Митин журнал. Вып. 57 (1999 г.). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.320-408.

МАРКА ЛИЦИНИЯ КРАССА, ЗЛОСЧАСТНОГО РИМЛЯНИНА, ГИБЕЛЬ Как же, он говорил, у Горация? Красная метка? Красная латка? В общем, да, сильное место. Пафф-пуфф, отовсюду идет серный дух, изъявляется Марка Лициния Красса, злосчастного римлянина, дух о двух простынях, но, почтенная публика, без единой главы. Переминаясь с ноги на ногу - даже камешка под пятой, мой Парис, нету в этих сандалиях, посмотрел бы на них Марк и так далее, или, на худой конец, Цезарь-Эзарь, ничему не отпишешь неуверенность и раздражение - Брейдж озирается по сторонам в надежде увидеть крысу или хотя бы мышь, чтобы запустить в нее камешком, которого, впрочем, о ты, что светишь молчаливым таинствам, трехликая Геката, нет и быть не может ни под пятой, ни под рукой, потому что прибрано, хотя и невероятно, ведь под сценой. Бух-бух-бух, не оставляет сомнений, наш гений на гинею разукрашенный Суреной, покажет им сейчас, глядите! - римляне, они, что называли, нет, не так: вот мой трофей, богатая добыча, его глава (моя, следует понимать, голова) отныне красит тирс, играй, кимвал, пропойте славу, флейты, - и снова башмаки грохочут по сцене. В достатке ли припасено тухлых яиц на галерке? - вот он, вопрос, вот где прячутся крысы. Брейдж озирается по сторонам - да, так и есть, ни одной. А первое действие и второе тоже к сожалению удались, яйца и еще гнилые помидоры остались в арсеналах, никто и не пискнул даже "долой!" или "катись со сцены", я только, пожалуй, чересчур долго шатался, но ведь меня так отменно проткнули мечом и тело унесли весьма заботливо, хоть и не четыре гвардейских капитана, а варвары, все сплошь в красных латках и краснолицые от натуги. События над головой медленно переваливаются с ямба на ямб, после монолога Сурены выходит вакхическая процессия, Брейдж по-прежнему не уверен - а если машина сработает не так или вовсе не сработает, и правда ли, что все эти зеркала, про которые отец любил говаривать, что они кишат бесами, в которых верится легче, чем в ангелов, что все эти мавританские хрустали на самом деле будут работать так же, как и раньше, когда теперешний Сурена, в миру Саркас, Э.А., заводным полишинелем прыгал по залу - "А у мистера Брейджа головы-то и нету", но я ведь все видел и слышал и, следовательно, она была, или, по крайней мере, ее иллюзия. А когда в зале пятьсот человек и все видят Марка и так далее дух, если угодно, призрак, со всеми признаками усекновения главы, то самому духу его, в миру Брейджу, вопрос о текущем местоположении усеченного якобы зеркалами и хрусталями, а то ведь и парфийским мечом, органа вызывает опасения. Он-то один, да еще Сурена, они знают, что это самая пурпурная отметина в пьесе. Пурупур - трофейная букцина в руках варвара возвещает, как мыслится, излишнее усердие Сурены в деле оскорбления милых сердцу Брейджа римских святынь, отчего его фигура в образе Марка-фурии явится с отмщением посредством механического подъемника непосредственно из Тартара, столь ужасного, что Марка, его, не любя, даже Тартар покинула крыса. Итак, вы, маны, людям за убийство мстящие, и ты, что светишь молчаливым таинствам, зеркала приходят в действие, поворачиваются, поворачиваются, доворачиваются, щелк- трехликая, щелк-Геката, Брейдж на сцене, его голова из папье-маше отдельно, на блюде. Хохот. Саркас что-то тихо говорит, про простыни, кажется, которые тени умерших носят только где-то (в греческой вазописи?) и еще, давясь смехом, и еще. - И ты здесь, мой милый Полишинель? - осведомляется Брейдж. Тень Марка Л. Красса отпускает Сурене увесистого пинка. Блещет нагая пята, Парис на галерке медлит.