Непременно припоминать,
не особо усердствуя -
не обращая внимания на стеклянные нити,
сквозь поры идущие беспрепятственно.
Ночь ли теперь приняла их невнятный облик?
Рая разорванное ожерелье в пальцах судороги.
Легки насколько они? Хвоя света так длится -
не успевая сетью остыть, сузиться узором инея
в кругах зрачков (подстерегает на дне,
когда дна достигает в любовном плавании -

нет, отражения одни по векам бегущие тех, кто склонился,
мимо кого блаженно нас сносит (чтение?)
- итак, вдоль островов, сквозь осоку, и далее - воздух),

переплетая следы бесшумных течений
с тростниками полыми сухошуршащими крови;
кем путь был дарован тогда, где, откуда? - будто бы сверху,
с края свечения, или со стороны
февральского ветра: дорога, ржавая пижма, строения,
видны иногда какие-то книги, потайные растения, срезы,
холсты жжения, впитавшие бирюзовые грозы - но это

диски огня во впалых долинах,
гюрзы молния, в стекло плавящая сердцевину розы.

В окне слуха - колеса журчанье;
не докатится до скалы, снопа, вяза,
не рассечет смол стремнину,
                                    знаменуя наступление осени.

Соль холода на черной ботве расцветает остро,
не открывает раковину ничто (воочию видишь) Ангелу
Дальнейших Путей, - полым вестником остается
                                    возможности самой вести:

шрам черный послания, из предвосхищения текущий,
обугленных париков мрамора, каллиграфии тела, -
текут под рукою затертые до блеска перила,

как нити ночи,
как "мы" сквозь них, блуждающие в оперении,
перемены рода, числа, намерения,
которые черпаем из их допущений.

Были какие-то еще приметы (вещи?)
смены времен года - цветы побелевшие,
изошедшие из металлов многоугольных писем,
прозрачность зова, не принадлежащего ничьему голосу.
Я знаю, как тебя звать, я знаю, что у тебя под платьем.
Тьмы золотился колос на голых откосах.
Далее не придумать ни одного "поворота",
каким бы легким углом ни открывалась почерку буква.

Мяты лист смуглый растереть рассеянно,
но куст руки отстраняется, - разве стали
служебным частям речи под стать, щепкам,
телефонным отзвукам, плодотворной преградой в шуме,

каплей папоротника в круговоротах
рассыпанного зноем воздуха,
разглядывающих себя в гончарных ожогах,
пресекающих проталины восклицаний?

Одно постоянно ускользает в игре праздной:
вихрь, вращающий воды горней слепок,
возгоняющий к ней мед миров подземных
до окалины кустов невесомых,
на чьей патине,
невзирая на тщету препинания силы,
возможно прочесть, что припоминаем не то,
вовсе, что памяти должно, казалось было, впитать некогда.

Сухость.
            Я склоняюсь к тому, что именно сухость...

ЧЕТНОЕ

И если смерть изъять из уравнений пространства,
В выражении "никто не виновен, так как
нет вины изначально" -    легко обнаружишь
(как если б провести рукой по клетке шиповника),
или по полу, усеянному стеклом птичьим)

едва внятный образ надорванной в одно дыхание карты,
чьи континенты и острова, etc. дары простые -

            дыры, оплавленные перистым пламенем.

* * *

Опрокидывает спокойная ясность:
Пейзаж является словарем, чьи
Шелковичные гнезда переполняются

Исчезновением прикосновений
                                                его составляющих -

Но и стоящего на краю дуновения,

Окунувшего пальцы в костер собственной тени.