ОПЫТЫ ОНТОЛОГИЧЕСКОГО ДИССИДЕНТСТВА
(А.Ник, А.Тат, Б.Кудряков)
Случилось то, что случилось. Вслед за Богом начал постепенно отмирать человек. Этот набирающий силу процесс интересно преломляется в России. Там совпадение катастроф, социальной и онтологической, синтезировало в области литературы некое новое ментальное излучение. Поэтому речь здесь идет не о форме произведения, а о существе.
Русская катастрофа породила тип личности, который можно назвать онтологическим диссидентом. Казус состоит в том, что к тотальному отрицанию данный тип приходит не через высшие формы религиозного экстаза или рациональную сухомятку философии отчаяния, а через обычный социальный опыт, помноженный на занятие искусством. Причем этот тип личности, как правило, занимается сразу несколькими видами искусства, ибо нигилистический пафос требует простора. Состоя в одном профсоюзе с Алешей Карамазовым, такие художники не принимают не только Божьего мира, но и самих себя. Им опостылело. Вместе с Кришнамурти они говорят миру "нет". Бесконечное "нет" произносится в пандан всякому слову, эмоции, поступку. Это инвентаризация мира наоборот, когда против каждого феномена ставится минус, а в результате сей заумной бухгалтерии в сальдо выводится кромешный нуль черного квадрата без углов.
Героические деяния людей искусства, пытающихся разделаться с самим собой, эти харакири-шоу, достойны того, чтобы войти в анналы заканчивающегося эона.
Мы дадим здесь абрис трех литераторов; выбор обусловлен сугубо личными мотивами и не содержит в себе претензии на исключительность.
Десятилетия делают свое дело куда лучше, чем литературоведение. Они ставят все на место, и уже сейчас начинает просматриваться литературный ландшафт, в который вписала их судьба.
Это обэриутский хронотоп. Если воспользоваться терминологией "Тибетской книги мертвых", его можно обозначить как время/пространство "между двух", подчиняющееся логике "не то - не то". Здесь тело и душа танцуют свое последнее танго. Судьба, не мудрствуя лукаво, вводит трех наших авторов в тему за-бытия через эмиграцию, бродяжничество и болезнь. Лунатизм, сновидчество и транс-запои не просто психические феномены конкретных личностей, а еще и путепроводы, по которым совершается рискованное путешествие в иные пласты сознания.
Потаенное в нас самих и является причиной грядущего исчезновения человека как вида. Оттуда, из этой "заграницы", три наших корреспондента как бы шлют свои путевые очерки. Читатели не спешат их прочесть. Кому охота умирать всю жизнь, кому охота засовывать в петлю отрицания родное "эго"?! Но помимо воли людей неотвратимое все равно тащит их к той черте, когда тотальное "нет" станет ключом к новому сюжету, в котором человек займет подобающее ему скромное место.
Почти никем не читанные четыре книги снов А.Ника, "Лоскутный саван" А.Тата или "Встречи с Артемидой" Б.Кудрякова при всей несхожести имеют в себе нечто фатально общее. Главная катастрофа - рождение - уже позади. Авторы озирают "пейзаж после битвы". Они ничего не ждут от "жизни". Вся эвристическая мощь индивидуальности направлена куда дальше. Маршрут из ниоткуда в никуда требует от пешехода не только завидного психологического равновесия (многие путники сгинули в ловушках-психушках), стихийно-философского склада ума, но и авантюрного начала. Тотальное "нет" выворачивает наизнанку старый библейско-детективный сюжет: не смерть преследует героя, а герой преследует смерть. Криминальный роман с небытием - вот сюжетная канва этого типа диссидентства. Как и Бодлеру, им "скучен этот край", но если ботаника "цветов зла" заканчивалась этой скукой, то органика нашей троицы с этой скуки начиналась. Скука не столько главный продукт высокомеханизированной цивилизации, тут автор "закона Паркинсона", видимо, ошибался, а скорее порождение самого неотвратимо стареющего бытия. Нет кризиса живописи или тавромахии, есть один глобальный кризис человека как жанра природы. Поэтому поэтика загробных странствий становится единственно возможной формулой для этих сочинителей. Чтоб "новое обресть", автору постоянно приходится отправляться уже не на край, а за край ночи.
Подобно тому, как язык и заумь (по определению Шкловского) могут существовать только во взаимопроникновении, так и литература онтологического диссидентства обречена на существование "между двух". Неопределенность, текучесть, пустотность, присущие этой форме витальности, неизбежно выводят тексты за пределы классических форм бытописания. Формально они тяготеют к изыскам символизма (Андрей Белый - "Котик Летаев") и футуризма (хлебниковское "Ка"), но по существу это другая литература. На казнь уже не приглашают, она свершилась (как у И.Терентьева в "Iордано Бруно", как у А.Введенского в "Кругом возможно Бог"). Если старая сказка заканчивалась свадьбой, то новая начинается со смерти. Впрочем, ветхозаветный сюжет изгнания из рая структурно совпадает с матрицей рассматриваемых опусов, это еще раз подтверждает тезис Экклезиаста, что все принципиально новое неизбежно потенциально старое. Конец же в новой сказке структурно невозможен, повествование всегда обрывается, оно по сути своей не может быть завершено. Герой кружит и кружит среди фантомов срединного мира "между двух", он приближается, приближается к разрешающему пределу, но никогда не переходит этой черты, ибо для этого нужно перейти в новое качество бытия. А если сам по себе такой переход и возможен, то коммуникация между этими различными формами существования сильно затруднена.
Считаем уместным подчеркнуть и тот биографический факт, что вся эта троица летальных кортесов родилась и провела первую половину своей жизни в классическом городе мертвых - Санкт-Петербурге. Страстотерпец Б.Кудряков постится в нем и поныне, А.Ник попал в лапы к Голему, поселившись в Праге, А.Тат вибрирует вместе с земной корой в Лос-Анджелесе. Но для фатума география не принципиальна, теография существенней. Живя отдельно друг от друга, эти три писателя оказались тремя перстами, сжимающими одно перо, их индивидуальные воли совпали, и на свет Божий вылупилось нечто новенькое.
Автор этих заметок считает излишним утомлять читателя подробным разбором конкретных текстов. Желающий прочтет и либо согласится, либо нет. А поскольку так или иначе всем нам придется переплывать речку, то дискуссию можно будет отложить до встречи на другом берегу. Там времени хватит всем.
Следующий материал
|
