Митин журнал. Вып. 57 (1999 г.). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.320-408.

ПОКЛОН Господин Кнабе торопился домой. Подкованные каблуки отстукивали нестройный ритм по мощеной скользкими булыжниками улице. Его пальцы, покрасневшие на ветру, скрючились вороньей лапой на обернутом грубой бумагой свертке - впрочем, скрючились лишь для виду, ибо боязнь сдавить, испортить ветхие пласты пергамена со связными следами чернил, не позволяла им скрючиться чрезмерно, а боязнь уронить сверток - чрезмерно расслабиться. Господин в засаленном рединготе - господин Кнабе - нес по темной мостовой Вормса редкий и дорогой документ, возраст которого был равен его собственному. Но, взятому двадцать раз. Путь, предстоявший ему, был не слишком долог, но и не настолько короток, чтобы это могло настроить путника, сдвинувшего спрыснутые дождем брови цвета павших липовых листьев над переносицей, на жизнерадостный лад. Недовольный мальчик сунул свиток за отворот редингота. Разбойничий, зимний посвист ветра, едва не поживившегося шляпой с полями, покоробленными многими летами, заслонил от идущего страдательный шорох сминаемой бумаги и обиженный, глухой вздох стесненной рукописи. "Вдруг бы я упал?" - господин Кнабе не без труда удержал равновесие на спуске, опершись о стену некоего богатого строения. "Тогда сверток непременно выскользнет и окажется в такой вот луже. Рукопись же вымокнет и испачкается. Смогу ли я в этом случае стерпеть справедливое презрение коллег и унять угрызения совести? Следовало бы проявлять большую осторожность." Он опустил озябшие руки в бездонные, то есть именно не имеющие дна карманы редингота, и стал сходить по лестнице, своим подножием упирающейся почти что в крыльцо особняка, где, как известно, обретаются супруга и сам бургомистр Хуннар. "Но даже неси я сверток в руках, при падении судьба рукописи едва ли была бы иной - лужа, лужа, погрязшая в грязи и ледяном крошеве." - возражал сам себе господин Кнабе. Из фиакра, подлетевшего к дому бургомистра, показался нарядный чулок, повлекший за собой меха и шелка, обрамляющие, облекающие, оторачивающие сестру бургомистра Хуннара, чье имя господин Кнабе безуспешно пытался вспомнить. Вивиена? Орабль? Гудрун-Кудруна? Три или четыре ложных имени, и столько же истинно скользких ступеней отделяли его от крыльца, экипажа, приветствия, поклона. "Я поклонюсь и моя шляпа обратится к ней своим самым поношенным полушарием!" Ступенью ниже. "Я поклонюсь и тогда обойтись без приветствия не удастся. Обращение "Госпожа Хуннар", конечно, будет вопиюще невежественным, ведь она уже несколько лет замужем за кем же?" Ступенью ниже. "Я поклонюсь ей, драгоценный сверток непременно выскользнет и упадет, если я не перехвачу его рукой, такой холодной и деревянной". Пальцы господина Кнабе благодарно вцепились в теплый шелк подкладки. Он ускорил шаг, опустил подбородок в расчете на то, что тень от полей скроет и исказит черты его лица, которое будет непросто узнать в сиреневом свете газового фонаря, висящего над крыльцом дома бургомистра Хуннара. Показав старательно сгорбленную спину фиакру и его владелице, господин Кнабе заторопился домой, стуча каблуками по булыжникам мостовой. В камине заерзало и затрещало гуттаперчевое пламя. Господин Кнабе, не находя выхода своему раскаянию, вздыхал. "Чего мне стоило поклониться?" "Отчего было не перекинуться с ней парою слов?" "Из какой такой надобности я выставил собственную персону в столь дурном свете?" И наконец: "Ах зачем только появились эти газовые фонари?!" В сердцах зашвырнув за комод шляпу, он бережно развернул рукопись. "Уж лучше бы я поклонился и сверток выпал!" - такую немалую цену был готов теперь заплатить господин Кнабе за неотданный поклон. "Замечательно! Как замечательно!" "Ez wuochs in Burgunden - была, знач, у бургундов Ein vil edel magedin   - девица юных лет Daz in allen landen - такой нигде на свете Niht schoeners mohte sin - еще не видел свет!" Господин Кнабе провел ладонью по мокрым волосам. Стряхнул воду с пальцев. Стряхнул прямо на рукопись, раскрывшую, словно устрица створки, свои пергаменовые складки - чернила в слове allen расплылись. Самая крупная капля угодила на расписную заглавную буквицу. Теперь рукопись выглядела так, как если бы он ей поклонился. Или почти так. Обретя подобие душевного спокойствия, господин Кнабе наклонился над забрызганной рукописью. "Кажется, в среду она будет на отпевании нидерландского наследника. Самое время принести извинения".