ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Александра Николаевна (трогает рукой брошенный на спинке кресла плед). Cовсем отсырел...

Максим. Только не здесь, мама... Перила и так едва держатся.

Александра Николаевна (тяжело опускается в кресло). Яблони цветут... В прошлом году вот так же цвели, цвели, а яблок не было.
Максим (очень удивлен). Разве?.. А мне кажется, что были, и довольно много...
Александра Николаевна. Да что ты говоришь?.. А, впрочем, может быть и были, не помню...

Максим. Странное время весна... Смотришь на эти цветы, на молодую траву, и поневоле начинает казаться, что и в твоей жизни тоже должно случиться что-то светлое и радостное... А на деле выходит шиш... (Смеется. Александре Николаевне). Как ты себя чувствуешь?..
Александра Николаевна (отмахивается). А... Принеси мне лучше газеты...
Максим (перебрасывает плед через плечо). Если их еще не сперли.

Александра Николаевна (негромко, сама себе). Старая... Беспомощная... Больная... Смешно.

Андрей Николаевич. Доброе утро, Шурочка!.. Ты что-то сказала?
Александра Николаевна (вздрагивает от неожиданности). Я?.. Я нет... Я ничего...
Андрей Николаевич. Не могло же мне послышаться!..
Александра Николаевна. Почему это тебе не могло послышаться?
Андрей Николаевич. Что ж, все возможно... Все возможно... Сейчас слышал по радио, что где-то на Алтае пастухи поймали снежного человека в тот момент, когда он пытался подоить яка. Навалились, скрутили, связали, затолкали в багажник "Жигулей" и повезли в милицию... (рассказывая, набивает трубку).
Александра Николаевна. И что?
Андрей Николаевич (раскуривает трубку). Ничего... Сбежал по дороге.
Александра Николаевна. Господи, какая чушь!..
Андрей Николаевич (курит, смотрит на цветущий сад). Может быть... Все может быть... (видит идущего от калитки Максима). Максим, доброе утро!.. Почта есть?
Максим (останавливается перед галереей). Хелло, Джей!.. Нет. Только газеты и повестка из военкомата... А ты что, ждешь каких-нибудь вестей?
Андрей Николаевич. Нет, я так, по привычке...
Максим. Тебе принести газеты?
Андрей Николаевич. Нет. Оставь на бильярде. Я скоро спущусь... А что за повестка? Антону?..
Максим. Антону.
Андрей Николаевич. Что ж, придется служить...
Максим. Конечно, придется. Куда же он денется?..
Александра Николаевна. Дай мне газету!..
Максим. Какую?
Александра Николаевна. Все равно.
Максим. Такой ответ поставил бы тупик самого Сократа! (Смеется.)
Александра Николаевна (с легким раздражением). Но мне действительно все равно! К тому же я забыла наверху свои очки.
Максим. Я принесу.

Александра Николаевна. Оставь мне все газеты!
Максим. А как же очки?
Александра Николаевна. Пока ты ходишь за ними, я буду читать заголовки. Надо же как-то убивать время...

Александра Николаевна (просматривает газеты, чуть шевеля губами, негромко). Мы уже не можем позволить себе выписывать такие дорогие газеты... Но он не хочет этого понимать, не хочет.
Андрей Николаевич. Кто не хочет понимать? Чего?
Александра Николаевна. Я говорю: Антон не хочет понимать, что с армией шутки плохи.
Андрей Николаевич (энергично затягивается трубкой). Антон многого не хочет понимать! Но приставить ему свою голову я не могу, а слова... Что слова?..
Александра Николаевна. С твоей головой тоже не все в порядке... Особенно в последнее время.
Андрей Николаевич. В каком смысле?
Александра Николаевна. Жили в нормальной стране, так ведь черт дернул...
Андрей Николаевич. Я никогда не считал, не считаю и не буду считать наше возвращение ошибкой. Этого очень хотела мама, решение мы принимали вместе, и ты прекрасно помнишь, как это было и что творилось на улицах...
Александра Николаевна (без всякого раздражения, буднично). Но нас-то все это никак не касалось, Джей...
Андрей Николаевич (выбивает трубку о перила). То-то и оно, что не касалось... Чужаки. Иммигранты. Изгнанники. Беглецы. Русская... э-э... не фракция... не община...
Александра Николаевна. Партия?
Андрей Николаевич. Да при чем тут партия?.. Группа эмигрантов, объединившаяся по языковому, этническому и прочим культурным признакам?..
Александра Николаевна. Мафия.
Андрей Николаевич. Вот-вот, мафия!.. Совсем ум за разум зашел! Рассуждаешь, как тетки в очереди... Тем тоже везде мафия мерещится: ларек по пьянке спалили - мафия, сахара нет в магазине - опять мафия... Первобытное мышление. Пещерная логика.
Александра Николаевна. Весь твой пепел на мне!..
Андрей Николаевич. Извини... Это ветер.
Александра Николаевна. Не чувствую никакого ветра.
Андрей Николаевич. Потому что ты сидишь внизу и защищена кустами, а здесь, наверху, гуляют легкие сквознячки... Партия?.. Нет... Каста?..
Александра Николаевна. Диаспора.
Андрей Николаевич. Диаспора!.. Словечко-то какое зоологическое!.. Спора. Мицелий. Трутовик. Трутень... Смачное словечко!
Александра Николаевна (пародируя интонацию брата). Слова, слова...
Андрей Николаевич (смеется). Русская диаспора!.. У гриба, оказывается, тоже может быть национальность!.. Испанский мухомор! Английский груздь - полезай в кузов!

Александра Николаевна. Конечно, что нам еще остается?.. Только хохотать!.. Швейцарская поганка - какая чушь...

Максим (подозрительно). Что это вы тут заливаетесь?
Андрей Николаевич. Бельгийский... (смеется) опенок!..
Александра Николаевна. Молодость вспомнили...

Максим. Вот твои очки.
Александра Николаевна. Спасибо, дорогой... А теперь помоги мне встать. Я, пожалуй, выпью чаю... (Громко.) Джей, ты будешь чай или кофе?
Андрей Николаевич. Кофе.

Александра Николаевна (Максиму). Принеси воды.
Максим. Сейчас.

Андрей Николаевич (громко). Я ни о чем не жалею, Шура, ни о чем!.. (Тише.) Это было бы слишком глупо.
Александра Николаевна. Ничего не слышу... Совсем глухая стала...

Андрей Николаевич (берет бутылку, Максиму). Присоединишься?..
Максим. Лей.

Андрей Николаевич (держит рюмку). Сейчас стали говорить: удачи тебе! Эдакое простецкое бытовое напутствие с легким флибустьерским акцентом... Пусть, мол, тебе повезет! Стивенсон. Майн Рид. Фенимор Купер.
Максим. А пить тебе...
Андрей Николаевич. Не занудствуй! Твое здоровье!..
Максим (усмехается). Удачи тебе!

Андрей Николаевич. Будем считать, что я выкарабкался... Последняя кардиограмма показала вполне приличную динамику, так что еще поживем.
Максим. Да уж куда-куда, а в гроб мы всегда успеем!

Андрей Николаевич. Никак не могу привыкнуть к мысли, что мне чего-то нельзя: колоть дрова, скажем...
Максим. Перед приступом ты как раз этим и занимался.
Андрей Николаевич. Да, я помню.
Максим. И если бы не Таня...
Андрей Николаевич. Н-да!..
Максим. Пойду еще поработаю.

Александра Николаевна (достает из буфета банку кофе). Тебе подать кофе на веранду?
Андрей Николаевич. Да.

Александра Николаевна (идет на веранду с чашкой). Ты совершенно определенно хочешь вогнать себя в гроб!

Андрей Николаевич. Иногда я думаю, что все, что я мог сделать в этой жизни, я уже сделал!..
Александра Николаевна. Абсолютно дурацкая философия!
Андрей Николаевич. Это не философия, Шура, это - реализм. Вот (стучит себя по лбу костяшками пальцев) - пусто! Ни одной мало-мальски приличной идеи за последние пять лет. А заниматься голым плетением словес, да еще на пустом месте, я не умею!
Александра Николаевна (уходит на веранду, говорит, стоя к Андрею Николаевичу спиной). Учись.
Андрей Николаевич (с легким раздражением в голосе). Не болтай ерунду!
Александра Николаевна (невозмутимо). Надо же как-то поддерживать разговор на эту душеспасительную тему.
Андрей Николаевич. Ты что, нарочно?.. Решила позлить меня с утра?..
Александра Николаевна (наливает себе чай). Какой ты смешной иногда бываешь, Джей... Особенно когда начинаешь злиться.
Андрей Николаевич (отпивает глоток коньяка). Это не злость, Шура, это какое-то другое чувство...
Александра Николаевна. Какое?
Андрей Николаевич (пьет кофе). Грусть... Тоска... Хандра... А может быть, просто... страх, а?..
Александра Николаевна. Страх?
Андрей Николаевич. Да!.. Я ведь все помню, все свои ощущения: сначала онемела левая рука, ночью я проснулся от того, что у меня как будто затекло плечо, и вдруг эта страшная давящая боль в груди...
Александра Николаевна. Все мы герои, ибо умеем забывать, что приговорены к смерти. Кто это сказал?
Андрей Николаевич. Не помню. Саму фразу помню, а вот автора забыл.

Андрей Николаевич. А потом были моменты, когда я словно видел себя со стороны: неподвижное тело, над ним склонились головы в белых колпаках, похожих на поварские...
Александра Николаевна. Что?
Андрей Николаевич. Блюдо, говорю, для червей.
Александра Николаевна (не отрываясь от газеты). У каждого человека бывают периоды душевного смятения... Когда я вспоминаю, какой я была в те годы, когда работала манекенщицей, мне тоже становится грустно. Верится с трудом... Кажется, что этого не было никогда. Сон. Мираж.
Андрей Николаевич. Я утром вспомнил, как мы в Брюсселе по крышам уходили от особистов из репатриационной комиссии. Как они подстрелили танкиста на пожарной лестнице, как он цеплялся за мокрые от дождя железные прутья, а потом все-таки оборвался и молча полетел вниз, на дно двора... Я видел все из чердачного окошка, слышал глухой удар тела об асфальт... А ведь человек всю войну прошел. (Допивает кофе, коньяк, выколачивает трубку о перила, встает.) Прогуляюсь до телефонной станции, спрошу, что у нас с телефоном.

Александра Николаевна. Возьми Дика.
Андрей Николаевич. Да, конечно...

Александра Николаевна. Все?
Татьяна (глядя куда-то в пространство). Да, Саша, все. (Пауза.) По первому разряду... Митрополит, двенадцать архиереев, хор - как христианского мученика...
Александра Николаевна. Народу много было?
Татьяна. Много, полная церковь, и еще на паперти... Телевидение приехало.
Александра Николаевна. Покажут, наверное, в вечернем выпуске...
Татьяна. Наверное, покажут... Он был довольно известным в городе человеком.
Александра Николаевна. Пусть земля ему будет пухом.
Татьяна. Тридцать восемь лет... Вдова осталась с четырьмя детьми - куда они пойдут? что с ними будет?!
Александра Николаевна. А церковь? неужели они не позаботятся?..
Татьяна. Церковь нищая. Они даже нормальное следствие оплатить не могут.
Александра Николаевна (крайне удивлена). Как это - оплатить?..
Татьяна. Очень просто... Как такси. Как вызов телемастера или водопроводчика.
Александра Николаевна. Подумать только!..
Татьяна. Нечего тут думать, Саша, нечего... Отпели, зарыли, поставили крест - и все, как не было человека... И даже если они вдруг - о, чудо! - найдут убийцу - что из этого?.. Ему заплатили сколько там у них положено платить за такие дела - он пошел и убил... Сволочи, подонки!.. (У нее на глазах появляются слезы, она вытирает их концом шали.) И ведь за что!.. За какую-то кирпичную двухэтажную коробку под дырявой крышей...
Александра Николаевна. Через год-полтора ее отремонтируют, откроют магазин, ресторан, гостиницу, казино; хозяин возведет особняк на берегу залива, личный причал, купит яхту...
Татьяна. Иногда мне так хочется взять ружье...
Александра Николаевна. Глупости все это.
Татьяна. Да, конечно... (Вытирает слезы. Встает.) Поднимусь наверх, переоденусь... Вся пропахла свечами, землей, хвоей, ладаном - ужасный запах.
Александра Николаевна (тянет носом воздух). Ничего не чувствую.
Татьяна. В нашем военном городке о покойнике в доме узнавали по разбросанному вокруг подъезда еловому лапнику... Любой мог войти в подъезд, подняться в квартиру и посмотреть, кто умер. Знакомый, незнакомый - не важно... Заходи и смотри, если тебе интересно... Некоторым это очень нравилось, особенно старухам...

Антон (не переводя дыхания). Отец дома?..
Александра Николаевна (глядя на него поверх очков). Пошел на телефонную станцию. А что?
Антон. Мне машина нужна!..
Александра Николаевна. А что электричка? Опоздал?
Антон. Хуже. Ночью ветром на провода повалило сосну - все поезда отменили.
Александра Николаевна. Догони Андрея, спроси... Он тебе никогда не отказывал.

Александра Николаевна. Антон!
Антон. Да.
Александра Николаевна (чуть-чуть боясь отказа). А если я попрошу тебя взять меня с собой...
Антон. Ну, если очень надо...
Александра Николаевна (поспешно). Нет-нет, я не настаиваю... (меняет тон на просительный) Но на прошлой неделе фонд общественных инициатив обещал мне перевод, и я бы не хотела его упускать, потому что раз упустишь, два упустишь, а в третий раз не обратятся, как в той самой сказке про мальчика и волка...
Антон (чуть покровительственно). Ладно, тетушка, собирайтесь!

Александра Николаевна (вслед ему, негромко). Нам сейчас нельзя упускать возможности заработать... (Встает, отыскивает свою палку, идет к лестнице, бормочет.) Ни малейшей возможности нельзя упускать...

Александра Николаевна (продолжает сама с собой). Человек живет до тех пор, пока он в состоянии себя прокормить, да... А если он уже не может, тогда... разные, конечно, бывают случаи, нельзя всех одним аршином...

Татьяна (громко). Первый по-настоящему весенний день! Солнце светит прямо в окна... Наверху так душно, прямо сил нет!
Александра Николаевна. Поеду в город с Антоном. Фонд обещал перевод.

Татьяна (удивленно). А разве он не уехал?..
Александра Николаевна (поднимается по лестнице). Всё отменили... Электричка упала на провода... Джей даст машину.

Антон. Порядок. А у тебя, мама?
Татьяна (продолжает просматривать бумаги). Я недавно пришла.
Антон. Ясно... Тетушка одевается?
Татьяна. Да. (Короткая пауза.) Ты в военкомат так и не ходил?
Антон (открывает банку кофе, накладывает в чашку, наливает воду из самовара). За каким чертом я туда попрусь?
Татьяна (показывает повестку). Ты вот это видел?.. Это уже третья.
Антон. Да брось ты, мать! Сейчас по повесткам являются только полные кретины... Или психопаты, которым очень хочется показать, какие они герои: в камуфляже, в брониках, с автоматом, во рту дымится сигарета... Солдаты Киплинга!.. (Смеется, размешивает кофе в чашке.) А потом на тропинке к сортиру он задевает сапогом растяжку, и ему отрывает ноги по самые...
Татьяна (резко перебивает). Откуда ты знаешь? Ты там был?..
Антон. Еще чего не хватало!..

Татьяна. Ты что, собираешься пить коньяк с утра?
Антон. Не коньяк, а кофе с коньяком.
Татьяна. А как же ты поедешь?
Антон. Как все. Молча.

Татьяна. Антон, прекрати!.. Это, в конце концов, начинает действовать мне на нервы!
Антон (искренне удивлен). О чем ты, мать? Доказано, что небольшая доза алкоголя растормаживает сдерживающие центры и улучшает реакцию водителя...
Татьяна. Ты никуда не поедешь!
Антон. Это еще почему?
Татьяна (жестко). Потому что я пока еще твоя мать, и я не хочу, чтобы мой сын садился за руль пьяный!
Антон (отодвигает от себя недопитую рюмку). Да ты с ума сошла!.. Кто пьяный?

Татьяна (старается говорить предельно спокойно). Сядь.

Татьяна. Что это за тон?.. Мать... С ума сошла?..
Антон (хмуро). Ладно, проехали... У тебя сигареты есть?
Татьяна (даже несколько опешив). Да что с тобой, мой милый?.. Ты же совершенно обнаглел!.. И потом ты же знаешь, что я не курю...
Антон (тихо, глядя в сторону). Прости... Я забыл...
Татьяна (глядя на сына). Ты не забыл, ты забылся.
Антон (морщится). Ну, забылся... Какая разница?
Татьяна (с нажимом). Большая, я бы даже сказала: существенная...
Антон. Постараюсь не путать.
Татьяна. Да уж постарайся.

Татьяна. И дай мне слово, что ты никуда не поедешь!..
Антон (сквозь зубы). Из-за такой капли - какая чушь!
Татьяна (тихо, отчетливо). Когда один мой знакомый первый раз сел за руль, выпив перед этим бокал шампанского, - он продал машину... Он был великолепным водителем, гонщиком на авторалли. Но он знал, что стоит один раз переступить эту черту...
Антон. Скажи это Андрею Николаевичу...
Татьяна. Что?
Антон. Ах да, конечно!..
Татьяна. Да, представь себе! Хорошо, что у тебя еще хватает ума, чтобы это понимать!
Антон (смотрит на мать). Что... понимать?
Татьяна (выдерживает его взгляд). Крушинин - достаточно известная личность.
Антон (неопределенно). Ну, если так рассуждать...
Татьяна. Я, кажется, перестаю понимать, о чем мы спорим...
Антон (медленно, подбирая слова). Я бы сказал, но боюсь, что ты...
Татьяна. Что?
Антон. Обидишься...
Татьяна. Да что уж там, говори.
Антон (встает, подходит к застекленной стенке, смотрит в сад). Кроме того, я могу ошибиться...
Татьяна. Если ты ошибешься, я поправлю.
Антон (барабанит пальцами по стеклу). Говорят, можно бесконечно долго смотреть на три вещи: на огонь, на море и на то, как работают другие...
Татьяна. Тонкое замечание.
Антон (медленно, как бы рассуждая сам с собой). Хотелось бы мне знать, как долго можно притворяться, будто ты не замечаешь того, что происходит вокруг?..

Антон. Контракты... Переговоры... Архивы... Кому все это нужно?

Антон (с усмешкой). Можно, разумеется, утешаться всем этим балаганом до бесконечности и при этом играть на бильярде, пить пиво, курить трубку, сидя на балконе и просматривая газеты с жирными шапками на трех европейских языках, уходить с собакой в лес и возвращаться с птичьей или звериной тушкой...
Татьяна. Да как у тебя язык поворачивается говорить такое... такую чушь!.. да ты в этом доме палец о палец... ты... ты мизинца его...

Татьяна (встает, останавливает его). Кто научил тебя водить машину? А языки?.. Кто вечерами читал тебе в подлиннике Гофмана, Майн Рида, Жюль Верна?..
Антон (примирительно). Я не об этом, мама... Это все так, я очень благодарен, но это все другое, это было раньше, тогда...
Татьяна. Не понимаю...
Антон. Поверь, мама, мне очень не хотелось говорить все это, но мне кажется, что это понимают все: и ты, и тетя Шура, и прежде всего он сам... Конечно, тяжело признаваться себе в том, что твое время прошло, но что делать, если это действительно так?.. что?
Татьяна (тихо, почти шепотом, в ее голосе слышатся умоляющие нотки). Замолчи!.. Ты ничего не понимаешь, ничего!..
Антон (пожимает плечами). Да уж где нам, дуракам, чай пить...
Татьяна (холодно, в упор глядя на сына). Тебе до него как до звезды небесной, щенок!..

Антон (складывает руки на груди, стоит перед матерью, покачиваясь с носков на пятки). Я мог бы поймать тебя на слове...

Антон (неторопливо продолжает). Сказать: от кого, мол, слышу... Или еще что-нибудь в этом роде...
Татьяна. Болтун. Болтун и трус... Все у него психопаты, дебилы... А Андрей в шестнадцать лет на фронт ушел. Подделал документы и ушел...
Антон. Сравнила...
Татьяна. Ты хочешь сказать: времена другие?..
Антон. Все другое.
Татьяна. Это не оправдание.
Антон. Я не оправдываюсь... Я просто стараюсь называть вещи своими именами. Я хочу прожить свою жизнь, а не чью-то чужую, придуманную для меня злыми взрослыми дядями в обляпанных жестяными звездами костюмах болотного цвета.
Татьяна. Но ведь они могут просто прийти за тобой.
Антон. Чепуха. Уйду через сад.
Татьяна. Не знаю, что тебе сказать... Просто не знаю.
Антон. Не надо ничего говорить, мама.

Александра Николаевна (кричит). Анто-он!..
Антон (не вставая с кресла). Я ту-ут! Вы готовы?..
Александра Николаевна. Вполне.
Антон (выбирается из кресла). Выходите на дорогу.

Александра Николаевна (трогает ее за плечо). Что с тобой, Таня?
Татьяна (не оборачиваясь). Ничего, Саша, все в порядке...
Александра Николаевна. И ведь самых лучших, честных, чистых...
Татьяна (не сразу поняв, о чем идет речь). Не только...
Александра Николаевна. Ну те-то пусть хоть заживо друг друга сожрут - не жалко!

Татьяна. Иди. Ты же знаешь: наши мужчины не любят, когда их заставляют ждать.
Александра Николаевна. Антон - мужчина!.. с ума сойти!..

Татьяна (ей вслед). Скажи Антону, чтобы он не гнал!
Александра Николаевна (вздыхает). Сказать я, конечно, скажу...

Максим. Какая-нибудь фотография есть?
Татьяна. Кажется, где-то была... Сейчас посмотрю. Подержи сигарету...

Татьяна (протягивает снимок Максиму). Только такая.
Максим. Где это?
Татьяна. Кижи.
Максим. Никогда не был... А жаль, надо бы как-нибудь... (Рассматривает фотографию, указывает пальцем.) Это он?
Татьяна. Он. А ты разве не помнишь? Он ведь заходил к нам...
Максим. Так, мельком... В самых общих чертах: длинные волосы, перехваченные кожаным ремешком, изможденное обветренное лицо, борода... Интересный тип, колоритный, но...
Татьяна (рассеянно). Что - "но"?..
Максим (пожимает плечами). Немножко пижон... (Смотрит на фотографию.) А это что за публика?
Татьяна. Новые паломники, по большей части бывшие наркоманы, алкоголики...
Максим (вздыхает). Бог в помощь...
Татьяна (убежденно). Но некоторые действительно исцеляются!..
Максим. Значит бог есть.
Татьяна (настороженно, опасаясь подвоха). Почему ты так думаешь?.. какая связь?..
Максим (вполне серьезно, но в то же время так, как если бы он говорил с ребенком). Потому что это чудо, а ничто так не убеждает в существовании бога, как чудеса.
Татьяна (глядя куда-то в пространство). Многим из них просто некуда больше идти... Некуда и не к кому.
Максим. Это второе доказательство.
Татьяна (c легкой усмешкой). А не нужно никаких доказательств...
Максим (подхватывает). Все просто: в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой...

Максим (негромко, но так, чтобы она слышала). Никогда не делал надгробий... Когда-то давно, еще в Академии, звали на лето подхалтурить, я даже согласился, но у них что-то там обломилось, вошли, как сейчас говорят, в чужую тему...
Татьяна (смотрит куда-то в пространство). У тебя был эскиз памятника Лермонтову, гипсовый бюстик: одна половина - гусарский поручик в мундире с аксельбантом, а вторая как будто расплавленная: выпуклый, вылезший из орбиты глаз, грудь клочьями, плечо вывернуто...
Максим. Не помню... Наверное, неудачная отливка... Брак.
Татьяна. А я очень хорошо помню. До сих пор...
Максим. Я тебя понял.
Татьяна. А насчет денег...
Максим (перебивает). Рано. Я не знаю ни размеров, ни материала...
Татьяна. Ну тогда, конечно... Но мы заплатим, мы обязательно заплатим! Мы найдем деньги.
Максим. Я не сомневаюсь.

Максим. Можешь забрать фотографию...
Татьяна. Оставь на перилах.

Татьяна (делает несколько осторожных шагов в сторону галереи). Кто здесь?
Андрей Николаевич (выбираясь из кустов). Не бойся, Таня, это я... Хотел проверить, крепко ли они держатся, дернул... В общем, перестарался... (Поднимает фотографию.)
Татьяна (быстро идет к нему). Не ушибся?.. не поцарапался?.. голова не кружится?..
Андрей Николаевич (поднимается по ступенькам). Нет-нет, все в порядке. (Передает ей фотографию Кости.)

Андрей Николаевич. Похоронили?
Татьяна. Да.
Андрей Николаевич. Где?
Татьяна. В церковной ограде.
Андрей Николаевич. Он был посвящен?.. пострижен?
Татьяна. Нет... Он хотел, но не успел...
Андрей Николаевич. Н-да...
Татьяна. В конце концов какая разница?.. Он очень много сделал для церкви.

Андрей Николаевич. Я видел много смертей. В Курске при немцах, на фронте, в лагере... Там умирали больше от скверной пищи: острые отравления, прободные язвы... В нашей команде был врач-француз, он заставлял нас каждое утро выпивать по кружке воды - и мы все выжили.
Татьяна (стоя в дверях). Я хочу попросить тебя об одной вещи...
Андрей Николаевич (поворачивается к ней). Я слушаю.
Татьяна. Не давай Антону машину... Хотя бы некоторое время, хорошо?
Андрей Николаевич (настороженно). Почему?
Татьяна (нерешительно). Я боюсь. Эти его поездки в город, всегда внезапные, всегда срочные, эти возвращения под утро... Приезжает, глаза опухшие, мутные, блуждают, руки дрожат, язык еле ворочается...
Андрей Николаевич. Он работает в казино при гостинице...
Татьяна (не обращая внимания на его слова). Эти странные телефонные звонки... Кстати, что у нас с телефоном?..
Андрей Николаевич. Счет не оплачен за Германию.
Татьяна. А фонд "Тайны века"?.. Ты ведь на них работаешь!.. Неужели они не могут оплатить?..
Андрей Николаевич (морщится). Наверное, они считают, что для меня это мелочи.
Татьяна. Так вот скажи им, что они ошибаются.
Андрей Николаевич. Да-да, я скажу...
Татьяна. Ведь забудешь.
Андрей Николаевич. Я не забуду, но в то же время это будет не совсем удобно; я пока не нашел в этом архиве ничего интересного, ни одного документа, за который можно было бы зацепиться, ни одной записи...

Татьяна. Я как-то не удержалась, сняла трубку и послушала, о чем они говорят...
Андрей Николаевич (смотрит на нее). И что?
Татьяна. Мне показалось, что речь идет о каком-то долге, но они говорили на таком жутком сленге, что я так и не поняла, кто должен, кому, сколько...
Андрей Николаевич (глядя в сторону). Он вращается в таких кругах, где эти разговоры вполне естественны.
Татьяна. Я подозреваю, что в этих кругах естественны не только разговоры.
Андрей Николаевич. Правильно подозреваешь.
Татьяна. Но ведь надо что-то делать, Андрей!.. Нельзя смотреть на все это сквозь пальцы!
Андрей Николаевич. Боюсь, что уже поздно...
Татьяна. То есть как - поздно?
Андрей Николаевич. Он уже сделал свой выбор, и я не знаю, что предложить ему взамен... Книги? Глупо, они не читают книг. Вы были последним читающим поколением в этой стране... Бульварщина не в счет. А что еще?
Татьяна. В наше время человек уходил в армию, и там ему худо-бедно вправляли мозги.
Андрей Николаевич. А это уж совсем, прости меня, чушь собачья! Тем более сейчас, когда против диверсантов, террористов, обученных и, главное, обстрелянных, выставляют мальчишек... И эти недоросли покорно идут, совершенно не представляя себе, что это такое и чем это может для них кончиться.
Татьяна. Я не об этом.
Андрей Николаевич. Бедные матери... Протестуют, организуют комитеты, едут, разыскивают и получают наглухо заваренные ящики с мутным пластиковым окошечком в крышке.
Татьяна. Неужели все бессмысленно?.. Неужели все, что нам остается, это покорно ждать неизвестно чего?
Андрей Николаевич (задумчиво). Делай что должно, и пусть будет что будет - так, кажется?
Татьяна (возбужденно). Нет-нет, ни за что... (Ходит по веранде.) Это если ты совсем один, сам по себе, ни за кого не отвечаешь - тогда, пожалуйста: хоть на необитаемый остров, на Луну, на Венеру...
Андрей Николаевич. Я поговорю с ним.
Татьяна. Сделай это, я тебя умоляю... Расскажи ему свою жизнь, постарайся увлечь его чем-нибудь, я не знаю...
Андрей Николаевич. Я постараюсь.

Татьяна (cмотрит на небо поверх цветущих яблонь). Вот и тучка набежала.
Андрей Николаевич. К вечеру обещали дождь, а они в последнее время редко ошибаются.

Андрей Николаевич. Многие вещи невозможно объяснить на словах... Кто я для него? Старик. А ему двадцать лет, до тридцати еще так далеко, а сорок и далее просто теряются в дурной бесконечности... Все это прекрасно знают, и при этом каждый почему-то считает себя исключением - почему?.. Ты говоришь: отнять машину? Нет ничего проще, отгоню на станцию техобслуживания, и дело с концом. А дальше что?.. Сейчас он хоть среди ночи, хоть под утро, но все-таки возвращается, а тогда он может просто исчезнуть в городе... У него наверняка есть girl-friend, и, может быть, даже не одна...
Татьяна. И ты так спокойно говоришь об этом...
Андрей Николаевич (усмехается). Давай без ханжества. Антон живет в грубом и жестоком мире. Может быть, в этом есть и моя вина, может быть, я был недостаточно внимателен к нему...

Андрей Николаевич. Молчи, я все знаю, и ты не скажешь мне ничего нового!.. Да, иногда мне следовало быть жестче, тверже, решительнее, но я боялся подавить человека... Это ведь так просто: нельзя и все - ша!.. А что получается? Робкое забитое существо, раб, да-да, именно так! Он только с виду похож на человека, а внутри он весь сморщенный, скрюченный в три погибели - тело выросло, а душа так и не родилась, зачахла в утробе...
Татьяна. Ну зачем ты так говоришь, зачем?..
Андрей Николаевич (продолжает). А все эти секты: свидетели Иеговы, кришнаиты, адвентисты, мунисты - кого только нет!.. Почему? Они же так хотели свободы, проклинали коммунистов, Сталина, Советскую власть - ну так живите! Кто вам теперь мешает?..
Татьяна. Ты у меня спрашиваешь?
Андрей Николаевич. Гениальный Достоевский: и будут искать, кому поклониться, кому отдать свой хлеб, чтобы вновь, изголодавшись, получить его из этих же самых рук!.. Но кто сейчас читает Достоевского?..
Татьяна. Антон читал.
Андрей Николаевич. Что? "Подростка"?.. Или, может быть, "Игрока"?.. У Достоевского много соблазнов. Он весь - сплошной соблазн, и к черту все десять заповедей!..
Татьяна (сдерживаясь). Андрей, прекрати, я прошу тебя!
Андрей Николаевич (громко смеется). Все дозволено, все!.. Бог умер - человек может вздохнуть свободно и творить все, что ему вздумается!.. А как же загробная жизнь? Карма? А это все имеется! (Хохочет.) Астральное тело, эдакая туманность, которая иногда через дисплей общается с родственниками, друзьями и преданными соратниками!.. (Хохочет громко, заразительно, но в смехе его порой проскакивают злые, жесткие нотки. Резко обрывает смех и после короткой паузы почти спокойно продолжает.) Жаловались: не дают сказать, запрещают, не пускают... Я как-то сказал одному такому: я разрешаю - говори... В ресторане Союза, тихо, шепотом, в самое ухо: я разрешаю - говори!..
Татьяна. Кому?
Андрей Николаевич (отмахиваясь). Неважно. Не помню... Какая разница?.. Ты все равно не знаешь... Двести сорок тысяч только партийных взносов... Из Парижа прикатил на такси... Менял машину на каждой границе: ему, понимаешь, Европу захотелось увидеть поближе, из окна дорожной коляски!.. Русский путешественник! Гоголь! Карамзин!.. Потом говорил: осуществилась мечта - я ехал и ощущал прикосновение к историческим корням отечественной словесности! (Саркастически хохочет.)
Татьяна. Я, кажется, знаю, о ком ты говоришь...
Андрей Николаевич. Ну, разумеется... Он еще пьесу написал про детей-узников фашистских концлагерей, о том, как они рвались домой из американской зоны оккупации: обходительный дядя Сэм в форме майора уговаривает мальчика уехать в Америку, а мальчик ни в какую - хочу домой, и катись ты, майор, к такой-то матери!.. Ха-ха-ха!
Татьяна. Я вспомнила: один мой знакомый работал тогда завлитом в детском театре, и когда к нему попала эта пьеса, он ужаснулся... Пытался как-то воспрепятствовать, но ему говорили, что все так и было, а он просто мальчишка, ничего не знает. И тогда он попросил меня дать пьесу тебе на рецензию...
Андрей Николаевич. На рецензию?.. Не помню.
Татьяна. А я очень хорошо помню: я привезла тебе экземпляр, ты прочел, сказал, что все это чистейшей воды конъюнктура, то есть попросту вранье, но давать какой бы то ни было письменный отзыв отказался - это, мол, все равно ничего не изменит. Странно, что ты это забыл...
Андрей Николаевич. Да-да, припоминаю... Впрочем, сейчас это уже все равно. Он умер два года назад.
Татьяна. Тогда, конечно, все равно.
Андрей Николаевич (набивая трубку). Последний роман так и не дописал. Не успел. Роман о писателе, который пишет роман о писателе, пишущем роман о себе самом... Капуста. Сплошная фальшь, ни одной искренней живой строчки... И ведь напечатали. Посмертно. Дань памяти и уважения к заслугам. Каким? Перед кем?.. А ведь не дурак был, вовсе не дурак, знал свое место, свое настоящее место там, где не берут в расчет премии, звания, правительственные награды... Страшно мучался, пил в одиночку, в своем особняке на берегу Ладоги, где стены первого этажа были инкрустированы перламутром. Я ему как-то сказал: тебе, говорю, одной только вещи надо бояться... Забеспокоился, засуетился: какой, Андрюша? какой еще такой вещи мне надо бояться?! Революции, говорю... Посмеялись. (Невесело усмехаясь, раскуривает трубку, выходит на галерею.) Умирал хорошо, спокойно, без истерик, как римлянин. По крайней мере, внешне... Знал от чего, знал когда... Примерно, плюс-минус две недели. Хотя, казалось бы, что такое две недели?

Андрей Николаевич. Как-то на встрече со студентами филфака один начитанный молодой человек спросил его: а вот как так получилось, что на протяжении своей жизни вы так часто менялись? (Полуобернувшись в сторону веранды.) И знаешь, что он ответил?
Татьяна (медленно). Поживите с мое, юноша, и я посмотрю, как вы изменитесь.
Андрей Николаевич (легкое удивление). Верно. Но откуда...
Татьяна (перебивает). Я была на этой встрече. И было это не в университете, а в нашей библиотеке... Встреча с читателями. И вопрос этот задал мой бывший муж Виктор Чирвинский...
Андрей Николаевич. Как интересно. Я не знал... Впрочем, теперь это уже не важно.
Татьяна (невесело усмехается). А тогда было важно, и еще как важно. Ночами сидели на кухнях, пили кофе, обсуждали, спорили до хрипоты - о чем?.. Господи, если бы мы тогда знали!..
Андрей Николаевич. Что - знали?..
Татьяна. Что все так изменится... Библиотека работает три дня в неделю, половину сотрудников сократили, за последние три года два пожара, четыре кражи, одно наводнение... А читатели?.. Голодные, в обносках, глаза сумасшедшие... А чем занимаются? Один ищет снежного человека, другой доказывает, что земной шар представляет собой две сферы и что все извержения вулканов, землетрясения, дрейф островов происходят оттого, что внутренняя сфера в своем вращении отстает от земной коры, задевает ее, и вот в местах этих столкновений происходят всякие стихийные бедствия...
Андрей Николаевич. Н-да, скверная физика, но какая смелая поэзия!
Татьяна. Кандидаты наук, доктора, академики нашей новой отечественной Академии...
Андрей Николаевич. Русская наука!.. (Смеется.)
Татьяна. Ты смеешься, а мне их жалко.
Андрей Николаевич (жестко). А мне нет... Я понимаю, они ни в чем не виноваты, они честно делали свое дело, а главное: они были послушны! Им было сказано: не лезьте в наши дела, играйте в свои игрушки - и мы вас прокормим! Но пришли новые люди и сказали: ничего не знаем! ни о чем таком мы с вами не договаривались!.. Кто не спрятался - я не виноват! (Смеется.)
Татьяна. Зачем ты так говоришь, Андрей? Ты ведь так не думаешь...
Андрей Николаевич. Я по-разному думаю: сегодня так, завтра как-нибудь иначе... Ведь на любое явление можно смотреть с разных точек зрения - не так ли?
Татьяна. Ты у меня спрашиваешь?
Андрей Николаевич. У тебя?.. Нет, я так, сам с собой... (Докуривает трубку, выбивает золу о столбик галереи. Смотрит в сад.) Ты говоришь: расскажи Антону свою жизнь! Представляю эту сцену: картинка из хрестоматии... Скажи-ка, дядя, ведь недаром... Да, были люди в наше время!.. Смешно. И потом в моей жизни нет ничего замечательного, ничего такого, что могло бы составить предмет для подражания. Как я при немцах в Курске на вокзале зажигалками торговал? Как в плен попал? Как Шуру с мамой встретил в лагере для перемещенных лиц?.. Беременную от американского сержанта-освободителя?.. Они ведь с нами особенно не цацкались... Шура никогда ничего не рассказывала, но я-то немножко представляю, как это все могло случиться... И не пожалуешься: кому? на кого?.. Мы же вас освободили, от смерти спасли, так что извольте кушать, что дают!
Татьяна (тихо). Саша мне рассказывала, как это все было.
Андрей Николаевич (несколько опешив). Тебе?! Когда?.. Зачем?
Татьяна (смотрит на него). Мы женщины, Андрей, две женщины в одном доме...
Андрей Николаевич. Я понимаю... Подруг у нее не было никогда. По возвращении мы получили две смежные комнатки в коммуналке, где в первое время она боялась даже выйти в туалет... Боялась, что Максима во дворе просто затравят. Попробовали. Но Макс вырос в таких диких трущобах, что в двенадцать лет не боялся уже ни черта: ни кулака, ни ножа, ни кастета - так что от него быстро отстали. А потом я напечатал свой первый роман, который начал писать еще там... И сразу гонорар, премия, пресса, фильм!.. И тогда мы купили этот дом... Собственный дом. Американская мечта.

Андрей Николаевич (смотрит в сад). Там, на окраине Буэнос-Айреса, работая автомехаником, я мечтал о доме на берегу Ладоги... Я не верил в то, что мы когда-нибудь сможем вернуться, я ведь здесь видел такое... В детстве. Голод на Украине... Не хочу вспоминать... Рассказывал тамошним соотчичам - не верили... Плакали, пили виски и - не верили. А ты говоришь: расскажи Антону свою жизнь! Смешно, ей-богу!.. (Смеется.) У него своя американская мечта, у нас у всех это в крови...
Татьяна. Что?
Андрей Николаевич (взволнованно, меряя галерею широкими шагами). Мечтательность, Таня! Нас ведь на этом и поймали! И опять ловят, причем весьма успешно - уверяю тебя!.. Вплоть до того, что я иногда ловлю себя на мысли, что готов подписаться под самыми радикальными пунктами самых крайних партий, точнее, одной, самой популярной, с этим припадочным клоуном во главе... Вольфович - Вульфович - Wolf - волк-оборотень - человек-миф!.. Гениальный имидж!.. Свет? Музыка? Готовы?.. Занавес!.. Маэстро, туш!.. Марш!.. Левой!.. Левой!.. Левой!.. Даже я клюнул, Таня, как же - опять пайку дадут, опять путевки, дачки, тачки!.. Ха-ха-ха!.. (Холодный, издевательский хохот.) И это я, Таня, я, видевший фашизм в натуре, во всех видах, в полный рост... Так что клюнуть-то я клюнул, но тут же и выплюнул - не подсекли... Но каков зверь, Таня! Особенно в глазах простого народа... Впрочем, что народ?.. Политический фантом. Мираж. Миф...

Татьяна (смотрит на него из глубины веранды). Мы начали говорить об Антоне...
Андрей Николаевич (слегка покачиваясь в кресле). Об Антоне... Об Антоне... Подросток. Тинейджер. Лет пять назад надо было начинать, отправить за границу - людей посмотреть, себя показать. Ему было бы проще - не безъязыкий.
Татьяна. Нечего было показывать.
Андрей Николаевич. Не скажи!.. В таком возрасте да еще с такими данными человек представляется в собственных глазах всемогущим!.. А это гораздо важнее чужого мнения. Как там у Пруткова? Мужчина долго остается под впечатлением, производимым им на женщину! (Смеется.)
Татьяна. Даже когда работаешь в ночном баре при гостинице?
Андрей Николаевич. Я до тридцати четырех лет зарабатывал на жизнь ремонтом автомобилей.
Татьяна. У тебя не было другого выхода.
Андрей Николаевич. Был.

Татьяна. Уехать в Америку?
Андрей Николаевич (медленно). Мы не могли уехать в Америку.
Татьяна. Извини.
Андрей Николаевич (усмехается). Чепуха... Не за что. Но объяснить это невозможно. Это надо прожить. Этим надо пропитаться...
Татьяна. Надо ли?..
Андрей Николаевич (вздыхает). Конечно, нет. Это я так, для примера...

Андрей Николаевич. Да, у меня был выход... Я мечтал. После работы я забирался в брошенную голубятню, мечтал и записывал свои мечты, положив тетрадь на ящик из-под бананов...

Андрей Николаевич (негромко, сам с собой). Американская мечта... Американская... Может быть, для того, чтобы понять, что такое родина, полюбить ее такой, какая она есть, надо покинуть ее, а потом вернуться?.. Истина одна, и она может открыться тебе в любой точке земного шара. Или не открыться...
Татьяна. Мы говорили об Антоне...
Андрей Николаевич (глядя перед собой). Я к этому и веду.
Татьяна (чуть настороженно). Не понимаю?..
Андрей Николаевич. Иногда мне кажется, что я занимаю в его жизни не свое место.

Андрей Николаевич. Чужое место.
Татьяна (с легкой иронией). Вот уж не думала, что мужчины придают этому такое большое значение.
Андрей Николаевич. А женщины? Разве нет?..
Татьяна (холодно). Спроси у своей младшей сестры.
Андрей Николаевич (сухо). Это не типичный случай.
Татьяна (начинает истерически хохотать). Что?.. Как ты сказал?.. (Хохочет.) Не типичный случай?! Ой, я не могу!.. (Хохочет.) Скажу Шурочке... она... она обхохочется!.. Не типичный случай!.. О-хо-хо!..
Андрей Николаевич (резко вскакивает). Прекрати!.. Сейчас же перестань!.. Я совсем не то... Я...

Татьяна (интонации профессиональной сиделки, не первый случай). Спокойно, Андрей... Ничего страшного, все хорошо, все нормально... Не напрягайся... Садись, вот так, откинь голову, дыши... Так, хорошо...

Андрей Николаевич (бормочет, в его голосе слышатся дребезжащие старческие нотки). Ничего, Танюша, ничего, бывает... Перед грозой... Давление...
Татьяна. И давление мы сейчас измерим... Ты только сиди спокойно, не нервничай...

Андрей Николаевич (настойчиво). Я спокоен... Я абсолютно спокоен... Мне плевать... (Сквозь зубы.) Гори оно все ясным огнем!.. (С нарастающей яростью в голосе.) Пошли они все к чертовой матери!..
Татьяна (гладит его по голове). Все хорошо, Андрюша, все хорошо...
Андрей Николаевич (не открывая глаз, слабым голосом). Воры... Негодяи... Подонки...

Андрей Николаевич (бормочет). Кто я для него?.. Слабый старик. Больной человек. Инвалид. Одной ногой в могиле... Прошлое не в счет... Не было... Ничего не было...

Максим (облегченно). Наконец-то!..
Татьяна. Слава тебе, господи!