АРБАТ
Бублики конопатые и чашечка кофе - предел мечтаний, когда арбатский сквозняк напоминает о маленьком флейтисте времен застоя. Он поднимал волшебную флейту, прижавшись к стене у Вахтангова.
- В какой тональности играть-то? - спрашивал его компаньон-гитарист.
- В любой... в этой, этой...
Губы упругие, сильные.
Мой отец-музыкант говорил, что флейтисты часто сходят с ума. Настолько флейта сложный инструмент. Непокорный, неподкупный, неподдающийся.
А он умел.
Он показал мне музыку. И книги. Я впервые услышала от него о Кастанеде, Сатпреме, Ауробиндо. Я прочитала Ницше "Так говорил Заратустра" специально, чтобы поддерживать разговор.
Да нет, вру я все. О Кастанеде мне рассказала подруга-актриса, Шри Ауробиндо тоже как-то иначе попался под руку, а Ницше мне подарил мой волосатый жених.
"Луноликая" - вот как он меня называл.
- Займи мне две тысячи, - были его последние слова, которые он мне сказал по телефону.
- Зачем?
- Я уезжаю, в Америку.
Он увез свою флейту.
Он увез Арбат и Вахтанговский.
Я люблю водку "Столичная" и не люблю красное вино. От него бывают кровотечения. Брехня это все - у Кастанеды. Я и не дочитала вовсе. Мой волосатый Адель-гери завалил меня своими бананами - видеть их уже не могу. Из всех телесериалов я пред-по-чи-таю "Санта Барбару". Все остальное - полная безвкусица.
Мерзнут ноги в палатке у Адель-гери.
Вчера - хохма такая - друг его меня напугал, думала, что рэкетир. Хлопнул из газового пистолета, придурок. Врубил телек: а там - флейтист арбатский.
Крупный план. Со своей флейтой золотистой. Концерты дает.
- Стой, козел, - кричу Адель-паше, - не выключай, я ж его знаю!
Вот, бля, как в жизни бывает.
ВСЁ
Я попалась. Еще немного перетерпеть - и все будет кончено. Главное - мы понимаем друг друга. Тайные знаки и ритуалы ни к чему. Высшая гармония - она в простоте. Меня всегда восхищали профессионалы.
Солнце. Закат. Ты сосредоточен и строг. Потрепан временем, но закален в трудах. Движения твои привычны и точны. Ты виртуозен, как Паганини. Ты подтянут и целеустремлен. Немного мешают очки и живот - что ж, за обретенное знание надо платить. Отирая тыльной стороной ладони пот ото лба, ты долго мучаешься, смешно прикусив язык, трудишься, разделывая, отделяя зерна от плевел. Вообще-то я не думала, что будет столько дерьма... Прости.
Меня всегда удивлял твой выбор: кастрюльки, баночки, ножи, крючочки... Твоя страсть к пакетикам со специями постоянно оказывалась сильнее тебя. Теперь я понимаю, что значит сила предназначения. Боже мой, как нервно вздрагивал ты, страдая от дисгармонии, если к запаху бергамота подмешивался жасмин! Я никогда не уделяла должного внимания твоим чувствам, была рассредоточена и любопытна.
Сейчас же, когда время остановилось, я заглядываю тебе через плечо впервые с неподдельным интересом и, пытаясь разобраться в последовательности твоих движений, постигаю высший смысл происходящего. Овощное пюре, вареная тыква, сопливая спаржа, припущенный рис, пшенная каша и перловая крупа, лук, репа и чернослив, шампиньоны и рыжики, яйца и кабачки, крапива, тушеная тыква с укропом, соленые огурцы, взбитый белок и - что неизменно поражало мое воображение - всякое множество травок и пестиков, свежее и перетертое в пыль. Энциклопедическая осведомленность, гигантская память, охотничий глазомер - все создается в импровизационном экстазе - гарниры, соусы и подливки - но в точности соответствует рецепту. Я польщена обилием аранжировки. Так приятно смотреть на тебя.
В кастрюльке что-то весело булькает, - я, кажется, знаю, что... Хорошо, что ты отделил мясо от костей... Сейчас, когда все чувства мои обнажены, похоже, я тоже с уверенностью могу сказать, что крутой бульон вреден для здоровья, потому что сохраняет трупный тлен. И если невозможно отказаться, то лучше разбавлять его водой в пропорции один к трем. Кровь, наоборот, лучше пить сырую, а ты все спустил в унитаз. Если бы ты видел - как она искрится! Меня беспокоит твоя печень, дорогой, - поверь, теперь я вижу все пробоины в твоей ауре. Слишком много мяса для твоего уставшего организма - пора возвращаться к истокам. Побольше клетчатки! Я уверена, ты достигнешь такого же мастерства в восточном единоборстве. Я помогу тебе.
Видавшая виды разделочная доска беспрекословно принимает удары. Ты шинкуешь, смешиваешь, нарезаешь кубиками и снова шинкуешь. Перетираешь, взбиваешь, заливаешь глазурью. Украшаешь протертым желтком, перемешанным с зеленью, луком, нарезанным колечками, брусникой и клюквой, ценя деталь, как фрагмент эстетического совершенства. Ты немного устал, пестик, отвергая усилие рук, требует участия всего тела, с трудом проминая кашеобразный гарнир, ты постанываешь и кряхтишь, напрягая лопатки. Ты умеешь ценить красоту и отточенность линий. Сортируешь, перебирая осторожно и бережно, поглаживая каждый кусок, приступаешь к нарезке. Сегодня ты ласков, как никогда. Немного взволнован и допускаешь небрежность. Я вижу, как дрогнула твоя рука, изменив непорочность разреза. Ты разглядываешь оскверненный кусок, удивляясь собственной неверности. Размышляешь о его дальнейшей судьбе, как о собственном смысле жизни.
Люстра заменяет мне карусель и полигон. Три дня и три ночи я буду рядом. Ты наносишь последние штрихи, протираешь очки, поднос и стол. Курнув напоследок, оглядел всё придирчивым взглядом. Оставь занудство кулинарии, ты хорошо потрудился!
Милый, ты хотел засунуть мне в рот ветку укропа, но передумал, - что такое укроп и всякая там петрушка в сравнении с тайным смыслом нашей любви?
Звезды. Луна. Вечер, переходящий в ночь. Полутона. Ты садишься за стол, с неторопливостью видавшего виды гурмана, хорошо владея собой, кладешь на тарелку сначала для пробы ложечку охлажденных мозгов. Замираешь в предвкушении, воздавая хвалу Всевышнему.
Голова, запеченная в тесте, покоится на блюде в окружении кнедликов, приготовленных в форме раковых шеек. Подслеповатая, некрасиво округляя губы, она дышит паром, выпускает дым колечками. Темно-красная ткань под светлой корочкой при надавливании выравнивается, сохраняя упругость и эластичность. Толстоватые волокна выпускают влагу и сок. Обволакивая приборы, завораживают.
Единственное, чего я боюсь, так это не прийтись по вкусу. Все же ты немного нервничал...
Ты уверен, что сохранил чистоту жанра, что страсть, возведенная в ранг профессии - это всё. Но мне ли не знать, что тяжесть в желудке отдаляет от истины и затрудняет трансцендентальность переживаний? Начинка тебе не по силам.
Это не всё.
Голова, запеченная в тесте, покоится на блюде в окружении кнедликов, приготовленных в форме раковых шеек - ты уверен, что сохранил чистоту жанра - я, подслеповатая, некрасиво округляя губы, дышу паром - страсть, возведенная в ранг профессии - это всё - при равномерном постукивании выпускаю дым колечками. Мне ли не знать, что тяжесть в желудке отдаляет от истины? - темно-красная ткань под светлой корочкой при надавливании выравнивается, сохраняя упругость и эластичность - и затрудняет трансцендентальность переживаний? Волокна поддаются легко, выпуская влагу и сок - что если не придется по вкусу? - обволакивая приборы, завораживают - всё же ты немного нервничал... Каждый, самый малый кусок, удерживает тепло - тебе хорошо? - горячий белый соус своей густотой скрывает неровные очертания - я всегда боялась не понравиться тебе целиком.
Ты уверен, что сохранил чистоту жанра, что страсть, возведенная в ранг профессии - это всё. Но мне ли не знать, что тяжесть в желудке отдаляет от истины и затрудняет трансцендентальность переживаний? Догадка моя подтвердилась.
Теперь всё.
"Митин журнал", вып.56:
Следующий материал
