РЕФРЕН

С чужого голоса я пел на побережье
средь сомкнутых в гортань безгубых валунов,
и желтый сад ломался, как валежник,
и сорняками прорастал меж ног.
Я лазал по деревьям сквозь лианы
трескучим зернышком, незло́бливой осой,
и выходил как Цезарь на поляну
среди дубовой поросли лесной.
Чужая речь как ветхая основа,
сочится из дупла песочный яд...
Так привыкать приходится к обнове
тем, что на нитке солнечной висят.

ПАЛИМПСЕСТ

Новосельем скользя по шершавому краю движенья,
мы восполняем тщедушные игры с тельцами -
золотыми, медными, деревянными и прочими мертвецами.
Так, в стихах позволяя себе быть совершенно косноязычным,
я свожу на нет эффект своего присутствия в литературе.
Съеживаются обрывки мягкой телячьей кожи, разукрашенные письменами,
с киноварными буквами, с завитушками на полях и Давидом,
                                                                                    играющим на кифаре,
превращаются в черную пыль, застилающую несуществующие горизонты.
Чтоб потом золотыми росчерками выводили писцы стареющей расы
капризные буквы, презрительно поджав тонкие губы, стараясь
не разорвать ожерелье из зубов дракона и сиреневых шишечек кипариса,
из лимонных зернышек, костяных пластинок и перышек попугая.
И мохнатою тенью крадется закат по лицам,
словно царская дочка на шубе лежит нагая.

Из цикла УРОКИ РИТОРИКИ

Чтобы пировать на краю ускользающего расцвета,
мгновенно переходящего за грань, за которой начинается
стремительное движение полураспада,
они зовут нас стать свидетелями часа,
когда движение ломается по середине
и, лопаясь как кожура тугого граната, выбрасывает из себя
терпкие семечки налившегося соком события, уже готового
самоистребиться и вспыхнуть бенгальским огнем отчаянного крика.
Так внутреннее превращается в собственную оболочку,
хрупкую скорлупу событий и предметов.