ШКАТУЛКА

Город согласных, фисташковых, жареных звуков,
слухов полуночных, тайных неведомых духов,
то ли здесь ангел свистит и бренчит во хрустальный бубенчик,
или Неведомый точит стальной наконечник.

То ли пружинки, тиски и фонарики синего моря
тотчас сольются в рисунок горчайшего горя,
или же бабочки, странницы, словом, ночные юницы
вместе летят над землей во златой колеснице.

Бритва блеснет, наконец, полосою заката,
где-то есть место, где нет уже точки возврата.

ГИТАРИСТ

Мчался будто Тесей
мимо зеленых рядов
с лестничкой хрупкой ладов,
но с нитями Ариадны.

Слышалось - это ж финты!
Это же песенки Флинта -
но вышедшие из лабиринта
с глаз поснимали бинты.

От музыки благоговея,
зал шелестел, луговел
чибисами и скворцами
в ромашковых белых венцах.

* * *

Как живешь среди грачей,
нелюдимый книгочей?
В зябком сумраке ночей
не свободный, но ничей.

Смотришь, как парит скульптурно
легкое кольцо Сатурна,
мерно, медленно и плавно,
песенку свистя забавно,
что любови, твои Оби,
отзвучали, отжурчали,
две великие печали,
влившись в море-океан
у подножья дальних стран.

ВЕСНОЙ

То ли ампулы с ядом, то ли крупная крошка смарагда,
на отвалах земли оживает зеленый покров,
и триады цикад за оградою дикого сада,
эту ночь, словно плащ, положил проходя Саваоф.

В этом мире сквозном все алмазные, жаркие копи,
только тронуть их нежно, мизинцем, чуть слышным щелчком,
превращаются в пыль или смрадные вязкие топи,
коростель пролетит и, как лист, западает ничком.

В лабиринтах
                отверстых, набухших от влаги шкатулок
топот лапок наполнит кривую зеркальность пустот
мельтешением спин и свеченьем неоновых скулок,
рысьих глаз, их медовых продольных длиннот.