Конечно, я прекрасно понимал, что публикацию моих стехов в первую очередь затрудняет их экзальтированная до предела гомотематика - то, что мой отец, Могутин-старший (тоже поэт), во время одного из последних наших телефонных разговоров осуждающе, но высокопарно назвал "анальной гнусью". Пожалуй, это лучшее определение, которого удостоилась моя поэзия, ведь шок, отвращение, раздражение, гадливость - это те эмоции, которые я коварно рассчитываю разбудить в своем читателе (конечно, если только он не окончательно пресытившийся гурман-извращенец, давно потерявший и совесть, и какие бы то ни было морально-нравственные критерии и которого уже ничем не проймешь). Именно поэтому "анальная гнусь" была и остается моей лебединой (или, скорее уж, голубиной) песней. Эта "гнусь" способна шокировать и оттолкнуть "неподготовленного" читателя не меньше, чем меня, например, отталкивают чересчур натуралистичные гетеросексуальные живописания, которые, используя папину терминологию, можно назвать "гнусью вагинальной".
Говоря о "неподготовленном" читателе, я вовсе не имею в виду исключительно гетеросексуальную аудиторию. Упаси меня бог от классификаций по мочеполовому признаку! Сказать, что моя поэзия может быть интересна только гомосексуалистам - это все равно, что утверждать, что зоопарки существуют исключительно для зоофилов (хотя, конечно, и для них тоже!).
Можно быть Саймоном Карлинским, "всю жизнь потратившим на то, чтобы доказать, что все русские классики были жопниками" (по выражению Константина Кузьминского, который и меня любя назвал "разносчиком СПИДа" в одной из своих поэм), - и все равно не испытывать ни малейшей симпатии ко мне и моей поэзии - в силу консерватизма и нетерпимости ко всему, что хоть как-то отличается от его окостенелых представлений о том, какой должна быть русская литература в целом и гомосексуальная литература в частности. И это - патриарх-породитель западной гей-славистики, "голубая элита", одним словом - пидор-интеллектуал! Неприязнь ко мне таких персонажей всегда была для меня хорошим ориентиром и компасом: я двигаюсь в правильном направлении, делаю что-то новое, оригинальное, нестандартное, занимаясь правильными вещами (правильными не в идеологическом или "политически корректном" - гей-активистском или гей-славистском смысле, а в /анти/эстетическом). Комиссары и авторитеты от гомосексуализма вызывают у меня не меньшее отвращение, чем любые другие.
Среднестатистический же пидор ничем не лучше, образованней, утонченней или терпимей среднестатистического "натурала", зато комплексов в нем несравненно больше. У рядового клозеточного пидараса, затюканного и запуганного обывателя-хуесоса гораздо больше оснований не любить и не принимать меня и мое творчество, чем у рядового "натурала". Ведь в моей поэзии нет ничего, что разбередило бы изнеженную пидорскую душу и соответствовало бы традиционным стереотипам, со времен Апухтина и Кузмина применявшимся к гомоэротике и гомоэстетике: нет ни пресловутой женоподобной "утонченности", ни слюнявой слащавости, ни сопливой сентиментальности, ни мазохистского самоуничижения. У меня - все по-другому и наоборот: "В его кобуру - свой пистолет", "Его минет - коловорот" и все в таком духе.
Худосочной русской гей-культурке, находящейся еще в зачаточно-инкубационном периоде, несказанно повезло, что у нее появился наконец свой Ярослав Могутин.
* * *
Когда я начал публиковать свои первые статьи и стехи на гомосексуальные темы, гомосексуализм в России был не только ревностно охраняемым культурным табу, всенародно презираемым и осуждаемым пороком-извращением, но и уголовно наказуемым преступлением. Писать "про пидарасов" было не только неперспективно в карьерно-конъюнктурном плане, но и опасно с точки зрения элементарного человеческого инстинкта самосохранения. Мой беспрецедентный coming out наделал шухера в московской тусовке и здорово напугал и шокировал многих клозеточных редакторов и журналистов, поддерживавших меня на первых порах.
С отменой пресловутой 121-й статьи УК ситуация радикально изменилась: гомосексуализм стал одной из самых популярных, скандальных и коммерческих тем в российских масс-медиа, пользующейся стабильным обывательским интересом и спросом. В русской культуре начался настоящий гомосексуальный бум. (Один критик назвал этот феномен "содомизацией русской культуры". Мне, в соответствии с данной терминологией, посчастливилось исполнить почетную и ответственную роль одного из главных ее "содомизаторов". Так в свое время Маяковский, последний великий поэт России, под дружное улюлюканье современников добровольно взвалил на свои плечи не менее трудоемкую и актуальную миссию "литературного ассенизатора". Точно в соответствии с данной самоидентификацией его возбуждающе-бритоголовый родченковский портрет украшает мой туалет и, глядя на него в самые интимные физиологические моменты жизни, я неизменно думаю "про это").
И тут я перехожу на лица. Чувствуя, как почва уходит у них из-под ног и изо всех сил стараясь быть "современными", даже литературные авторитеты типа Аксенова, Евгения Попова или Маканина выдают "на гора" сочинения на популярную тему. В то же время, наши ехидные и кощунственные постмодернисты, стройными рядами вышедшие из теплой пидорской шинели Харитонова, хорошо уяснили для себя прямое родство гомоэстетики и гомотематики с постмодернизмом и наперебой используют гомосексуализм в качестве излюбленного игрового элемента, одного из ключевых ходов своих эпатажно-шокирующих построений. Тут и не скрывающий своей гомофобии Ерофеев # 2, неожиданно угодивший взыскательным вкусам домохозяек игривым лесбиянством "Русской красавицы" и сексопатологическими аспектами "Жизни с идиотом"; и Сорокин, сочинения которого даже трудно представить без гомосексуального насилия и содомии; и Пригов с вымученными пионерско-комсомольскими фантазиями; и обосравшийся, но так до сих пор и не изнасилованный Яркевич, горделиво заявляющий, что "при слове гомосексуализм он хватается за револьвер", с неизменными для него насильниками-маньяками, убийственным "наджопником" и самозабвенно-экзальтированной, совсем ненабоковской педофилией; и "не вынимающий изо рта" Радов с укрывающимся под "темным" псевдонимом Аркиндом-Дарком, окончательно запутавшиеся в собственных и своих героев темных сексуальных комплексах...
Все это сложно воспринимать иначе, чем конъюнктурную спекуляцию, ведущую к тотальной маргинализации и без того до предела маргинализированного в глазах обывателя образа гомосексуализма и гомосексуалистов, сформированного лагерной психологией. Никто не упустил шанса заработать (очки, но и просто - заработать) на модной "голубой" тематике. Одержимость отечественных авторов-"натуралов" однополыми делами и проблемами не может не бросаться в глаза и невольно наводит на мысль об их личных психосексуальных комплексах.
В результате того, что современные русские гей-авторы по-прежнему находятся на обочине, а то и за пределами литературного процесса, оставаясь "непечатными писателями" (по Харитонову), именно "натуралы", как это ни абсурдно, представляют сейчас литературу на гей-темы и то, что условно пока называется русской гей-литературой, в мировом контексте. В вышедшей недавно на английском языке антологии этой самой полумифической литературы, первой антологии подобного рода, лишь около половины текстов принадлежат собственно гей-авторам. Западные слависты, специализирующиеся на gay-studies, разводят руками, когда речь заходит о писателях-пидорах: мол, никого нет, не знаем таких. "А как же я, лучший в мире Карлсон?!" - раздосадованно подумал я, будучи свидетелем такого вот пессимистического диалога на славистской конференции в Бостоне в ноябре 96 года. А как же, например, Александр Ильянен или Дмитрий Волчек, чья литературная значимость совсем не уменьшается от того, что их имена, к сожалению, известны пока лишь литературным эстетам и гурманам, и что они (как, впрочем, и я) не имеют свободного доступа в мафиозно-клановую литературную периодику и в печать вообще, в отличие от уже названных авторов-спекулянтов и конъюнктурщиков?!
Такое положение нужно менять, если придется - путем развязывания кровавого и жестокого гомосексуального террора и беспощадной содомизации русской культуры в лице наиболее гомофобных ее авторитетов (литературных классиков можно было бы "опустить" ради озорства и острастки).
Русская литература нуждается в новой, молодой крови, ей необходима хорошая встряска и взбучка - сталинская чистка или культурная революция по китайскому образцу - революция, коей я бы стал первым хуйвейбином (слово-то какое красивое!). В школах, по настоятельному требованию незабвенного Венички Ерофеева (из его записных книжек), "необходимо преподавать: астрологию-алхимию-метафизику-теософию-порнографию-демонологию и основы гомосексуализма. Остальное упразднить".
С "семейным чтением" должно быть покончено раз и навсегда! Перефразируя Мичурина, "мы не можем ждать милостей от культуры, взять их - наша задача!" И я говорю: Землю - крестьянам, воду - матросам, деньги - банкирам, а пидорскую литературу - нам, пидорам! Вот тогда мои "поэмы экстаза" и "армейские элегии" запомнят не только западные слависты, - вся страна заучит их наизусть.
