Это не я - кот на котурнах (хотя котурны - мои). Я не хотел бы исполнять роль, которая уготована ему в моем повествовании. Пусть каждый исполняет свои роли. Кот на котурнах - обрамляющий сюжет. Это - мой кот. Котурны (башмаки на высокой подошве) подвязывали греческие актеры для того, чтобы публика сразу могла понять: будет разыграна трагедия. В моем повествовании мне принадлежат четыре котурна, поскольку кот ходит на четырех лапах. На двух котурнах я не выпущу на сцену кота: он будет хромать, всем своим видом станет ломать комедию, чем и вызовет у публики неуместный смех. Я не хочу ходить на котурнах один. Остаться в одиночестве, конечно, трагедия. Но не высокая. И не классическая. Поэтому, когда мне самому придется встать на котурны, два других я предложу второму актеру. Только двоих в моем повествовании должен покарать рок неумолимый, deus ex machina. Что, непременно, и случится. Но
КОТ НА КОТУРНАХ
Повествование в жанре декабрьских котурналий
(Op.13)
Мой черный кот прошел на котурнах. По первоначальному замыслу, он должен был быть черной кошкой ("Кошка на котурнах"). Но в греческом театре все роли исполнялись мужчинами. И в моем повествовании кот - не герой, а исполнитель роли. Можно было бы, конечно, пойти на компромисс и заставить кота исполнять роль кошки - но я решил не усложнять действа. Так я буду поступать и дальше. Что касается созвучия КОТа и КОТурнов - это вышло непреднамеренно. Я не могу заменить кота на собаку, котурны на башмаки, а тем более на сапоги.
Никакой мистической символики за абсолютно черным котом не подразумевается.
Черный кот прошел на котурнах в сортир. Я люблю именно это слово: ни "туалет", ни, тем более, "клозет" мне не нравится, морское "гальюн" слишком специфично, а "убоpная" не звучит. У двери в сортир кот оставил котурны - там они бы противоречили законам жанра. Кот улегся в удобной позе сфинкса внутри голубого унитаза. Абсолютно черный кот в абсолютно голубом унитазе. Он прав, это красиво. Поэтому все мое эстетство я без сожаления отдаю ему. В подборе расцветок (черный на голубом) также прошу не усматривать символики. Ее нет. Это не "голубой кот в черном унитазе". Я не позволю себе такого упадничества. И кот себе не позволит. Можно, конечно, рассмотреть и другие варианты. ЧЕРНЫЙ КОТ В ЧЕРНОМ УНИТАЗЕ. Очень монохромно. ЧЕРНЫЙ КОТ В БЕЛОМ УНИТАЗЕ. Почти непристойно. ЧЕРНЫЙ КОТ В РОЗОВОМ УНИТАЗЕ. Весьма пошло. И пошло смотрится не черный кот в розовом унитазе, а сам розовый унитаз. Да и откуда взяться черному коту в розовом унитазе, если у меня есть только черный кот и только голубой унитаз.
Мой черный кот в моем голубом унитазе превращает мой сортир в вечно занятый сортир коммуналки. А четыре котурна делают мой коридор прихожей высокой классической трагедии. Но жизнь моя не превращается от всего этого в чепуху и чушь. Потому, что она и так всегда была чепухой и чушью. Все равно, все равно никому этой осенью я не буду нужен, и не полюбит меня никто этой осенью. Будет ли лежать мой черный кот в моем голубом унитазе, будет ли ходить мой черный кот на моих трагических котурнах, буду ли я плакать мои слезы.
Не возбраняется подолгу сидеть в сортире, но зачем же, о боги, бессмысленно и долго там лежать! Ведь кот не дерьмо.
Тем временем я расскажу короткую забавную историю не о любви.
(Котурны оставим стоять перед дверью сортира.)
КОРОТКАЯ ИСТОРИЯ НЕ О ЛЮБВИ,
А О ПОДАРОЧКЕ
Я был намерен не спать всю ночь. Я хотел этого. Я тщательно готовился к этому. В конце концов, для того и собирались. Однако получилось так, что заснули через пять или семь минут, при разочаровании (моем). Утром, когда мы проснулись, мне рассказали сон. Я приготовился слушать со вниманием (хоть сон расскажут, все же какая-то польза). "Мне снилось, что мы с тобой идем по городу зимой. Кругом - чистый, белый и невинный снег. Только что выпал. Очень красиво. (Далее следовало подробное описание великолепной русской зимы, которое опущу, потому что сам никогда в книжках не читаю "словесных пейзажей". Тем более скучно это описывать. Представьте, что в этом месте вы пролистнули страницы четыре. - Автор.) И вдруг - праздник: святки не святки, масленица не масленица. Среди прочих развлечений - народное русское: гладкий высокий столб, на который нужно залезть и ухватить подарочек". - "Какой это был подарочек?" - поинтересовался я, а кот в унитазе мяукнул "со значением". - "Не знаю. Да и какая разница. Ты решил достать этот подарочек. Залезаешь на столб и соскальзываешь. Залезаешь - и снова соскальзываешь". - "Как интересно", - заметил я невозмутимо, а кот в унитазе, по-моему, поперхнулся. - "Вот так ты пытался залезть много раз, но ничего у тебя из этого не получалось. Слез ты со столба, отвернулся от него, махнул рукой. Сказал: "Ну и ... с ним!" * - и мы ушли. А вот что было дальше, я и не помню". - "А вот что было дальше, уже и не важно", - отвечал я, а кот в унитазе, давясь от гнусного неофрейдистского смеха, попытался спустить себя в канализацию.
Ко всякому разочарованию надо относиться с чувством юмора. Сны этому очень споспешествуют. Или я слишком буквально все воспринимаю? Но ведь не мне снился этот сон.
Я взял тушечницу и кисть и записал:
В десятый день девятой луны после неутомительной ночи мне простодушно рассказали сон, в котором был я и мое утреннее настроение. Ничего не совершается зря.
* Я не могу на бумаге употреблять табуированную лексику, пусть великодушная публика простит мне мою старомодность. Заменять отточия прозрачными эвфемизмами, всякими там "хренами" и "херами" тоже не могу.
КОНЕЦ КОРОТКОЙ ИСТОРИИ НЕ О ЛЮБВИ
Когда я понял, что могу писать стихи профессионально, я перестал их писать. Это случилось на первых курсах филфака. Последнее, что я сотворил, был "венок сонетов", форма, технически достаточно сложная. Я разочаровался в стихосложении, но хокку сочинять продолжаю. Мои русские хокку соответствуют законам жанра, я только не отсчитываю определенного количества слогов по принципиальным соображениям.
Когда мне подарят черное японское кимоно с нарисованною тенью бамбука? Кто нежно погладит меня по спине во время цветения хризантемы?
Хокку - мой греческий хор. Без хора не будет классической трагедии. Надо выгнать кота из унитаза - нет, уже не надо: слышу, как он ковыляет на котурнах по коридору. Передвигаться на них неудобно. Но пусть немного помучается для образности, а во время лирических отступлений я разрешу ему отдыхать в голубом унитазе.
Все готово. Теперь можно улыбнуться себе, любимому, в зеркале.
Пора на сцену. Я одеваюсь и выхожу в осенние улицы.
Котурн первый (без участия кота на котурнах):
ДРУГАЯ ИСТОРИЯ
Я выхожу в осенние улицы.
Если бы я посетил многие города мира, побывал бы во многих странах, все равно - никогда, никогда не выбрал бы этого города для моей жизни.
Здесь не бывает солнца. Его похоронили еще до нас. И сделали аккуратную запись. Да, этот город можно любить - любовью некрофила.
Здесь эта сторона улицы и та сторона улицы наиболее опасны.
Здесь необходимо ходить уверенной быстрой походкой, чтобы не утянуло в трясину. Я стараюсь, но я хромаю на один котурн. В то время как мой кот хромает по моему дому на трех оставшихся. Но у него в жизни есть известная всем отдушина. У меня же -
ТЫ **.
Ты живешь в другом большом городе. У тебя - суета. У меня - томление духа. Такая разбросанность. Я никогда-никогда не поеду собирать свои камни. Я не умею собирать камни. Я ничего не умею. Я даже не умею быть любимым. И меня не удивляет неспособность отдельно взятого человека любить меня.
Древнему китайскому мудрецу Чжуан-Цзы приснилось, что он - бабочка, которой снится, что она - Чжуан-Цзы. Оба проснулись в недоумении. Мне приснилось, что я рядом с тобой.
Я иду по большому городу. Девушки кокетливо опускают глазки. Женщины прибавляют себе энтузиазма в бедра. Гомосексуалисты в своей чрезмерной сексуальности пытаются взглядом перевернуть мои внутренности. Марлен Дитрих низким голосом поет, что вот, мол, идет она по большому городу одна и не знает, что выбрать: быть счастливой или быть несчастливой в своем одиночестве. Я не выберу ни того, ни другого. Я давно заказал себе мемориальную доску: здесь жил изысканный и изящный, тонкого ума и т.д. Только большое сомнение вызывают благодарные потомки. Не слишком доверяю я и благодарным современникам. А посмертная слава мне очень нужна, она помогает расправлять плечи и шагать пружинистой твердой походкой.
По пути я захожу в чайный домик. Прошу тушечницу, кисть и бумагу:
Во время моего долгого путешествия я часто останавливался. Когда мне не хватило бумаги, я начал записывать мои мысли на старом дорожном посохе. Пошел дождь.
Я выхожу на большую площадь, почти смытую дождем. Невознесшийся ангел с крестом стоит на своем чрезмерном котурне. Иногда мне кажется, что это не котурн, а огромный фаллос. Но выражение лица ангела, его безрадостность говорят о том, что все-таки это - котурн **. Кто куда возносится на этой площади, я не очень хорошо понимаю. Тем более в дождь.
В дождь город напоминает мою графику. Черное и белое исчезают. Наступает серебро. Небо соединяется с землею, размываются четкие очертания. Большая площадь делается похожей на аквариум, в котором по траекториям, начертанным роком, проплывают навстречу друг другу редкие рыбки-прохожие. Серебристые карпы. Здесь уместно вспомнить историю о монахе и о карпах.
Монах был замечательным художником и рисовал только серебристых карпов. Так искусно, что многие принимали его рыбок за настоящих. И вот однажды ему приснился сон: он превратился в карпа и стал плавать в пруду. Его поймал лучший друг и приготовился изжарить. Тщетно бывший монах открывал рот, ничего произнести он не мог. История, впрочем, закончилась счастливо: монах проснулся. Утверждают, что его спасло чтение сутры Лотоса в трехтысячный раз. С тех пор он перестал рисовать, а его друг перестал есть рыбу. После смерти монаха все рыбки с его картин ожили и плавают в пруду.
Дальше я рассказал бы вам о том, какое отношение имеет история о монахе и о карпах к моему повествованию, но, увы, никогда не смогу этого сделать. Потому что как раз в этот момент пушка на Петропавловской крепости возвестила о наступлении полудня. Я остановился, чтобы сверить свои карманные часы. "Вы не скажете, который час?" - спросили у меня. Я поднял голову с тем, чтобы ответить, что раз пушка стреляла, то ровно двенадцать, стрелять в двенадцать - это в нашем городе традиция такая, а вовсе не приглашение на казнь; а вообще-то - "вечность", что и так понятно; впрочем, я не Батюшков, а вы - не Мандельштам. И я поднял голову, но ничего не сказал, потому что...
Потому что
рядом со мной стоял человек, высокий и изящный.
Потому что
он смотрел на меня, улыбаясь.
Потому что
мы были с ним похожи, как две капли воды.
Потому что
мы оба в один миг осознали свое сходство и, как пишется в таких случаях, "остолбенели".
А ведь была не полночь, был полдень! Подчеркиваю для любителей русской фантастической повести.
И вот здесь я сделаю перерыв. Я слишком разволновался. Мне нужно высушить котурн, проверить кота и унитаз (или кота в унитазе). Я расскажу вам какую-нибудь забавную историю. НАС я пока оставляю столбенеть на площади. МЫ не промокнем. У НАС есть зонтик. И ангел с крестом рядом тоже есть.
* Самый реальный персонаж. Его роль никому не нужно исполнять: у него нет роли. Мне достаточно того, что этот персонаж существует. И потому я до недавнего времени оставался счастливым человеком. Без котурнов.
** Раньше вокpуг этого места бpодили следующие стpоки: "На фаллосе не стоят. Да и не бывает таких фаллосов. В снах, разве что. Ангел же - реальный. И я реальный. С моей реальной, но посмертной славой", но я не пустил их в основной текст.
ПЕРЕРЫВ В ДРУГОЙ ИСТОРИИ
Теперь можно расслабиться и отдохнуть. Странствия по дождливому городу сами по себе утомительны.
Мой кот подошел ко мне, забрался передними лапами на стол, поцеловал меня в щеку, неодобрительно покосился на рукопись "Кота на котурнах". Наступило время лирического отступления. И опять протопали мои старые котурны по прихожей до двери сортира. Сиди, милый, сиди себе в унитазе. У каждого свои странности. Хождение на котурнах в сортир не более нелепо, чем писание "Кота на котурнах", и, тем более, чтение "Кота на котурнах".
Мне уже давно говорили, что встречается в городе человек, очень похожий на меня, но я не придавал этому особого значения. Встреча со своим двойником сулит либо скорую гибель, либо (что будет уже чистой литературщиной) подмену его собой. Однако период моей посмертной славы еще не наступил, и публике это хорошо известно. Да и какой он "двойник"? Какой он "черный человек"? Удивительно похожий на меня, он все же и отличался: он не хромал на левую ногу и не одевался в черное. Он улыбался по-другому. Никакого демонизма.
Если чего-то очень ждешь, оно непременно случится. Нужно только все идти и идти.
Но я обещал рассказать вам короткую забавную историю. Так вот:
СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ ПРО БАНДИТОВ, МУРАВЬЕВ И ОСЕТРИНУ
Это случилось давно в небольшом и культурном городе Тарту. Я был захвачен бандитами: не то меня с кем-то перепутали, не то я кому-то помешал. Скорее всего, последнее. Во всяком случае, я так думаю - всегда хочется ощущать свою значимость. Я находился под арестом в старой квартире, где бандиты жили. Возможность побега была, но привязывала уверенность, что все равно меня найдут. К тому же мне было интересно, чем все это закончится. И щекотало нервы: обычно в жизни так мало подвигов и развлечений. В самом начале меня посадили на стул лицом к стенке. В то время как двое флегматично держали меня за руки, третий прикоснулся к затылку холодной сталью. Я судорожно попытался вспомнить, какую молитву читают перед смертью, но ничего, кроме "Gaudeamus igitur", на ум не приходило. И правильно, что не приходило: убивать меня не собирались, просто на затылке выбрили аккуратный треугольник. Я не проходил обучение в тартуской филологической школе и почти не читал их труды по знаковым системам. Так что семантику этого треугольника я объяснить себе не мог.
Относились ко мне в общем-то доброжелательно, но два неприятных инцидента все же произошли. Первый: когда я съел их осетрину. Бандиты крепко ругались по-эстонски (я даже испугался) и дали мне понять, что не все, что положено им, дозволено их пленнику. И второй: когда самый гнусный и мерзкий из них грубо приказал мне стелить ему постель. Что ж, удел пленника - подчиняться. Занимаясь этим унизительным (в данной ситуации) делом, я услышал, что вот сейчас он меня изнасилует, а мне, мол, и сопротивляться незачем, потому как это мое последнее удовольствие перед смертью. О, ужас! Отчего-то намерение изнасиловать всегда исходит от самого гнусного и мерзкого. К моему счастью, ничего у него не получилось, ибо аппарат насилия был весь изъеден муравьями, которые висели на нем рыжими бесформенными наростами и копошились. (Зрелище, достойное кисти Сальвадора Дали, но не моей.) Бандит же, обнаружив это, равнодушно убрал свою мерзость обратно со словами: "Не понадобилось". Тревога моя росла, но я еще беспокоился и за тех, кого тревожило мое вот уже почти двухдневное отсутствие. Мне необходимо было позвонить и что-то объяснить. Бандиты молча указали на телефонный аппарат. Он работал. Но выглядел отвратительно: телефонная трубка была разломлена пополам и соединялась многочисленными проводками, а телефонный диск был прибит к дверям гвоздиком - но при этом вращался! Вся сложность заключалась в том, что дырочки на диске были маленькими и набрать номер даже моим тонким мизинцем не представлялось возможным. И тогда я вдруг понял, что означал треугольник, выбритый у меня на затылке! Таким изуверским способом меня приговорили к расстрелу. К белому и невинному месту должно было быть приставлено холодное дуло пистолета. И мне сделалось страшно. Через какое-то время я все же улизнул из квартиры и уехал на вокзал. Стояло раннее осеннее утро. Народу было много. Все куда-то ехали, но куда - понять было нельзя: надписи, объявления по радио, ответы окружающих звучали только по-эстонски. Я проклинал свое образование, давшее мне знание латыни, церковнославянского, польского, английского, французского и русского языков (во всяком случае, так записано в дипломе), и пытался хоть что-то понять, каждую секунду ожидая пули. Наконец, очень медленно подошел поезд. Очень медленно открылись двери. Очень медленно население стало заходить в вагон, бережно неся свои котомки, кошелки, чемоданы, саквояжи, узелки и сумочки с бантиками. Пробрался в вагон и я. Поезд тронулся! Уже из окна я увидел, как по перрону бегут мои бандиты, и мысленно попрощался с ними. Вскоре я благополучно прибыл на глухой эстонский хутор. Там женщины кормили меня хлебом и поили молоком. Парни снабжали махоркой и неодобрительно качали головами, поглядывая на выбритый у меня на затылке треугольник. Я провел несколько скучных, но приятных дней и вскоре смог отправиться домой.
Но каковы бандиты! Им стало жалко для меня, приговоренного к расстрелу, кусочка осетрины! И эти рыжие муравьи... И эти труды по знаковым системам...
КОНЕЦ СТРАШНОЙ ИСТОРИИ
Однако мысли мои и чувства мои сейчас на смытой дождем площади. Я не в состоянии ни о чем думать, я оставляю моего черного кота безнаказанно блаженствовать в унитазе и устремляюсь туда, наскоро подвязав
котурн первый и котурн второй
(без участия кота на котурнах):
ДРУГАЯ ИСТОРИЯ
Что ж, на площади все мои дела, планы, встречи оказались забыты. Единство времени, места и действия нарушилось. Город сгинул, растворился, затонул. Все прошлое стало казаться нелепым. Стало казаться смешным все будущее. Не стало ничего.
О, этот головокружительный миг настоящего! О, это сладостное схождение с ума!
Мы глядели друг на друга, и зонтик наш долго омывался дождем. А потом мы пошли пить коньяк в Дом Ученых, что после полудня не противоречит правилам хорошего тона.
Боги мои! Как я не хочу, чтобы разворачивался этот сюжет! Как я не хочу, чтобы закончилась очередная история! Я люблю любить в настоящем времени. Мне страшно, когда: "была любовь" или "будет любовь". Дано ли мне право просто смотреть в глаза и говорить ни о чем - и чтобы мне смотрели в глаза и говорили ни о чем? И нужно ли описывать это?
Но я обещаю, обещаю: события будут. Ведь мое повествование в жанре декабрьских котурналий предполагает фантасмагорическую встречу Нового Года с масками, баутами и влажными стеблями новогодних роз. Простите мне мою слабость, позвольте потянуть время лирическими отступлениями. Тем более, что в прихожей звонят. Мне докладывают о визите. А я сегодня принимаю.
ВИЗИТ С ГРИВУАЗНЫМИ РАЗГОВОРАМИ
Это была А.А., пожилая петербургская дама. Короткая седая стрижка, высоко поднятый подбородок, откинутые назад плечи, молодые глаза и неизменные папиросы. Мы могли беседовать часами, и я находил в этих беседах приятность и удовольствие.
"Черный кот, Сережа, хорош уже сам по себе, - сказала она, поглаживая моего кота. - И ни к чему рядить его в свои котурны и отправлять в туалет. Этими штучками сегодня вы никого не проймете. Вам не удастся скрыть хрупкость храма вашей души. Его может разрушить каждый, даже не притрагиваясь пальцем. Пока я здесь, кот будет сидеть рядом со мной.
А ваш будущий финал! Когда вы провалитесь под сцену, публика вас освищет. Напишите лучше детектив, в котором женщина убивает мужчину. Мне нечего читать во время бессонницы. Впрочем, ваши котурналии мне передайте, я хотя бы исправлю стилистические погрешности и орфографические ошибки". - "Слушаюсь". - "А я вам рассказывала, как единственный раз в моей жизни я выругалась?" - "Нет". - "Это (как вы пишете) короткая забавная история не о любви. Я тогда была очень молода, еще моложе вас. Долго копила деньги и, наконец-то, купила себе шубку. Однажды вечером в моей новой шубке я проходила по Невскому". - "Я думаю, вы были неотразимы". - "Вы, Сережа, комплименты отвешиваете так же быстро, как я - пощечины. Так вот. Падал снежок. Народу было мало - времена стояли смутные, как и всегда у нас. Вдруг слышу - меня догоняют. Я обернулась. Боже! По внешнему виду преследователя я сразу же определила, что ему нужна не я, а моя шубка. Это был элементарный бандит. Но я страшно перепугалась! Помимо воли, у меня вырвалось: "А пошел ты на ... !" (Сказала это без купюр.) И отправилась дальше. Он, видимо, ошалел: услышать такое от приличной барышни! Догонять меня не стал и только крикнул мне вслед: "Попадись еще на Невском, стерва!" - "Ну и что, вы перестали ходить по Невскому?" - "Я бываю там почти каждый день, ведь я живу недалеко", - и она величественно пожала плечами. "Ах, А.А., какие ужасы вам пришлось пережить в вашей жизни!" - заметил я иронично. "Это - не ужасы, ужасов в моей жизни было достаточно, но потом. Кстати, вы слышали старый анекдот про ужас и хозяйку борделя?" - "Нет, что-то не припомню". - "Если вы придерживаетесь литературной традиции, то история о посещении борделя вами и вашим двойником необходима. Но вы не пойдете с ним в бордель?" - "Нет". - "Тогда слушайте анекдот. Шел однажды по вечернему городу роскошный молодой военный. Все у него было при нем. И заглянул он, как водится, в бордель. Ему выстраивают девочек, он выбирает самую молоденькую и хорошенькую и ведет ее в номер. Однако через несколько минут девочка прибегает вся в растрепанных чувствах с криками: "Ужас, ужас, ужас!" Что ж, хозяйка выбирает другую, более опытную, и напускает на клиента. Тот же результат, только вопль на два тона ниже: "Ах, ужас, ужас, ужас!" Репутация заведения почти подорвана! Тогда хозяйка гасит сигарету и со словами из популярной английской песенки "Каждый убивает того, кого он любит" отправляется спасать честь дома. Надо ли рассказывать, с каким нетерпением ждали ее девочки! Через час мадам появилась. "Ну, как, что?" - наперебой спрашивают ее. "Да, конечно, ужас, - с достоинством отвечает она, - но уж не "ужас, ужас, ужас"!" Но лучше я расскажу вам историю, случившуюся очень давно со мной. Это
ИСТОРИЯ О ХОРОШЕМ ЛЮБОВНИКЕ И О КОРОТКОМ ПАЛЬТО
"Боже мой, оно было настолько коротким?"
"Да, нет же. Я не сяду играть с вами в карты, вы все время передергиваете. Слушайте историю.
Можете ли вы мне поверить, много лет назад у меня был очаровательный любовник. Это был самый лучший любовник в моей жизни". - "Неужели у вас могли быть плохие любовники, дорогая А.А.?" - "Без этого нельзя. И от плохих любовников не удается избавиться. Разве что в детективах. Они страшные зануды. Я хороню их и забрасываю землей. Но они время от времени тянут ко мне из могил свои дрожащие ручонки. Тени минувшего счастья уснувшего! Третьего дня один вновь прорезался по телефону. Говорил, как он болен мной, как ему плохо. "Лечись, милый, лечись", - что я могла еще ответить? - "А осиновый кол и серебряную пулю вы пробовали?" - "Всегда вы меня перебиваете, Сережа! Так вот: я всем дала отставку, я предоставила себя только ему. Был бы он декабристом - я поехала бы за ним в Сибирь. Босиком бы пошла. Но он не был декабристом...
Как ни грустно мне и ни горько мне? Мой милый меня покидает. Не лучше ль было бы нам никогда не знать друг друга? Я не ведала бы горя, ни тяжких вздыханий, ни слез разлуки; моей груди не было бы так больно, моя кровь не кипела бы, и я не сожалела бы о нем. Пойду я на новое крыльцо, обопрусь на перила, прикроюсь шубкой, зальюсь слезами и стану смотреть на пустую равнину. А в пустой равнине соболь с куницею играет. Вот так же и мой милый играет теперь с другой... Был ли бы мой милый доволен, если бы и я играла с другим?
Давайте, милый мой, выпьем за любовь, которую мы убиваем и придумываем, убиваем и придумываем снова. У вас удачно получилось про мотылька и нарисованную хризантему". - "Мерси, но это - в первой редакции моего повествования на шестой странице. В окончательном тексте хокку нет". - "Так поставьте его здесь!"
И я ставлю хокку здесь.
Я нарисовал картину, и вот уже много лет любуюсь ею.
"Но я продолжаю. У него было длинное красивое пальто. Я и полюбила его за пальто, вернее, "его в пальто". Оно было для меня тем, что сейчас называется "сексуальным символом"! Фетишем! Но счастье длилось недолго... Он стал мне изменять, и я об этом вскоре узнала. За несколько дней до нашего расставанья он рассказал мне смешной сон. Сон про то, как он купил новое пальто и пришел ко мне: "Я приобрел новое пальто, посмотри, идет ли мне?" - "Но оно тебе очень коротко и жмет. И я знаю, что ОНА старше меня на десять лет, некрасива и стервозна!" - "Но она богата", - отвечал он. Вот и все. И ушел. И даже больше никогда не звонил мне по телефону. А я ждала". - "Не очень понятно, А.А., где здесь сон?" - "Сон закончился, когда он ушел. Я вам советую, всегда уходите первым и вообще любите сильно только себя".
Стало темнеть. Пожилая петербургская дама растворилась в моем зыбком городе.
Я не буду слушать советов А.А. Так один молодой человек когда-то послушался советов пожилой петербургской дамы и, в результате, попал в Обуховскую больницу.
Я тоже не сяду играть с ней в карты.
На этом -
КОНЕЦ ГРИВУАЗНЫМ РАЗГОВОРАМ
и продолжение котурна первого и котурна второго
(без участия кота на котурнах):
ДРУГАЯ ИСТОРИЯ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . * и прекратился дождь. И туман поднялся с болот. И сквозь черную многовековую жижу проросли лотосы. И бутоны их распускались один за другим.
Расставаясь, мы договорились, что он мне позвонит.
Когда мне говорят: "Я, может быть, тебе завтра позвоню", я равнодушно отвечаю, что, мол, наверное, я завтра буду дома. А сам прихожу задолго и отменяю все дела. Конечно, следует переключиться, чего никогда у меня не получается. Я жду всем моим существом: десятки раз проверяю, работает ли телефон, мысленно убиваю каждого, кто пытается в это время прорваться ко мне. И все валится из рук. И все мне плохо. В конце концов, я ложусь и кощунственно тороплю время...
Не говорите мне: "Я позвоню тебе завтра вечером". Я доверчивый: я буду ждать.
Но томительного ожидания не случилось. Он позвонил, и мы встретились много ранее назначенного часа.
В начале наших встреч, во время долгих блужданий по городу, я чувствовал, что наше сходство волнует его. Я часто ловил на себе пристальный взгляд, а когда сам неожиданно заглядывал ему в глаза, он отводил их. Но очень скоро его беспокойство угасло. И он просто получал удовольствие от общения со мной.
Как реагировали окружающие на наше сходство? Они его просто не замечали: для влюбленных и разлюбивших внешний мир не представляет интереса. Тем немногим, кто искал любви и все замечал... Но что нам до них?
Я еще не представил моего спутника. (Имени его не буду называть: произнесение имени имеет смысл только при обращении к человеку. Я не хочу, чтобы эти звуки артикулировались чужой гортанью.) Он был музыкантом. Исполнял на фортепьяно классический репертуар и был известен в музыкальных кругах. Я начал ходить на все его концерты (впрочем, немногочисленные). Его выступления - я это чувствовал - посвящались мне. На поклонах он отыскивал меня взглядом и улыбался своей светлой улыбкой. Ему дарили цветы. Пахнущие осенним холодом хризантемы с закручивающимися лепестками, стройные и трепетные ирисы с фиолетовыми прожилками, нежные лилии, отгоняющие сон. Он бережно кутал их в пальто, как кутал в теплые перчатки свои тонкие ломкие пальцы.
Этой осенью он никуда не ездил. Его осенняя принадлежность к городу стала и принадлежностью ко мне. Мой город постепенно уплывал от меня, протекал улицами, площадями, каналами через таинственную невидимую призму - становился нашим городом, более чистым, более напряженным.
Однажды мы гуляли по старому кладбищу. Нас сопровождал один мой знакомый - не то чтобы похоронных дел мастер, но специалист в этом деле, хорошо плавающий по рекам и каналам загробного мира. Он явно был на дружеской ноге с мертвецами и весь был буквально пронизан здоровым цинизмом прозекторской. Он знал все: кто чей был любовник, кто на ком был женат, от кого у кого были дети, сколько эти дети заплатили за надгробия своих родителей, кому и т.д. Словно сами покойники нашептывали ему свои тайны. Забавными историями о постоянных переселениях праха и надгробий он иллюстрировал утверждение, что после смерти продолжается жизнь, да еще и суетная. Я поинтересовался у него, правдивы ли рассказы о том, что на месте захоронения мужчины вырастает дуб или клен, а на женской могиле - ива или рябина, и был удовлетворен логичным ответом, что, мол, не всякий может еще при жизни сам осознать, кем он является. Так мы весело и непринужденно болтали. Но я заметил, что мой друг становился все более мрачным: ему, светлому, был не по душе наш черный вздор.
Под конец мы прошлись по мастерским, где изготавливались мемориальные доски и надгробия. "Вот ваша мемориальная доска, Сергей Викторович. Все уже готово, осталось только выбить вторую дату". - "Спасибо, спасибо, очень изящно", - похвалил я. "А здесь у нас образцы надгробий с начала прошлого века до настоящего времени. Они по различным причинам остались невостребованными клиентами и теперь хранятся у нас в качестве экспонатов". Действительно, здесь было все, что только могла придумать изощренная фантазия кладбищенского художника. Менялся стиль, манера, техника, но оставались неизменными вечные символы - змея, сова, песочные часы, амур с перевернутым факелом, урна с оплаканным прахом...
Мой друг внезапно сжал мне руку и показал на надгробие в стиле скандинавского модерна, на котором были выбиты его имя... отчество... фамилия... дата рождения... и...
Тут ему сделалось дурно.
"Да, - услышал я, как сквозь сон, голос нашего гида, - это наше новое поступление неизвестно откуда. Видимо, ошибка: дата смерти, выбитая на камне, показывает то время, которое еще не наступило" **.
Мы кое-как поблагодарили за увлекательную экскурсию и бежали прочь в ужасе.
Вечером я записал:
Этот случай внес в наши отношения какой-то смутный оттенок суеверного страха. Мы, словно сговорившись, молчали. Только однажды мой друг напомнил мне о прогулке по кладбищу и сказал: "Ты, кажется, несешь мне гибель".
Мы стали встречаться еще чаще.
Тем временем наступил декабрь. Потоки воды, льющиеся с неба, были застигнуты врасплох морозом. Так и заледенели, завесив весь город хрусталем. Как безумный, между сталактитами носился ветер. А в Летнем саду на домике Петра тонко пела флюгарка. Так же, как и много лет назад в тысяча девятьсот тринадцатом году.
* Это традиционные для петербургских повествований пропущенные строки.
** А.А., когда читала рукопись и дошла до этого места, коротко заметила: "Так и знай, обвинят в плагиате!" - "Скорее, в тривиальности", - ответил ей я.
ПЕРЕРЫВ В ДРУГОЙ ИСТОРИИ
В этом декабре мне приснился сон. Весьма пошлый. Впрочем, вся наша жизнь - литературщина, если внимательно к ней приглядеться.
Любовались ли вы синим морем? Обращали ли при этом внимание на то, что через несколько минут на море обязательно появляется белый пароход, или - что еще хуже - парусник?
Смотрели ли вы на полную луну, вокруг которой непременно вьются тучи?
Видели ли вы влюбленную парочку: он, жарко обнимая ее за плечи (на которые накинут его пиджак), страстно шепчет в розовое ушко: "Милая, а вот это - Большая Медведица!"
Признавались ли вам в любви - на коленях?
Носили ли вас в постель - на руках? А утром кофе - тоже в постель? Последнее, к сожалению, не стало литературщиной из моей жизни.
Я люблю и море, и белый пароход, и полную луну, и влюбленную парочку под Большой Медведицей. И любовь до гроба. И чтобы "они умерли в один день". Поэтому я расскажу вам свой сон.
По изумрудно-зеленому полю бежали кони, черный и белый. За белым стелился по траве кровавый след. Вот и все. На такую тему хокку не сочинишь. Есть стихотворение античного автора о том, что ретивых коней узнают по выжженным таврам, а счастливых любовников - по глазам, в которых сияет пламень томный. Мне не написать лучше.
Кстати, публике будет небезынтересно узнать, что мое отношение к коту заметно ухудшилось. Я даже начал сомневаться, продержится ли он до финала моего повествования, в котором всеми четырьмя лапами он должен будет взять последний аккорд. Если бы не жанр котурналий... Послушайте, что случилось недавно.
КОРОТКАЯ СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
О TINCTURA VALERIANAE И О КОТЕ
(все участники без котурнов)
У меня разболелся зуб. Я мог бы описать это весьма натуралистично, но предполагаю, что уважаемой публике хорошо известно это состояние. Во время моих мучений, в коротких перерывах между безумной болью, снимаемой всеми доступными средствами, меня посетила мысль о том, что, в общем-то, зубная боль - она как любовь. Только любовь не измеряется временем, а зубная боль очень даже измеряется.
Благодарю богов за любовь, даваемую нам на год, на месяц, на час, на пять минут!
Благодарю богов и за зубную боль, даваемую нам для того, чтобы мы могли понять: любовь - вне времени!
Благодарю богов за любовь, даваемую нам!
После сожжения гекатомб богам глубокой ночью боль снова восторжествовала над моим просветленным сознанием. Я метался по дому, чтобы найти хоть какое-то средство, еще не испробованное мною. И наткнулся на tinctura valerianae (просторечн.: валерьянка. - Автор.), хранящуюся, как и положено, в защищенном от света месте. Я смочил кусочек ватки в настойке и положил на зуб, как было рекомендовано. О радость! Боль мгновенно утихла. Но возникла новая неприятность: мой кот. Вернее, его безобразное поведение. Известно неадекватное (или адекватное?) отношение котов к валерьянке. Он стал тереться о мои ноги, кататься по полу, ходить кругами, облизывать мои пальцы и плотоядно посматривать мне в рот. Я выгнал его из комнаты, желая скорее погрузиться в сладостное забытье. Увы! Кот мерзко мяукал, царапал пол, запрыгивал на ручку двери, пытался подсунуть под нее свои черные лапы... Кое-как я заснул...
Пробуждение было ужасным. На моем горле сидел черный кот. Его глаза светились диким блеском. Полная луна освещала комнату. Кот, урча, пытался лапами достать из моего полуоткрытого рта ватку, смоченную в tinctura valerianae...
И я подумал о том, что какая-то мистическая символика за абсолютно черным котом все же подразумевается.
КОНЕЦ СТРАШНОЙ ИСТОРИИ
Окончание текста Сергея Денисенко
КОММЕНТАРИИ
Автор этого произведения - филолог. Поскольку его основная работа состоит в комментировании чужих текстов, он не мог упустить возможности откомментировать свой собственный. Автор понимает, что не всякий читатель обращается к комментариям, но считает, что в данном случае они (комментарии) просто необходимы для лучшего восприятия сложного поэтического замысла автора.
Жанр произведения обозначен как жанр "декабрьских котурналий". Котурналии берут свое начало в Древней Греции и связаны с празднованиями декабрьских календ в Элладе. Подробно описаны в "Илиаде", п. VI и VIII. В первых русских переводах Гомера, выполненных Гнедичем и Жуковским, описания котурналий не были пропущены цензурой. Ознакомиться с ними можно по позднейшему переводу Минского. Отсылаем читателя к нему - поскольку мы не решаемся привести эти в высшей степени безнравственные описания.
Автор приписывает это хокку Басё. - Хокку такого содержания исследователями не выявлено. Судя по всему, это современный вольный перевод. Автору "Кота на котурнах" он принадлежать не может, поскольку тот не владеет японским языком в совершенстве.
...deus ex machina. - "Бог из машины", фатум, рок. В классической трагедии в финале он карает героев. См. полные собрания сочинений Софокла, Еврипида, Эсхила и современных авторов, у которых есть полные собрания сочинений.
...созвучия кота и котурнов - это вышло непреднамеренно. - Понятно, что это вышло преднамеренно.
...заменить кота на собаку <...> котурны на сапоги... - См. "Кот в сапогах", сказку Ш.Перро.
...жизнь моя <...> всегда была чепухой и чушью <...> и не полюбит меня никто этой осенью. - Скорее всего, поэтический вымысел. См. биографию автора в этот период.
...подробное описание великолепной русской зимы... - Ср., напр., описания русской зимней природы у Хераскова и Хемницера.
...гладкий высокий столб... - Возможно, эвфемизм. См. труды З.Фрейда.
Хочется рыбку съесть? - Ср. с известной русской пословицей, привести которую мы не решаемся по понятным причинам.
Если бы я посетил многие города мира... - Неточная цитата из "Одиссеи" Гомера, где речь идет о многоопытном муже, посетившем многие города мира.
...сделали аккуратную запись. - Запись следующего содержания: "В Петербурге мы сойдемся снова,/ Словно солнце мы похоронили в нем" (см. Регистрационные книги кладбищ Санкт-Петербурга). Далее текст перенасыщен многочисленными реминисценциями, аллюзиями, прямыми и косвенными цитатами, не подлежащими комментированию.
Чжуан-Цзы. - Китайский философ-даос. Ему действительно приснился такой сон.
Марлен Дитрих низким голосом поет... - "Allein in einer grossen Stadt".
...чайный домик. - Скорее всего, имеется в виду петербургская рюмочная.
...вспомнить историю о монахе и о карпах. - По-видимому, история принадлежит Чжуан-Цзы.
...пушка на Петропавловской крепости... - Установленный факт. Дальнейшие слова автора о приглашении на казнь, о вечности, о Батюшкове и Мандельштаме не совсем понятны. Скорее всего, это - светская болтовня.
Если чего-то ждешь, оно непременно случится. - Избитая истина.
Тарту - Город в Эстонии. Там находится кафедра русской литературы философского факультета Тартуского университета, т.н. "Тартуская филологическая школа".
"Gaudeamus igitur" - По-видимому, средневековая католическая молитва. Разыскать ее не удалось.
...стелить ему постель. - См. эстонские свадебные обряды.
...пошли пить коньяк в Дом Ученых... - Одно из любимых заведений автора. В настоящее время кафе закрыто.
А.А. - Лицо неустановленное. Точно известно, что это не А.А.Ахматова, как подумал читатель.
Я хороню их... - Поэтическая метафора.
Из дневника покинутой японской дамы... - Как выяснилось, это запись русской народной песни, сделанная японским филологом и опубликованная в свое время в Японии. Японская дама (не будем здесь называть ее имя) просто занесла ее в дни печали в свой дневник.
...один молодой человек <...> попал в Обуховскую больницу. - Лицо неустановленное.
Не говорите мне "Я позвоню"... - Телефон автора неизвестен.
...стихотворение античного автора... - Анакреонта.
"Urbi", вып.14:
Следующий материал
|
