* * *

Между двумя заточеньями, между осенью желтой и черной
есть два состоянья движенья:
одно - возносится в ветре, другое - на дне водоема.
Между ними - пауза, где человеку не зацепиться,
вниз головой падаешь в листья, не просыпаясь.
поднимается ветер, воронки и водометы
вьют из сучьев пылающих, из воробьев обгорелых
песни ангелов, разбросанные над кремнистой землею.
Не хватает голоса, сырого мяса предчувствий,
голодных событий - по краю рассудка, по кромке
разбросаны зёрна сентябрьского горького мака,
гудят и роятся в расхлестанном, порванном небе.
Отец или мать, и сестра, все равно их оставишь,
мы ближе туда, где гнездятся грачи и сороки.
Гуттаперчевый мальчик, бегущий по краю зарницы,
то ли сон, то ли сеть, то ли палевый пыльный рисунок -
первый раз путешествие - вырванный с корнем початок...

* * *

Ржавое скрипит колесо,
пахнут соломой сугробы...
Много ли надо человеку, чтоб распрямиться,
распластаться на дровнях, как шкура убитого волка?
Стрельбы отражение, дроби соленые брызги,
радужки черный сачок - из огня, к ледяному обрыву...
Оболочка, не более, бывшая некогда болью, -
помнишь, душа, облаченная плетью и сетью,
как бежали по ломким следам,
как нам сыпали светом и снедью,
помнишь слова, отдаленные, как примечанья,
инея клочья пред запертой наглухо дверью?
Вот на проталину зверь осторожно ступает,
воздух кипит, все линяет, в кругах и подтеках -
брошенный камень круги оставляет на небе...