Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Нас ветра леденят порывы -
Отечества бесплотный дым.

Отсюда в топкой вышине
Так странно видеть тёмный Цюрих,
Куда по вымершей стране
Перенесён я в зимних бурях.

Пустое горное шоссе
И ветер, ветер на просторе,
Машина в слюдяной росе,
И кончился бензин в моторе.

Как нефть, ночная нефть легка,
Что в полутёмную Европу
Из призрачного далека
Приходит по горящим тропам.

Но никогда в забвеньях твёрдых
Не докричаться в каменную нору,
Ведь двадцать миллионов мёртвых
Отплыли ночью к Самотлору.

Сочась сквозь лёд горячим илом,
С каменноугольным свеченьем,
Туда, всё вниз, к глубоким жилам
И захороненным растеньям.

Спускаясь вечной мерзлотою,
Ночные жизни рядовые,
Став чёрной нефтью золотою,
Вошли в земные кладовые.

Чтоб с жертвенной священной дрожью
Легко ворваться в буровые
И к Альп далёкому подножью
Гнать нефти волны даровые.

Из дальних позабытых стран
Пришло их робкое дыханье,
Ища на ощупь океан,
Чтоб раствориться в океане.

Но настоящий океан
Встречает, пенится и рушит
И прочь несёт от этих стран
Осколки мёртвые ракушек.

Не станет деревом песок,
Нефть не вернётся человеком,
Ведь медленный подводный сток
Открылся в океане веком.

Как раковина на дне,
Пустое зеркало прибоя -
Я буду видеть в вечном сне,
Как жизнь проходит под землёю.

Движется ночь над тихим Стиксом,
На берегах стада плодятся,
Народ счастливейший воздвигся,
Во мраке нивы колосятся.

Глаза цветов очнулись в роще,
В счастливой темноте подземной,
Но камнем стали слёзы в толще,
Пред сердцем осребрились вены.

Опять Харон поёт из бездны,
Семью встречая на пароме,
С пыльцой земли уже безвестной
И чуждою тоской о доме.

Там, улыбаясь терпеливо,
Он дверь толкнул во тьму цветенья,
Река коснётся тех счастливых,
которым предстоит забвенье.

1974-75