Чем больше размышляешь о патриотизме, тем меньше понимаешь, что это такое. Народ, нация, отечество - понятия настолько же несомненные, сколь и иррациональные, и попытки запечатлеть их в эвклидовом слове всегда приводили к весьма проблематичным результатам.
Тем не менее, размышления на эту тему представляют одно из любимых занятий просвещенного слоя нации. Простой человек к подобным материям скорее равнодушен. Его сознание материалистично, предметно и эгоцентрично. Он в поте лица добывает хлеб свой, заботится о материальном достатке для себя и своих ближних, растит первенцев и не особенно склонен созерцать небеса в поисках божественных смыслов собственной жизни.
Но иногда он читает газеты, журналы и смотрит телевизор. И оттуда ученые люди, не ему чета, толкуют о его национальной самобытности, отечественных святынях, пассионарности, духовном генофонде, производя в его голове непредсказуемую смуту.
Простой человек слаб. Ему лестно почувствовать себя большим, чем он есть на самом деле. Только что он ощущал себя хозяином бани и огорода, как вдруг его объявляют наследником великой цивилизации, потомком каких-нибудь кшатриев, некогда поражавших мир благородством и мужеством, но затем подпавших под власть соседнего гнилозубого варвара и влачащих с тех пор жалкое существование. Доказательств, разумеется, предостаточно. Извлекаются на свет клинописные письмена, берестяные грамоты, краледворские рукописи, копии с копий тайных протоколов - и очередная героическая конструкция готова. Помните, у Гоголя: "Сперва ученый подъезжает... необыкновенным подлецом, начинает робко, умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли угла получила имя такая-то страна? или: не принадлежит ли этот документ к другому, позднейшему времени? или: не нужно ли под этим народом подразумевать вот какой народ? Цитирует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им вопросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно - и рассуждение заключено словами: "так вот как это было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки зрения нужно смотреть на предмет!" Потом во всеуслышанье с кафедры, - и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников".
С гоголевских времен подобных "ученых подлецов" не убавилось. Напротив, с развалом СССР их число увеличилось бессчетно. Всяк сегодня стал геополитиком, этнологом и даже этнопсихологом. Духовные наставники освободившихся неизвестно от чего племен и народов на двунадесяти языках толкуют о том, что родина слонов - Россия (Украина, Молдавия, Грузия, Чукотка, Мари-Эл), а родина первого разбойника и вора - это рядом, у национального соседа, что "и у нас, мол, дважды два четыре, да выходит оно как-то бойчее" и вообще рано или поздно, а Константинополь должен быть наш.
Не осталась в стороне и российская интеллигенция. Из нее тоже выделился отряд спасителей отечества и обосновался в ряде столичных художественно-литературных журналов.
Мы вступаем на минное поле. Все это крутые ребята, не чета хлипким концептуалистам или тонкоперстым интеллектуалам от Букера. Как раз обзовут жидомасонской сволочью, а то и стукнут при случае по голове чем-нибудь тяжелым. Но мы надеемся все-таки на снисхождение, потому что далеко не все в их позиции представляется безосновательным. Да, они беспощадны, но ведь и с ними не церемонятся. Средства масс-медиа, теле-, радиоэфир явно не на их стороне, там сейчас правит бал номенклатурная богема из президентского окружения. Их унижают, делают из них коверных шутов, вообще сомневаются в их принадлежности к роду человеческому - согласимся, по крайней мере, чтобы вынести все это, требуется немалое мужество, а это не последняя из людских добродетелей.
И потом, они народны. Да, да, они ближе к той низовой, почвенной, бестолковой России, которая упорствует в своих традиционных общинно-коммунистических заблуждениях, упрямо не желая переходить в цивилизованное европейское качество. Они - русские, что никоим образом не является комплиментом, но всего лишь констатацией со стороны пишущего эти строки. Когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся и не станет больше ни эллина ни иудея, тогда можно будет сдать их писания в кунсткамеру древностей, но покамест человечество демонстрирует склонности скорее противоположного рода и негоже поэтому подвергать высокомерному остракизму каждого, кто произносит слово "Россия" с патриотическим придыханием. Литературно-критический бойкот не есть лучшая форма общения с инакомыслящим оппонентом, тем более что упомянутые издания представляют обширный фрагмент сегодняшней литературной действительности и разобраться в том, что происходит на этой территории, - значит определиться в какой-то мере в собственных патриотических предпочтениях.
Есть патриотизм и патриотизм. Когда писатель в искреннем порыве живописует будни своей "малой родины", открывая в прозе этих буден высокую шиллеровскую поэзию, - честь и хвала такому писателю. Если же он затевает "русский роман", где на сотнях страниц колобродят воители-заединщики, агенты влияния, посланники Шамбалы, резиденты службы Гелена, галлиполийские деды русского зарубежья, добрый молодец Саддам Хусейн, вермонтский отшельник, тень Мономаха в шапке, - получается литературный кич, патриотическая клюква.
К сожалению, патриотическая мысль чаще оформляется сегодня именно в таких причудливо-фантастических литературных формах. Голоса "деревенской прозы", провинциальных шукшинских "чудиков", "тихой поэзии" звучат в этом мистериальном хоре все реже и тише. Нынешний патриотический писатель предпочитает обращаться к читателю не иначе как с философско-исторического амвона при какой-нибудь Грановитой палате, поражая его апокалиптическими предсказаниями относительно настоящего и будущего России.
Но литературная муза изначально не терпит колокольного звона. Знаменитый некрасовский императив "поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан" выполняется ревнителями патриотической чести с такой неуклюжей прямолинейностью, что страдает само вещество русского художественного слова, его "пушкинско-толстовская" аура. Художественная литература - главное и, может быть, единственное, что дала Россия мировой цивилизации. Понимают ли это руководители "русских" журналов? Понимают ли они, что художественно беспомощными, подчас графоманскими публикациями компрометируют идею, которой так истово служат?
Скажут, на противоположном литературном полюсе дела обстоят не лучшим образом. Согласны, генитальные крайности "другой литературы" духовной атмосферы россиян отнюдь не озонируют, а "лексические игры" постмодернистов более походят на упражнения в искусственном словесном пространстве, имеющем к литературе весьма отдаленное отношение. Но что же этому противопоставляется? Да вот, не угодно ли:
"...Тощий, изможденный человек с обнаженной головой сидит на мостовой с протянутой к прохожим дрожащей рукой. Рядом лежит костыль и старая потрепанная шапка-ушанка, в которой поблескивает несколько медных монет. Впалую грудь ветерана украшают боевые ордена и медали. Сзади него, как фон, натянутое полотнище, на котором неровными буквами начертано: "Будь проклята перестройка"".
Эту статую с дрожащей рукой изваял скульптор (и тоже ветеран войны) Иванов, а созерцает ее юная журналистка монархической газеты Маша Зорянкина. Увиденное настолько потрясло Машу, что она "как-то неожиданно резко повернулась, сделала стремительное движение к Иванову и, сказав, "Можно вас поцеловать?", не ожидая разрешения, порывисто прильнула нежными губами к его щеке. Губы ее были теплые, ласковые, они расплескали по всему телу Алексея Петровича давно забытый аромат страсти и благоденствия, волнующий порыв нежности и ласки. Он посмотрел на нее верным и тающим взглядом и тихо спросил:
- Вам нравится?"
"...Каллы, как три лебедя, взметнули в поднебесье свои белые шеи, и земные крылья распростерли в бездонном пространстве вселенной. Белые ангелы - лебеди - посланцы небес - воскресили в памяти Алексея Петровича чарующую и звонкую картину художника Рылова "В голубом просторе". Любопытно, что, ожидая натурщицу Инну - жену сексолога, у Иванова и мысли не было о цветах. Почему же волнуется Алексей Петрович, ожидая Машу?.. Быть может, потому, что она родная дочь его первой жены?"
Короче говоря, "в день встречи с Машей Алексей Петрович надел темно-коричневую рубаху и такого же цвета брюки. Поверх рубашки - белый шерстяной свитер. Статный, поджарый, не потерявший спортивной формы, он выглядел гораздо моложе своих лет".
Но прежде чем упасть семидесятилетнему ветерану в объятия, Маша делится с ним последним сомнением:
Неужели "агрессивная толпа торговцев, состоявшая наполовину из кавказцев... - это и есть наглядный прообраз того рынка, в который с такой ожесточенной поспешностью по команде из-за океана загоняет нынешнее "дерьмократическое" правительство Ельцина и наш народ?.."
"...Давайте уточним наши разногласия, - первым начал Иванов. - Епископ Хрисанф и генерал Якубенко решительно расходятся в вопросе о революции семнадцатого года. А мы с вами?
- А разве вы не согласны, что переворот совершили евреи?..
- Вы, несомненно, правы в том, что во главе революции стояли главным образом евреи, - как бы мягко соглашаясь, проговорил Иванов. - Но ведь народ пошел за коммунистами, поддержал революцию. А почему?" 1
Что это, пародия? Отнюдь нет, это образец патриотической прозы, стремительным домкратом низвергающейся на читателя с сотен страниц толстых столичных журналов.
"Когда начались занятия, Окоемов твердо взял на себя ответственность и объявил курсантам разведроты: "С сегодняшнего дня начинаем занятия с заутрени"" 2.
Это уже из другого романа, в котором тайный настоятель монастыря полковник Лебедев обучает курсантов разведроты боевым приемам "Казачьего спаса", позволяющего переваривать басурманские пули и ходить по воде.
...Роман Ю.Сергеева "Берегиня", художественная ценность которого исчерпывается его названием. Девяностолетний патриот доверяет юной Ирине тайну колчаковского клада, совокупившись перед тем с нею (по ее инициативе) для прочности Русского Дела.
...А.Кротов, "Час Фортуны", хроника параллельного мира, продолжение романа "Охота на президента". Не вполне понятно, что побудило И.Роднянскую, серьезного новомировского критика, отнестись к этому роману с таким повышенным вниманием. Перед нами заурядный политический триллер, пляжное чтиво, ординарный образец серийной продукции, налаженной в последнее время на страницах журнала "Молодая гвардия".
Интересно другое. Эта продукция обладает некоторой общей интонацией, свидетельствующей о том, что ее авторы всерьез верят в ими написанное! То есть мы имеем дело с особым, "сюрреалистическим" литературным мышлением, где фантом тяготеет над фактом, идефикс над здравым смыслом, левитация над гравитацией. Если общественное мнение время от времени ставит вопрос о психиатрическом освидетельствовании депутатов Думы, а последователи "Аум сенрике", по слухам, обнаружены в высших эшелонах власти, почему не допустить, что иная часть наших соотечественников с иными психическими отклонениями подалась в литературу, в том числе литературную критику:
"Для того, чтобы в сознании Человечества "Слово, ставшее плотью" - Истинно Божественное Слово, а вместе с Ним и Слово Пиитически-Совершенное сохранило Свою непреложную - Живую и Бессмертную Сущность, необходимо возвратить в Него во всей полноте и подлинности всех Тех, Кто по Духовно-Творческим устремлениям своим были и являются Русскими поэтами и Промыслителями" 3.
Со здравой точки зрения это - поприщинский монолог, лингвистический сдвиг по фазе. С точки зрения редакции "Молодой гвардии" - нормальная литературно-критическая статья, обзор поэтического наследия А.Передреева. Усилиями подобных критиков, прозаиков, поэтов, публицистов, но главное редакторов и издателей в общественном сознании создается зона устойчивого литературно-патриотического шиза, временами трогательно-нелепого, чаще агрессивного, но всегда губительного для культурного здоровья нации, потому что простой русский обыватель с его традиционно доверчивым отношением к печатному слову оказывается носителем небезобидной духовной инфекции.
В свое время М.Салтыков-Щедрин установил, как ему казалось, предел нелепостям, которые вызревают в головах у знатоков по части отечественной истории:
"- Напротив того, - отдолбил он совершенно ясно, - я положительно утверждаю, что и Добрыня, и Илья Муромец - все это не более как сподвижники датчанина Канута.
- Но Владимир Красное Солнышко?
- Он-то самый Канут и есть" 4.
Сравним теперь этот сатирический перл классика со штудиями новоявленных наших гесиодов:
"По Египетской теории г-жи Жернаковой-Николаевой Русский народ происходит от египтян, а, точнее говоря, от того египетского военного отряда фараона Сезостриса-Рамесу, который был им оставлен в 13-ом веке до Р.Х. на Кавказе для охраны горных проходов и там был забыт... Названия Мокоши, Нерехта, Кинешма, Раком - все египетские божества".
Но не верьте г-же Жернаковой-Николаевой, как не верьте и норманской теории происхождения россиян:
"Вся грандиозность Империи готов Ерманариха, о которой так пропагандировали в 6-ом веке Кассидорус и Иорденис, при наличии текста дощечек Изенбека является лишь мыльным пузырем" 5.
То есть ни колхи, ни склабы, ни даже сиколабы, но единственно русколуни были истинными дедичами земли русской, о чем именно свидетельствуют дощечки Изенбека, восходящие в свою очередь к 38-й и 39-й книге пророка Иезекиля. Сколь беззубыми представляются сатирические упражнения классика на фоне утверждений о том, что русские существовали уже тогда, "когда ни германцев, ни кельтов, ни даже Памира еще не было".
Наша статья, кажется, превращается в сплошное цитирование. Не можем, однако, не потешить читателя еще одним шедевром патриотического умопомешательства. Некто В.Оппоков выстроил собственную вертикаль жидомасонства, включив туда соратников князя Михаила Олельковича ученых иудеев Схарию, Шмойлу Скарявого, Моисея Хапушу, полковую наложницу Марту Скавронскую, известную под именем Екатерина I, Феофана Прокоповича, заведующего амбулаторией табачного завода в городе Гудаута (Абхазская АССР) Бориса Викторовича Астромова-Астрошева, он же - Кириченко, он же - Ватсон (по фамилии матери), преподавателя ускоренных курсов бывшего Пажеского лицея Григория Оттоновича Мебоса, штульбрудера Абельсара, председателя Петроградской губчека Колодова, теледиктора Юрия Ростова и закончив этот список ясновидческим пассажем:
"Снова воочию вижу Мессинга-Кащея, ухватившегося клешнятой старческой рукой за запястье ясноликой статной женщины. Нечестивый Кащей тянет в свое подлое царство, где чахнут над златом и прелюбодействуют, Василису Прекрасную. Нет, не Василису - растерянную, оторопевшую Россию.
Но известно место, где упрятан треклятый дуб с распроклятым сундучком. Не пропадает надежда, что добрый молодец вот-вот ударит оземь адский тайник, завладеет кащеевой смертной иглой, сожмет ее сильными, честными пальцами...
Сгинь, Кащей! Умри, масон!" 6
Довольно. Все это шизофреническое дно патриотизма, его журнальный ад, масонская сансара. Не может быть, чтобы служение русской идее было уделом одних только поврежденных главою и бесноватых. Мы, очевидно, попали не в ту дверь. Хотя Лев Толстой и назвал однажды патриотизм последним убежищем негодяев, это не помешало ему написать "Войну и мир", величайшую патриотическую эпопею всех времен и народов, доказав тем самым, что любовь к отечеству и любовь к человечеству вещи вполне совместимые. Странно было бы не обнаружить такого понимания у нынешнего поколения русских писателей, особенно в его, так сказать, "средне-высшем" слое, представленном А.Солженицыным, В.Астафьевым, В.Беловым, В.Распутиным, В.Солоухиным, Ст.Куняевым, В.Кожиновым, Л.Бородиным, А.Казинцевым и др. При всей качественной и количественной разнокалиберности их дарования они объединены некоторой повышенной заботой о судьбе русского народа, а во-вторых, определенной респектабельностью, "добротностью" писательских биографий и репутаций. У большинства из них в активе общероссийская известность, почетные премии и звания, лауреатство, участие в международных конгрессах - короче говоря, они обитатели верхнего, а не подвального этажа русского общественно-литературного олимпа.
Но все они непременно желают обустраивать Россию! И во имя этого жертвуют тем, к чему предназначили их бог, природа и, в конце концов, то же самое отечество: быть проникновенным художником слова, блестящим математиком, талантливым филологом, литературным критиком, наконец, - ради злосчастной склонности пастырствовать, проповедовать и восклицать подобно вышеназванному гоголевскому персонажу "Мой бедный народ!". Существует интересная закономерность. Стоит художнику покинуть уготованные ему судьбой пределы, как он лишается своего дара и становится "одним из многих": заурядным журналистом, дилетантом-философом или, что еще хуже, политиком, депутатом, делегатом, членом президентского совета. Байрон велик как создатель "Чайльд Гарольда", а не как автор путаных речей в английском парламенте и инициатор нелепых ратно-политических вояжей в воюющую Грецию. Мицкевич остался в культурной памяти славян благодаря своему поэтическому гению, а не клубным меморандумам о польском мессианизме. И даже Достоевский, и даже Л.Толстой, поддаваясь искушению поучать племена и народы, превращались в "просто" публицистов. Напротив того, Пушкин, ни разу не изменивший художественной музе, сумел сказать обо всем, в том числе и о России, многое, если не все.
Заметим, вопрос, а не ответ на него, но в нем аккумулирована такая национально-историческая эсхатологичность, перед которой меркнут многословные трактаты А.Солженицына о прошлом и будущем России, с чем, положа руку на сердце, должен будет согласиться и сам Солженицын.
Но у каждого исторического времени свои художники и пророки. "Один день Ивана Денисовича", "Матренин двор" А.Солженицына, "Привычное дело" В.Белова, "Письма из Русского музея" и "Третья охота" В.Солоухина, "Прощание с Матерой" В.Распутина - это жемчужины русской прозы, они достойны войти в школьные хрестоматии наряду с некрасовскими стихотворениями и "Записками охотника". А вот письма "Вождям Советского Союза", "Все впереди", "Читая Ленина", еженедельные телепроповеди в промежутке между "Полем чудес" и рекламой сникерсов, юдофобские статьи о "малом народе" тех же Солженицына, Белова, Солоухина, Шафаревича - обычный постсоветский агитпроп, досадное уклонение русской литературной мысли, покинувшей матренины дворы, владимирские проселки, распутинскую Матеру и устремившейся в галапатриотические высоты. Перефразируя Станиславского, нужно любить Россию в себе, а не себя в России. На бесконечных "Круглых столах", организуемых редакцией "Нашего современника", звучат громкие разговоры об атлантизме, мондиализме, евроазиатской дуге, россиоцентризме, причем всяк норовит выступать от имени миллионов. Но Россия это прежде всего русские, а русские прежде всего люди, и если бы выступающие говорили о том, что роднит эллина с иудеем, а не о том, что отличает их друг от друга, тогда их просветительские беседы были бы угодны богу и гуманистическому Логосу. В противном же случае они есть раскольники рода человеческого, интеллектуальные блудники, вносящие смуту в умы соотечественников.
Один из них В.Кожинов. Дебютировав в свое время серьезной, выполненной в лучших академических тонах монографией "Происхождение романа", Кожинов перешел затем во "внутрицеховую" литературоведческую оппозицию, взявшись переоценивать исторически сложившиеся представления о русской классике. Подверг, например, уничтожающему сомнению периодизацию литературы послепетровского периода, не обнаружив в ней ни классицизма, ни сентиментализма, ни романтизма по причине абсолютной неразвитости отечественной художественной мысли XVIII века. "С известной точки зрения даже возможность сколько-нибудь адекватно перевести на русский язык уже достигнувшую высокой зрелости литературу Запада свидетельствовала бы о зрелости самой русской литературы. Однако в XVIII в. даже эти задачи не могли быть решены" 7, - писал тогда Кожинов. Согласимся, довольно суровая оценка столетних усилий русской литературы с точки зрения "сегодняшнего" Кожинова.
Произведя определенный шум в среде тогдашних зубров отечественного литературоведения, лавров подлинного возмутителя спокойствия Кожинов, однако, не снискал. Было более или менее единодушно (и не безосновательно) решено в том смысле, что кожиновские ниспровержения - это так, литературоведческая гимнастика, игра ума, эпатация ради эпатации. Да и слишком далеко находилось все это от злобы дня, от литературно-политических подмостков, где производилась раздача призов. Но Кожинов продолжал упорно отыскивать собственный оппозиционный маневр в "левых" литературных кругах: то пересчитывал пропорции репрессированной интеллигенции, то выступал духовным опекуном престарелого М.Бахтина, то спорил со сторонниками "Андрея Рублева" А.Тарковского, то числился в структуралистах - но из-за некоторой тяжеловесности мысли и стиля постоянно оставался как бы во втором ряду инакомыслящих.
Сегодня Кожинов пишет о евреях и о патриотизме. Согласны, пишет хорошо, лучше всех. Но зачем эта самореклама, вроде: когда я беседовал с Генри Киссинджером... когда со мною встретился Витторио Страда... в разговоре со мной Бахтин... когда я опубликовал в международном парижском издании "Recherches Internationalles" статью, открывшую дискуссию, в которой участвовали Моравиа и Пазолини... (цитируем не дословно, но за суть сказанного ручаемся). Или зачем в отнюдь не автобиографической статье упоминать о том, что "дед мой был в течение целого ряда лет домашним учителем внуков Тютчева... а другой дед постоянно общался со знаменитым князем Феликсом Юсуповым", о том, что автор внешностью похож на эстонца... а во время посещения им Веймарской святыни... всецело подтверждая слова Волошина...
Вот если бы о своих встречах с Кожиновым рассказали и написали сами Киссинджер, Моравиа, Пазолини, потомки Тютчева и Феликса Юсупова, тогда это было бы хорошо и уместно. Но пишут не они, а читатель Юрий Кравченко из Усть-Каменогорска, который "хотел бы назвать несравненное по глубине и воздействию исследование Руси и русского Слова", и публикуется это письмо не в "Recherches Internationalles", а в журнале, где членом редколлегии В.Кожинов, что и нехорошо, и неуместно. Сальери в роли Моцарта, Серебряков, инструктирующий бомбистов, - вот, увы, аллегорический образ многих сегодняшних филологов, возжелавших бранной славы, но стяжающих ее почему-то на страницах литжурналов, а не в окопах Приднестровья.
Впрочем, в отечественной публицистике появился и собственный "приднестровец". Это Татьяна Глушкова, далеко не бесталанная поэтесса и совершеннейшая Жанна д'Арк по резкости литературных высказываний. Православно-патриотический клир, самообеспечивавший себя почетом и уважением на страницах ведомственных изданий, никак не ожидал, что подвергнется сокрушительным разоблачениям - и от кого же? Да от той, которая долгие годы входила в его, так сказать, внутренний круг, координационные советы.
"Младенец с окладистой бородой", заселивший "сверхноменклатурное по происхождению и стилю" поместье под Москвой А.Солженицын; "полемист-кадровик", "интернационалист, ленинист и антикоммунист, славянофил и западник, временно исполняющий обязанности банщика А.И.Солженицына", "тайный конфидент Абрама Терца" В.Кожинов; "благополучный коммунист с огромным стажем", "профессиональный товаровед с аукциона Сотби", "лубочно-декоративный" В.Солоухин; "ординарец патриотических "их превосходительств"" А.Казинцев; их совместные "гимназические (при седых волосах) штудии русской истории" - далеко не самые сильные выражения в характеристиках "их патриотических превосходительств", раздаваемых Глушковой. Не привыкшие к таким яростным атакам, уверенные, что правее (или левее) их быть никто не может, мэтры патриотической словесности бросились было урезонивать свою взбунтовавшуюся единомышленницу, но получили в ответ серию еще более оглушительных оплеух. Конфуз, раскол в патриотах, скандал в благородном семействе!.. Но как же иначе? Как говорил Базаров, "решился все косить - валяй и себя по ногам". Татьяна Глушкова этому самурайскому правилу следует и тем вызывает противоречивое уважение, а вот отмежевавшиеся от нее "патриотические превосходительства" - нет.
Такого же противоречивого уважения достоин, с точки зрения автора этих строк, и Л.Бородин. Отсидев положенный - и немалый - срок, Бородин не впал по этому поводу в антисоветскую интеллигентскую истерику и не бросился стричь купоны по ведомству "лагерной прозы". Он - самый немногословный из патриотических литераторов, его самиздатовские и "тамиздатовские" публикации выгодно отличались от расхожего диссидентского трепа самобытностью содержания. Его художественные произведения, к сожалению, не поднимаются над уровнем добротной беллетристики, но попробуйте найти автора, который сам бы в этом признавался ("я - среднепишущий литератор"). Однако же изобразив в романе "Божеполье" коммуниста, мало того, бывшего члена Политбюро ЦК КПСС, Бородин отнюдь не сделал из него карикатуру, и даже наоборот, написал фигуру во многом трагическую.
Несколько лет тому назад Л.Бородин возглавил журнал "Москва", став тем самым одним из "превосходительств". Сегодня журнал воспринимается как приложение к "Вестнику Московской епархии" и к "Русской старине". Настоящей художественной литературы, за малыми исключениями, на его страницах не значится. No comments.
Но по-другому не бывает. Любое идеологизированное сознание страдает роковым эстетическим недочувствием, заставляющим полагать политический плевел произведения важнее его художественного зерна. Подлинное искусство всегда внеполитично, "цель поэзии - поэзия". Если же художник или приставленный к нему литературный комиссар начинают впрыскивать в плоть художественного образа эссенцию политического тезиса, искусство чахнет, перестает быть таковым. Приходится еще раз повторить, что наши новые литпатриоты, пламенно служа русской идее, разменивают на политический пятак то единственное, чем только может Россия гордиться перед человечеством - ее художественную культуру.
Тургенев - великий русский писатель?
Тогда послушайте:
"...У меня, осмелюсь доложить вам, из головы следующее воспоминание не выходит. Посетил я нынешнею весною Хрустальный дворец возле Лондона; в этом дворце помещается, как вам известно, нечто вроде выставки всего, до чего достигла людская изобретательность - энциклопедия человечества, так сказать надо... И подумал я в те поры: если бы такой вышел приказ, что с исчезновением какого-либо народа с лица земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца все то, что тот народ выдумал, - наша матушка, Русь православная, провалиться бы могла в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы, родная: все бы преспокойно осталось на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут - эти наши знаменитые продукты - не нами выдуманы" 8.
Салтыков-Щедрин - гордость русской литературы? Перечитайте "Историю одного города", она тоже не про заморскую дурость написана. Перечитайте, наконец, всю русскую классику, перепишите знаменитую пушкинскую фразу "Чорт догадал меня с умом и талантом родиться в России" и положите ее под стекло своего письменного стола, если вам придет в голову заняться патриотическим сочинительством.
...Пастернак, Мандельштам - на что они, ведь это евреи...
Да, но эти евреи обогатили космос русского поэтического слова, они перевели стрелку его изобразительных возможностей до предела, который, мы начинаем подозревать, просто не воспринимается ухом ревнителей подлинного, вонмигласного-благолепного, препоясанного буквой "ять" словесы. Поэтому лучше изъять их из читательского оборота соотечественников, а заодно пересмотреть на предмет масонских уклонений всю послепетровскую литературу. И вот уже одно, поднаторевшее в подобных разоблачениях патриотическое издание перепечатывает из номера в номер и слово в слово "Домострой", а другое навязывает читателю в качестве шедевра славянской поэтической культуры "Гадание на курицах". ("Сняв с насеста курицу, чаще петуха..."). В одном журнале публикуется штудия "Русский эрос" 9, а в другом предлагаются его художественные образцы: "Тяжело дыша, встал у ее ног, а она этими ногами обвила его шею и повалила на себя" 10. "Наш современник", доказывая жизнеспособность "русского романа", в течение года публикует эпопею В.Личутина "Раскол" и сопровождает ее зазывной рекомендацией: "Мы верим, что читатель "Нашего современника" поймет напряженность историософских исканий одного из леоновских (! - В.С.) наследников - Владимира Личутина... Удивителен язык личутинского романа - северный, заповедный, настоянный ароматом столетий... Мы знаем - нашего читателя не отпугнет родная архаика, древняя красота северных речений. Мы ценим в читателе силу мысли и эстетическое чутье" 11. На это можно было бы возразить, что силы мысли и эстетического чутья проявить в данном случае никак невозможно, потому что эпопея неподъемна размерами, писана старославянским суржиком и вследствие того практически нечитабельна.
Иногда на территории патриотической словесности попадаются не лишенные таланта произведения, но мера их талантливости прямо пропорциональна их свободе от патриотической фразы! Все та же закономерность, понятная каждому, кроме тех, кто является ее жертвой. С упрямством самоубийц целый отряд литературной интеллигенции гробит свои писательские, издательские, житейские, наконец, биографии, потому что они таковы, каковы они есть, потому что таков их психический склад, их ощущение мира. Оно деформировано, моноцветно, но попробуй докажи это человеку, ушибленному идеей. Он непременно ответит, что это вся нация, политика, культура шагают не в ногу, один он в ногу. Поэтому от любви к своей родине до ненависти к ней у таких людей часто один шаг. "В России нет нации. Нет нации, гордой и осознающей свои интересы. Есть только темное и забитое русскоязычное население, готовое, подобно стаду баранов, весело блеять, когда его гонят на убой. По сути дела, нет уже и великой, могучей России, а есть всего лишь евразийское, геополитическое пространство, заполненное некой абстрактной массой" 12.
Возможно, это так. Но иные народы, подпадавшие под власть полубезумных вождей или тщеславных прохвостов, что одно и то же, - они что, вели себя когда-либо по-иному?
Это во-первых, а во-вторых, эта евразийская человеческая биомасса обладает все-таки коллективным инстинктом, некоторой роевой исторической "самостью", один из признаков которой, как нам кажется, очень остроумно сформулировал Языков: "Что для немца хорошо, то для русского смерть".
Не так давно - автор статьи утверждает это со всей серьезностью - мы стали свидетелями главного культурно-исторического события последнего десятилетия. Речь идет о заседании телевизионного "Пресс-клуба", на котором был продемонстрирован двухсерийный фильм А.Кончаловского "Курочка Ряба". Стараниями организаторов этой затеи ей предшествовала энергичная телереклама, и они своего добились: в назначенное время за телевизоры уселась вся страна. Но дело не в самом фильме (на мой взгляд, блистательном), а в том, что за этим последовало. Как помнит читатель, прямо в телестудию была доставлена половина той самой деревни, где происходили съемки. То есть произошло именно событие: по одну сторону - просветительский авангард России, его, так сказать, столичная элита, а по другую - глубинно-нижегородское, безымянно-деревенское российское "множество". И вот после довольно путаной дискуссии, во время которой столичные златоусты блистали красноречием, а оробевшее "множество" - в основном красноречивым молчанием, ведущий решил поощрить вчерашних невольников агрогулага вопросом: "Кто за то, что раньше жить было лучше, поднимите руки".
Результат получился оглушительным. Без малейшей паузы, почти в рефлекторном порые все приглашенные за исключением одного проголосовали "за". То есть за те самые, заклейменные сотнями экономистов-публицистов, гигантов мысли и отцов русской демократии, узников совести и рыцарей свободы хрущевско-брежневские времена. Подобное голосование стоит любого референдума. На глазах у просвещенного человечества российское "множество" от первого, так сказать, лица, безо всяких полпредов и посредников заявило о своем нежелании переодеваться в европейское платье, как бы разумно оно ни было скроено.
Сегодняшняя провинция почти перестала покупать книги, выписывать газеты и журналы. Согласно расхожему объяснению, из-за возросших цен на печатную продукцию. Это правда, да не вся. Если бы литературная генерация, пришедшая на смену выдохшимся соцреалистам, выработала новую национально-культурную мифологему, она, скорее всего, сомкнулась бы в конце концов с народным телом. Но она ударилась в повторение задов европейской цивилизации, в неоавангардизм, концептуализм, конкретизм - на чью, собственно говоря, поддержку она собирается в таком качестве рассчитывать? Автор этой статьи преподает словесность в одном из окраинных вузов бывшей метрополии и может засвидетельствовать, что интерес студентов к русской литературе стойко падает по мере приближения к ее современному периоду. Мой коллега вынужден был отменить семинар "Особенности литературного процесса 90-х годов" из-за того, что студенты отказывались (или стеснялись) понимать предлагаемые им тексты: ненормативная лексика, извращенная эротичность персонажей, кошачьи головы во рту... В такой же растерянности пребывают школьные учителя, книгопродавцы, библиотечные работники - тот самый читательский актив, которым писатель должен был бы дорожить пуще премии Букера и собственного глаза. И если этот актив перестает быть таковым, дело, очевидно, не только в читательском кошельке, но и в писательской голове. Никто из здесь присутствующих не является ни русопятом, ни, упаси господи, национал-патриотом. Но поражает прямо-таки младенческое недомыслие тех, кто, поливая ошарашенного читателя ушатами "срамной прозы" или иными мовизмами из постджойсовского набора, полагает, что служит литературному прогрессу, приобщая соотечественников к достижениям просвещенного Запада.
Короче говоря, новая русская интеллигенция не выполнила своей исторической задачи. Вместо того, чтобы создать новых национальных богов или по крайней мере модифицировать старых, она целое десятилетие протолкалась в светском треугольнике между Домом кино, редакциями хиреющих литературных журналов и дворцовыми прихожими. О, конечно, патриотические камлания новоявленных радетелей "третьего Рима" украшением русской художественной культуры отнюдь не являются. Но еще безнадежнее отыскивать нечто подобное у наших французско-нижегородских прогрессистов с сертификатами от Сороса и Букера. Впрочем, культурно-политическая ситуация меняется, как кажется, не в их сторону. Ничего хорошего от этой возможной рокировки нам с тобой, дорогой читатель, ожидать не приходится, потому что если "эти" развлекают нас по крайней мере своими лексическими играми и сексуально-филологическими клип-романами, то "те" превратят литературу в подобие патриотического тропаря.
Но что толку в таком патриотизме, если он выплескивает вместе с водой и ребенка, лишает русское художественное слово его эмоционально-эстетического блеска и пушкинской всечеловечности...
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Шевцов И. Голубой бриллиант // Молодая гвардия. 1994. #1. С.62, 63, 68, 75, 78.
2 Сергеев Ю. Княжий остров // Молодая гвардия. 1994. #5. С.272.
3 Теплова Г. Памяти А.Передреева // Молодая гвардия. 1995. #5. С.225.
4 Сaлтыков-Щедрин М.Е. Дневник провинциала в Петербурге. М., 1986. С.171.
5 Кур А. Из истинной истории наших предков (По новейшим данным) // Молодая гвардия. 1994. #1. С.211-212.
6 Оппоков В. Кащеева игла масонства // Молодая гвардия. 1995. #2. С.140.
7 Кожинов В. О принципах построения истории литературы. - В кн.: Контекст-72. М., 1973. С.283-285.
8 Тургенев И.С. Собр. соч. в 12-ти тт. Т.4. М., 1954. С.94.
9 Молодая гвардия. 1992. #3, 4.
10 Варфоломеев М. Куст шиповника // Наш современник. 1992. #9. С.93.
11 Наш современник. 1995. #1. С.3.
12 Андреев А. Русские и Россия // Москва. 1993. #11. С.133.
"Постскриптум", вып.4:
Следующий материал
|
