Мертвый час заката пресен, как католичество.
Всё сильней холодеет его огромный лоб. Тихо.
Ходит по земле толстая богиня Вау-Вайти
и раздает цветы солдатам будущих боен.
Колонии хоккея дышат дымчатым послушанием.
Говорит голос Азии, соленое кресло Каспия:
- Я на вас насылаю новое Куликово.
Лунный почерк отличниц будет его покровом.
Шорох моей одежды будет числом 40.
Мыши Юстиниана шуршат под нотной бумагой.
Рушатся, рушатся башни в Мои травяные очи.
Белые змеи юга ползут, ползут в макияже.
Виселиц воздух бесполый прав, как вода в стакане.
Дмитрий есть холм молчанья и два колодезных сруба,
а воротник Мамая, словно Милан, вечерен.
Пучится, пучится Углич из-под земли кровавой.
Нож ветвистого снега. Сахар в часах Блока.
Басмач и Шамиль с душманом стоят за спиной Мамая.
Спариваться на тусовках, на дискотеках страшных,
там, где голос Мамая раздается из каждой бобины,
там, где коньяк неправды стоит на холмах Непрядвы.
О соитье гвоздя и рыбы, о татарская соль волка!
Двускатным мужеством вашим вы миры удивите.
Мир-бык нагибает шею и роет копытом землю.
Птичья Германь просит, птичья Германь гибнет!
Дайте упасть мелу, дайте упасть мелу
в черный провал знанья, в государственный пепел!
Ты колдун, и я колдун. Сядем вместе на колун?
Моралист - хорошо. Руссо - гад в плече.
А преступление - плохо. Мамай - это очень плохо.
Дома взлелеяв гребень, с ним на холмы восходим.
Хорошему бей в сердце! Огонь из груди - пламя.
Прапорщики гневно - быки Николая пальца.
Ученые ищут душу. Я не боюсь ученых,
Я не боюсь младенцев, Я не боюсь Мамая!
И долго бью Я в барабан, чтоб он забыл, что - агроном.
Скачет сумка короля на дурацкие поля.
На ладони пляшет ночь, знаменитая, как дочь,
как цыганка, завернув тело в непочатый клюв.
Темная похоть боя. Ужасные руки Правды.
Ручьистые кони ночи, зеркальные, ледяные.
Как я люблю богатых, о, как я люблю богатых!
Для них товарищ мой речной изготовил бубны в бой.
На Куликово поле вступили войска Таити,
хворостиной руки сжигая город Антверпен.
Медведь, лысый, как выстрел, сыплется из кармана.
Гибель России, гибель! Да здравствует вырожденье!
Мамаи бастуют, требуя повышения дани.
Мамай любит мальчиков белых с рыжими - го! - ветвями.
Он любит повторять: "Я, простой Мамай". На проводах сына в армию
он поднимает бокал: "Служи честно, сынок!"
Мамай - спекулянт. Мамай ненавидит спекулянтов.
Мамай выпивает вестника, утирая усы, как ученый.
У Мамая нет спины. Мамай кушает блины.
Нахмурил князь седые уши и глиняные пулеметы.
Шли разведчик и медведь. За горами пела снедь.
Мы дрались на котлетах, мы дрались на собаках,
мы дрались на листочках с Мамаем распоганым.
Я пою пирожными, орлами всевозможными.
"Дайте сапог миру!" - ответят внутри забора.
Я потерял Персию. Мамай укрылся под трактором.
Челубей - еврей. Рот Мамая - крохотный платочек.
Обрывки Дмитрия знакомы. Отрывки Дмитрия - законы.
Эта улица усажена девушками.
И Димитрий, как погром, улыбается бедром.
Почему нельзя кудахтать? Вау-Вайти - Три горбушки.
Дмитрий, как обещанье, сражался на Волге с мылом.
Одноцветная правда. Жирные хлопья лени.
И Вау-Вайти слушает нитевидную пластмассовую музыку.
Океаны в лаптях шагают к гробику жесткой птицы.
Мои шерстяные жены и яблочные дети
поют о веревочных тронах. Дмитрий - тростник славы.
И вот сшибаются двое - черное и золотое,
выпуклая воля и перлюстрация почты,
арестованные циферблаты и голый кустарник участков.
От зоркого ока Сергия Мамай притворился зонтиком.
Опрятно болеют стены в раздвоенном крике Горя.
Мамай закрывает грудью дот - гнездо карамели.
Из моря вышел бегемот и полетел, как волнолом,
и дети съели пирожок, который им испек палач.
И сладкий тапер целит в бумажные плечи Правды.
Грязная пятка Мамая, как четверг, камениста.
И на орбите Юпитера Димитрий вновь убивает.
Я сливаюсь с трактором, Я сливаюсь с Димитрием,
Я сливаюсь с Мамаем, Я ухожу к звездам.