлось попросить Васко развернуться и проехать по нему еще два раза) наступления 15.40, того момента, когда можно будет совершить повторный заход. Ровно в 16.00 мне открыл двери какой-то господин с добродушным круглым лицом в круглых очках, и я оказался в комнате с надписью Kasse перед входом, где собирался купить билет и посмотреть каталог. Каталог с зеркальцем и надписью "Lacan" на обложке меня поразил своими размерами, прекрасным твердым переплетом и гравюрой, представляющей типичного "голема со-знания": монстра, проецируемого сознанием четырех индивидов. За гравюрой следовала статья, озаглавленная "Странный взгляд". Стремительно листаемый каталог показывал анаморфозы, Кубина, терминаторов, Лору Палмер, песочного человека, "Голову медузы" Рубенса и так далее. Взглянув на цену, я решил, что 350 шиллингов за столь нужное издание совсем немного, мол, куплю его, хотя "на всякий случай" стоит спросить, нельзя ли "получить дискаунт". Мои "внутренние" расчеты перебил "внешний" голос кассира, который совершенно неожиданно принялся говорить о своем желании помочь мне получить каталог бесплатно. Но я уже слушал следующий "внутренний" диалог: "- Вы же только что сделали мне комплимент по поводу платья. Разве нет?" - "Нет. Но я подумал об этом". Кассир оказался американцем, живущим в Линце и знающим со времен службы в армии "немножко по-русски". Я его успокаивал, говоря, что, мол, в конце концов, могу и так купить, но он продолжал меня увещевать, куда-то звонить, причитая после каждой фразы "Oh, Boy!". В результате он дал мне "редуцированный" студенческий билет, сказав: "как психиатру". Открыв блокнот (да, забыл сказать - вторым посетителем на выставке оказалась Барбара, приехавшая специально из Вены), я отправился по залам и принялся составлять перечень черт, которые могли бы указывать на зловещее. Вот этот список (здесь - без указания авторов и работ): расчлененный образ, расчлененная поверхность, расчлененная местность, появление-исчезание образа, представление крутого склона ("обвал"), представление крутого склона ("падение"), неузнаваемый образ, остроугольные формы, иголки-фиксаторы фотографий живое-мертвое в улыбающейся скульптуре, останки чего-то, "брошенная" кожа, бывший очаг, находиться под наблюдением камеры слежения, прозрачное, пустое, безмолвие, невидимое, мрак, красный свет и близкие членораздельной речи звуки, метаморфизация, постановочность, удвоение. Завершив инспекцию, я вернулся на первый этаж, где меня ждал неожиданно успокоившийся американец, который сказал, что ни до кого из руководства не дозвонился, и, что каталог он просто так дать не может. Поведение его резко изменилось, он почему-то стал угрюмым и неприветливым. Так или иначе, а он резко "пошатнул" мое желание покупать каталог, и я принялся его листать, постепенно убеждая себя в нецелесообразности такой тяжелой книги, да еще и с картинками художников в конце, которые, за исключением одного-двух, показались не столь уж интересными, да и статьи, мол, все только по-немецки. Получив вслед "всего хорошего", я отправился к мосту, пересекая который в очередной раз, принялся, разумеется, сожалеть о несделанной покупке (тема ведь "родная"; однако, против этого выдвигались аргументы типа "есть и множество других, не менее важных книг", "лучше разбери как следует одну работу сначала, например, маленькую "Der Familienroman der Neurotiker")", но главным образом приходилось мучиться из-за того, что не встретился с кем-нибудь из авторов выставки (контраргумент: "лучше прочитать, что человек пишет, чем слушать, что он говорит"). Вернувшись (странно звучит это "вернувшись " - одно место становится более родным (теплым, узнаваемым, обитаемым, знакомым, оптически маркированным, а, между тем, может быть отвратительным и далеким), чем другие (Neue Heimat?), я опять уселся с кофе и "La connaissance de la connaissance" в ожидании мероприятия (терял время, нарастала тревога, хотелось лечь, свернувшись, в уединении). Ожидание помрачало сознание и погружало в древнюю родину человечества... Все мое введение в некрореализм оказалось на сей раз связанным со зловещим, его двойственной природой, с двойственностью вообще и с системами контекстов, обеспечивающих функциональную двойственность. Когда речь шла о павловском рефлексе цели, смещенной активности, немотивированных действиях и сверх-детерминированности (uberbestimmt), я заметил симпатичного молодого человека прямо передо мной, который активно соучаствовал. После просмотра "Рыцарей поднебесья" я вышел на улицу, где мы обсудили с Колей Медведевым, оказавшимся "вдруг" патологоанатомом, связь химических препаратов, военно-промышленного комплекса и циркуляции капитала. Затем я заметил, что нервно вхожу в помещение и тотчас выхожу из него, и велел себе сесть. Вернувшись в бар, где все и происходило, я взял персиковый сок, вот тут-то ко мне и подошел тот самый соучаствующий молодой человек со словами: "Очень рад познакомиться, вот книгу Вам принес "Фантазмы и фантомы", я - куратор выставки "Образы зловещего"... Мы сидели ночью на берегу, говорили о психопатологии, Гитлере, его заводах, которые смотрели на нас с другого берега, о тени зловещего и стадии зеркала, о строящемся на деньги тех самых заводов огромном здании Ars Electronica... На рассвете, в горном доме, наигравшись с кошкой Минкой ("Who´s Inko?"), прежде чем уснуть, я взял с полки у изголовья книжку Фрейда и тотчас открыл ее на странице "Der Familienroman der Neurotiker". В.