* * *

День закончился кровью - всё шире и шире
география бунтов, всё больше веселой
разухабистой публики в душном трактире,
в кабаке, по соседству с лицеем и школой,
упомянутый день, увлекаясь помалу,
надоумил и нас афишировать вести,
нехорошие вести, плохие, пожалуй, -
от восточных границ до столичных предместий.

День закончился тем, что приехала труппа
с ненавистным Иудою Искариотом,
дабы пульс у больного еще раз прощупать,
увезти из провинции доброе что-то,
но при этом ушел вот из жизни свидетель,
партократ коронованный, некому даже
прослезиться, статью свою тиснуть в газете
без обидных обмолвок, без глупых натяжек.

А ведь утро сулило нам радость прихода
вдохновения, если не чувственной пытки
в переполненном транспорте возле Синода,
утро было не против почтовой открытки,
заказного письма, нужно думать, сюрприза,
потому-то и верим: во времени дело,
тут неважно - поет ли, ликуя, Азиза
или пристав крадется за пассией в белом.

* * *

У президента будет осень,
свое Приобье, Прионежье,
кувшин на бронзовом подносе
с вином грузинским, как и прежде,
к вину, мне думается, ваза
найдется глиняная, сумрак
по протоколу быть обязан -
печальна жизнь, благоразумна.

Жизнь в этом смысле осторожна,
но не стыдлива, не умильна,
поскольку выстрадала дождь нам
из параджановского фильма,
в дни Турбиных не без испуга
впустила ветер Коминтерна
для оргий шумных, для досуга -
о, право, страсть та беспримерна.

Тут и ремесла, и искусства,
любовно собранные в книги,
Монтеня опыты, Сен-Жюста,
с инжиром финики и фиги,
и лунный свет, и пять-шесть сосен,
и при луне сукно и бархат
обречены на эту осень,
владыки осень, патриарха.

* * *

Не шельма в стране хлебосольной, не Воланд,
не бестия вовсе, не пройда ничуть,
не грязная тряпка для грязного пола,
не форменный ужас, не ужас отнюдь,
не гиблое место в стране саксаула,
в стране незабудок не стыд и не срам,
не рыба с претензией, нет, не акула
к своим сорока в перспективе годам,
о нет, не разгул же страстей - да уж где там! -
не злой, не задиристый, и потому
как личность, как особь конкретная эта,
должно быть, не нужный уже никому,
не розовощекий, не розоволицый,
хотел бы и я неземные почти
почти по-шпионски нарушить границы,
почти что преступно кордон перейти,
хотел бы, хотел мое имя прославить,
неправдоподобный, немыслимый тот
под куполом неба автограф оставив
и в центре Москвы посадив самолет.