РЕКВИЕМ.
Акт III
Сцена 1: Монолог Электры. Появляется Электра; садится на сцене поджав ноги "по-турецки". Просто актриса, в маскараде нет больше смысла. Время - настоящее.
ЭЛЕКТРА: Я собираюсь рассказать вам о себе. (Немного по-детски.) Я занималась с этой женщиной, которая знает, как подобрать ключи к прошлому. Когда я узнала, что у меня рак, рак, уже пустивший метастазы, я бросилась к ней за помощью.
Почему?
По следующей причине: когда хирург, ампутировавший мне груди, несколько дней спустя после операции сообщил, что некоторые мои лимфатические узлы свидетельствуют об опухоли, я спросила его, не могут ли мои лимфатические узлы или железы свидетельствовать об опухоли из-за того, что я сидела на интенсивной антикислотной диете. Я сидела на ней несколько недель. (Встает.) Он ответил, что диета не имеет никакого отношения к раку, к причинам, вызывающим рак. И добавил: "Ни к загрязнению окружающей среды. Мы понятия не имеем, что вызывает рак". Сказал мой хирург.
Тогда я решила, что он ничего не смыслит в раке. Понятия не имею, почему я так решила. Я знала, что мне нужно найти того, кто в раке смыслит. Но я знала, что совершенно не знаю, как это сделать.
Я лишилась всего, что считала подлинным.
Я бросилась к Джордж, моему психоаналитику. Я рассказала ей обо всем, что произошло, что хирург был симпатягой. Как президент Клинтон. Думаю, они с ним в одной лавочке, сказала я. Джордж ответила, что мне нечего бояться. Что она пошлет меня к одной женщине, которая исцеляет от рака. Которая уже не раз делала это для нее.
Я опять осталась одна, и все, что произошло, со страшной скоростью пронеслось у меня в мозгу. Я могла думать только об исцелении. Если я смогу уничтожить причину, вызвавшую опухоль - так я думала, - исчезнет и поселившийся в моем теле рак.
Но я не знала, случайное ли это явление, или что-то послужило причиной. Итак, если все, что произошло, произошло по чистой случайности, то все, что я сделала или могла бы сделать, не имело значения, то есть я никогда не узнала бы, какое действие ведет к такому-то действию или событию. Иными словами, если миром правит случай, то мой хирург был прав: у рака нет никакой определенной причины, и моя жизнь и смерть не имеют смысла.
Вынести этого я не могла.
И в это мгновение нечто - не знаю, какое слово подобрать, - вырвалось из меня, и кто-то во мне, кто больше чем я, не повышая моего голоса, произнес: "Больше ни слова о смерти. Ты все проебала, так что предоставь теперь вести дела мне". Это был мужской голос. Я почувствовала, что сознательная часть меня была не более чем частью гигантского существа.
Если этот мир имеет смысл, продолжала я, то и каждая из его частей должна иметь смысл, неважно, насколько она мала. Если этот мир имеет смысл, то мне нужно заняться собой, не раковой опухолью, а ее причиной. Какова бы эта причина ни была, она должна измениться. Я знала только одно. Что писать - это способ изменить реальность. Я вернулась к Джордж, чтобы выяснить, как я могу изменить реальность.
Но я была ужасно напугана: растущий страх, который я ощущала, был так велик, что, казалось, еще мгновение и он меня раздавит. Я задыхалась от страха.
Джордж повторила то же самое, что мне нечего бояться. Почему я боюсь? Я не поняла ее вопрос, поскольку считала, что страха смерти достаточно, чтобы до смерти напугать кого угодно.
Боялась ли я когда-нибудь до того, как у меня обнаружился рак?
"Да". Так я сказала; потом задумалась. Когда мне было шесть лет, по-моему шесть, потому что до этого я ничего не помню, я принимала душ. Моя мать вошла в ванную. Я не знала, что она вошла, потому что ее скрывала полиэтиленовая занавеска. Совсем как в "Психозе". Она повернула кран, и на голову мне хлынула ледяная вода. Она уже положила в ванную кусок мыла.
То была игра. Если я помню, как забавлялась с матерью подобными играми, то почему мне никак не вспомнить, что происходило до того как мне исполнилось шесть лет?
Сцена 2: Освещается небольшой уютный кабинет в золотисто-коричневатых тонах. Большая часть его стен - это огромные чистые окна, за которыми видны разросшиеся деревья, набухающие почки, перелетающие с ветки на ветку птицы, может быть, даже белка. Светит яркое солнце.
Электра, в обычной одежде актрисы, и Джордж утопают в удобных креслах. Третье пустует. Джордж похожа на красивую голливудскую актрису, звездный час которой только-только миновал; в каком-то смысле так оно и есть, ибо когда-то она была замужем за знаменитым американским кинопродюсером.
Они беседуют.
ЭЛЕКТРА: Итак, я пошла к этой долбанной знахарке. Она велела мне держать в одной руке пробирки с разными видами рака, а сама тем временем постукивала и что-то такое проделывала с моими ногами. "У вас нет никаких признаков рака груди", - сказала она. "Наверное, я выздоровела". "Но у вас шесть других разновидностей рака". Я рассчитываю узнать, уж не рассадник ли я всех мыслимых разновидностей рака.
ДЖОРДЖ: Забудь о ней.
ЭЛЕКТРА: Пока я держала каждую партию пробирок (всего их было четырнадцать), она велела мне для каждой проверки приставлять большой палец другой руки к очередному пальцу. Всякий раз, когда мой большой палец касался среднего, она обнаруживала все эти паршивые чувства. Она назвала каждое чувство, а потом, попросив думать о них, ударила меня в основание черепа этой штукой, которую они используют для выпрямления позвоночника. "Защелка", или что-то вроде того. Как только у меня и в самом деле разболелась башка.
Я сказала ей, что размышляла о чувстве.
ДЖОРДЖ: Не ходи к ней больше.
ЭЛЕКТРА: Самым частым чувством была злоба. Я хочу разобраться в нем, потому что не думаю, что я злюсь на мать. Я старалась простить ее.
ДЖОРДЖ: Должно быть, ты злилась на нее за то, что она тебе сделала.
ЭЛЕКТРА: Не знаю, но я не знаю, что я чувствовала до шести лет.
ДЖОРДЖ: Что ты помнишь - самое первое?
ЭЛЕКТРА: Я помню одну вещь. Это произошло до того как мне исполнилось шесть лет. Мне было около года. У меня было розовое детское одеяльце с розами. Я обожала его. Они отобрали его у меня. Сказали, что возьмут его почистить, но так и не отдали.
ДЖОРДЖ: А теперь побудь ребенком. Сядь на стул или на пол, как будто ты ребенок.
ЭЛЕКТРА: Джордж... (Охотно усаживается на пол, вытянув ноги.) Это же глупо!
ДЖОРДЖ: Какую игрушку ты хочешь?
Электра дуется.
ДЖОРДЖ: Хочешь матерчатую зверюшку?
ЭЛЕКТРА: Я люблю матерчатых зверюшек.
ДЖОРДЖ (протягивает ей свинку, прижимающую к себе поросенка, и покалеченного медвежонка): Кого выбираешь?
ЭЛЕКТРА: Обоих.
ДЖОРДЖ: Вернись к этому одеялу. К тому, как его забирают. Где ты находишься?
ЭЛЕКТРА: Я не знаю. (Закрывает глаза.) Голая комната. Серые стены. Я вижу только детскую кроватку. Больше ничего.
ДЖОРДЖ: Кто забирает твое одеяльце?
ЭЛЕКТРА: Они.
ДЖОРДЖ: Твоя бабушка? Ведь это она заботилась о тебе.
ЭЛЕКТРА: Моя мама, моя бабушка. Одно и то же лицо. Единственные в мире.
ДЖОРДЖ: А твоя няня? Ты говорила, что у тебя были няни.
ЭЛЕКТРА: Я обожала моих нянь. Моими нянями были мама и бабушка.
ДЖОРДЖ: Что ты чувствуешь?
ЭЛЕКТРА: Я ужасно злюсь.
ДЖОРДЖ: Ты показываешь маме, что злишься?
ЭЛЕКТРА: Нет. (Задумавшись.) Моя мать была чудовищем. Я бы не осмелилась.
ДЖОРДЖ: Почему? Обычно дети показывают мамам свои чувства.
Электра не отвечает.
ДЖОРДЖ: Что она собиралась сделать тебе, чего ты так боялась?
ЭЛЕКТРА (изменившимся голосом): Говорю же: я ничего не помню. У меня провал в памяти. (Ее тело цепенеет, ей больно.) Я пытаюсь вспомнить, чего я больше всего боюсь. Лоботомии. (Рассуждает.) Они хотят превратить меня в полное ничтожество. В глину, чтобы из меня можно было лепить все, что им вздумается. Тогда меня больше не будет. Вот чем было их общество для меня. Пятидесятые, шестидесятые. Лицемерие.
ДЖОРДЖ: Я не понимаю.
ЭЛЕКТРА: Я обязана была постоянно твердить своей маме: "Я люблю тебя". Чего я не делала, потому что не знала, любит ли меня она. Отец говорил: "Почему ты не говоришь матери, что любишь ее? Она так тебя любит". Я чувствовала себя виновной. Когда мне было шесть лет, я бывало на цыпочках подбиралась к порогу их спальни, ночью. Слышала, как они вели разговор обо мне. Мать говорила, что во мне есть что-то дурное, чего не могут объяснить генетики, и отец соглашался. Он соглашался со всем, что она говорила. Они обсуждали, не поместить ли меня куда-нибудь.
ДЖОРДЖ: Что ты почувствовала после этого?
ЭЛЕКТРА: Что я одна такая в целом мире. Что я урод. Так в моей голове возник другой мир: тогда-то я и начала жить воображаемой жизнью.
ДЖОРДЖ: Но что так напугало тебя?
ЭЛЕКТРА: Я не могу вспоминать дальше, потому что мне страшно вспоминать. (Берет себя в руки.) Я должна вспомнить, потому что я должна излечиться от этой болезни.
ДЖОРДЖ: Соберись с мыслями.
ЭЛЕКТРА: Я пытаюсь. Я хочу посмотреть в лицо своим страхам. Лоботомия. Огонь. Мне внушает ужас огонь. Что лишено всякого смысла, поскольку вообще-то я ничего не боюсь: ножи, пистолеты меня не пугают; ребенком я прыгала с парапета на пляже. С высокого парапета.
ДЖОРДЖ: Почему ты боишься огня?
Электра пожимает плечами.
ДЖОРДЖ: Если бы ты обожглась, у тебя был бы шрам.
ЭЛЕКТРА: У меня нет шрама. Я боюсь огня.
ДЖОРДЖ: Давай вернемся к лоботомии. Твоя мать не хочет, чтобы ты была собой.
ЭЛЕКТРА: Она хочет, чтобы я была настоящей тупицей и получала "удовлетворительно" по всем предметам. Она ненавидит мои способности.
ДЖОРДЖ: Она не хочет, чтобы ты жила.
ЭЛЕКТРА: Она постоянно твердит мне об этом. Что сделала бы аборт, если бы не боялась.
ДЖОРДЖ: Она пыталась убить тебя.
ЭЛЕКТРА: Я не помню. (Провал в памяти.) Давай спросим целителей.
ДЖОРДЖ: Дорогие целители, пожалуйста, побудьте с нами и ответьте на наши с Электрой вопросы. Пыталась ли мать Электры убить ее?
Электра застыла в своей детской позе.
ДЖОРДЖ: Да.
Пыталась ли мать Электры сжечь ее, когда она была ребенком?
Нет.
Пыталась ли мать Электры убить ее еще до рождения?
Да.
Когда ей было три месяца в ее животе?
Когда тебе было семь месяцев в ее животе, твоя мать пыталась сделать аборт, используя что-то, что имело отношение к нагреванию - метод, широко распространенный в те времена.
ЭЛЕКТРА: Я знаю это.
ДЖОРДЖ: Выкидыша не получилось, потому что тебе было предназначено увидеть свет. Ты была бессильна, когда все это произошло. Поэтому-то тебе и было страшно.
ЭЛЕКТРА: Что мне делать?
ДЖОРДЖ: Вернись к той девочке, что существовала до
того как твоя мать попыталась сделать аборт,
дабы она возросла в любви.
Помоги ей
совершить то, что ей надлежит совершить
при жизни. Аминь.
Электра поет чистым сильным детским голосом:
"Если бы я возопил, кто вопль мой услышит
в ангельских хорах?"
Я знаю ответ:
никто.
Скажи мне: откуда приходит любовь?
На моем лице восседает ангел. К кому мне бежать?
Обними меня, смерть,
мне так страшно;
сделай что-нибудь, защити,
пока я томлюсь в ожидании, заходясь в крике от страха,
пока мы низвергаемся с твоих утесов
туда, где разверзается тьма:
голова Орфея, обглоданная крысами,
клочья мира,
волосы поэта, влекомые Летой
вниз, в бездну,
в твою дыру,
ибо ты хочешь, чтобы я проглотила твое семя.
Смерть. Я знаю.
"Каждый ангел ужасен".
Вот почему, потому что я встретила смерть,
я должна нести свою смерть в себе,
нежно,
и все-таки продолжать жить.
Вот почему, потому что я встретила свою смерть,
я сама себя родила.
Помни, что Гадес,
изнасиловав Персефону,
привел ее
в Царство Смерти,
где она родила
Диониса.
Тебя мучили в детстве,
Мама!
Больше не будут.
Покойся с миром.
Скажи мне: откуда приходит любовь?
"Чтобы однажды и я, на исходе жестокого знанья,
славу запел и осанну"
ангелам, обращающим в бегство ночь.
Да не порвется для песни
ни одна струна моего вечно детского сердца и вечно детской пизды.
Раскрой это тело поровну в царство жизни и в царство смерти,
дыши.
Ибо дышать - это всегда возносить молитву.
Ты язычествуешь там, где исчезает язык.
Тебя мучили в детстве,
Мама!
Больше не будут.
Покойся с миром.
Реквием.
Ибо я любила тебя.
"Митин журнал", вып.56:
Следующий материал
