 |
/ Издается Владимиром Садовским под редакцией Кирилла Кобрина и Алексея Пурина. - Выпуск пятнадцатый. - СПб.: АО "Журнал "Звезда"", 1998. Дизайн обложки Н.Егоровой. ISBN 5-7439-0035-3 С.65-70 |
* * *
Так что впечатления
Не из жизни этой...
Летного томления
Под крылом полсвета,
Отсавляя ниже пласт
Облаков лежалых.
Но и память не отдаст
То, что убежало.
Я родиться мог бы там -
Там, за поясами
Временными (по пятам
Все идут за нами),
В этом сне, как водоем,
Солнцем подогретом,
Том, который мы зовем
Странно: Новым светом.
И тогда бы этот пыл
Простодушно-ярой
Юности твоим бы был
С корочкой загара.
И тогда не знал бы ты
То ли гнета, то ли
Старой крови густоты,
Все впитавшей соли.
НЬЮ-ЙОРК
Здесь не одна, а двадцать, тридцать башен Нимврода,
Оттого, вероятно, такое и языков смешенье
Черно-бело-оливкового (иногда голубого к тому же) народа:
Шорты, ролики, пиджаки, прегрешения, украшенья.
И когда крокодил-лимузин шестидверочный застревает,
Выползая на Пятую авеню, и блеклое гаснет Don't walk **,
Я поверить готов, что жизнь, в самом деле, бывает
И такой, какую хотел бы придумать (но вынести вряд ли бы мог).
Тем свободнее здесь, тем хмельней... В изобилии этом
Выбирать соответствующую ячейку не надо себе,
Лишь смотреть, лишь дышать охлажденным и сразу согретым
Приноравливающимся воздухом к праздной ходьбе.
Посмотрите: ничто ничему не уступит - и, кажется, нет никакого
Центра, полюса притяжения, поля, "великих начал".
Так коралловый риф формируется, к слову находится слово
И кончается счастье, которого не замечал.
* * *
Вот что я понял, бродя по Бродвею,
Взглядом скользя по витринам, по лицам:
Да, этот город и вправду столица
Мира с всей жаждой и жадностью всею.
В будущей жизни хотел бы родиться
Здесь, но о нынешней не пожалею.
Так уж легла она листиком прелым
На петербургский асфальтовый глянец,
Что оглянуться душа не успела,
И потому я теперь иностранец
В этом скалистом гнезде, где пригрелись
Нации каждой свои кукушата...
Знали бы вы, что за дикая прелесть
В черных громадах на фоне заката,
Небо прочесывающих гребенкой,
В варварском гомоне и многолюдстве
Улиц, в нежнейших, обернутых пленкой
Холоде, чопорности, распутстве,
В этом уюте каком-то стеклянном,
В этом отчаянии спокойном,
В воздухе пряном и чуточку пьяном,
В хаосе? - да - эклектически-стройном.
И никому - ни поблажки, ни скидки,
Ни преимуществ ума и таланта.
Брошены в ночь ариаднины нитки
Каждой безвинной судьбы варианта.
И все равно, что там: деньги ли, слава,
Мусорный ящик, подземки вагоны,
Спекшиеся воедино, как лава
Жизни, текут и текут миллионы.
* * *
Все привилегии отменены:
Просто - родиться, жить, умереть.
Нет у бессмертия, славы длины,
Нет ширины, не предвидится впредь.
Как ни вытягивай вертикаль
Башни, пронзающей облака,
Гордый бетон этот, гордая сталь
Только пока.
Только пока твое сердце тук-тук,
Впрочем, как всё, что, не зная цены
Собственной, канет когда-нибудь вдруг.
Отожествлены
Все мириады жизней-смертей;
Чувствуешь: это и есть твой глоток
Вечности, скармливающей детей
Собственных времени, если виток
Не закорочен его, не зажат.
Разве чего-то еще нас лишат?..
* * *
Вот самозабвенно: черный, белозубый -
С плейером, в наушниках и на коньках
Роликовых... Что ему Гертруды и Гекубы,
Кисти драгоценные в немеющих руках!
Рядом Метрополитен, хранящий бижутерию
Духа всех народов и эпох.
Только в чью-то призванность и избранность не верю я -
Этот мой, балдеющий, чем плох?
О, пускай, блистая, золотая нитка тянется,
Проницая тайное шитье
Времени отмеренного. Кто-нибудь поранится,
Ненароком тронув острие.
Но ничто ничем не заменимо - лишь наложена
Эта жизнь на ту: невдалеке
Вспыхивает, гаснет, куролесит, ест мороженое,
На коньках несется по дуге.
Кончится, конечно, но смотри скорей, как пойманный
Взгляд движенье торса ловит, плеч,
Шеи... Так на килике с аттическими воинами
Юноша шагнул, сжимая меч.
* * *
В Метрополитен мне смотреть Ван Эйка
Пара глаз мешала, волос оправа,
Пара стройных ног и слепая змейка
Ремешка, болтающегося справа,
В двух шагах - и дальше, опережая,
Отставая, шел по притихшим залам;
Даже в лифте с первого этажа я
Поднимался рядом к Голландцам малым,
К беспробудной дымке Коро, Эрота
Плутоватой улыбке - белее мела,
И подружка Дельфтца вполоборота
Понимающе на меня глядела.
Вот и все! Подсолнухов увяданье,
На века растянутое Ван Гогом,
Озаренье кисти, восторг ваянья -
Вам о главном печься, а не о многом...
Только главное-то - оно как эти
Растворенные в брызгах фонтана стразы
Солнца. Так ведь и не заметит,
И уже не будет другого раза.
* * *
Хорошо мне было: ходил один
Целый день по залам - от полотна
К полотну, любимых своих картин
Узнавая облики, как со дна
Доставая камешки - цвет не тот,
И размер иной, и деталей ряд
(Репродукция или память врет?).
И мадонны тайно кривили рот,
А апостолы отводили взгляд.
Но мне было весело, словно их
Я застиг с поличным, свой строгий вид
Принимающих - из дверей пустых
Так и ждущих зрителей...
Статуй, плит,
Ваз, доспехов, кресел, надгробий, стел
Весь музейный вылощенный развал
Я, представьте, вежливо осмотрел
И еще ходил бы, да вот устал.
Вот устал... все канет, все под стекло
Ляжет или же просто в пыль
Распадется: Дюрер, Латур, Калло,
Торс Гермеса, глиняная бутыль
Из каких-то афро-азийских стран,
Из ушедших в землю веков сырых...
Но сейчас, во-первых, мне этот дан
День и все, что в нем, во-вторых!
* * *
Это и есть Атлантида, грезившаяся Платону, -
Всплывший, глубоководный остров ли, материк,
Из ничего возникший, брат водяному лону,
Город - еще подросток или уже старик?
Так размахнуться можно, лишь не подозревая
О стерегущих где-то ужасе и конце.
Мир от Кореи Южной сливший до Уругвая,
С варварскими чертами времени на лице...
В парке Центральном, там, где роликовые пары
Крутят свой ежедневный пестрый кордебалет,
Шепчешь: "Все флаги в гости к нам будут..." Милый, Старый
Свет - только остов мысли, будущего скелет.
И почему-то здесь мне вспомнилось, как шумеры,
С умершим и собаку верную хороня,
Клали ей мозговую косточку... Сколько веры,
Сколько усилий! - Толща выпластована, броня!
Что ж, поплавком качайся, вытолкнутый из мрака,
Над задремавшей бездной, тяжесть ее прорвав.
Юным таким, высоким, стройным нужна отвага,
Сказочное везенье и незлобивый нрав.
* * *
Что-то есть минойское в рекламе,
Кносское в крутых особняках,
В подростковой жизненной программе:
Взмах весла, строительства размах.
Знаю вас, пловцы-островитяне,
Рыбками застрявшие в веках.
Бабочки на фресках, осьминоги
На сосудах с горлышком - грибком,
Мотоцикл быкастый, круторогий,
Детские прирученные боги,
Вскормленные козьим молоком.
Жизнь удобней, праздничней не может
Быть, самоуверенней, нежней -
Так и льнет к загаром взятой коже,
Не интересуясь, что под ней.
Впрочем, разве что-то есть дороже
Глянцем счастья ослепленных дней?
И, конечно, шорты к долголетней
Юности, конечно, ледяной
Оранж-джус. Не первой, не последней -
Стать одной, единственной страной!
Спи покамест в теплой дымке летней,
Не тревожась долгой тишиной.
* * *
Это рай, впрочем, рай, где нас нету,
Метрополитен-парадиз,
Не Гудзон обнимающий - Лету,
Сверху смотрящий, сверху вниз.
Не плывите сюда, не летите.
Счастье - лишь недолет, перелет.
Так на Фере, на призрачном Крите
Жизнь нездешняя фреской живет.
Можно только мечтать и стремиться,
Лишь альбомчик мусолить цветной.
Эта нация-отроковица,
Новый свет или просто иной.
За Геракловыми столпами,
Там, где сходятся ночи пути,
В Массачусетсе, в Алабаме
После встретимся, после, - прости!
Июль-август 1997
* Яблоко является символом Нью-Йорка.
** Стойте (англ.), световой сигнал на уличном пеpеходе.
"Urbi", вып.15:
Следующий материал
| Вернуться на главную страницу | Вернуться на страницу "Журналы, альманахи..." |
"Urbi", вып.15 |
| Copyright © 1998 Алексей Машевский Copyright © 1998 "Urbi" Copyright © 1998 Союз молодых литераторов "Вавилон" E-mail: info@vavilon.ru |