Марина Георгадзе
* * *
Благо-получье с-состояньем
- мне это никогда не снится.
Я и простому выживанью
не понимаю научиться.
Пытаюсь завязать ботинки,
на право-лево рассчитаться
- но все блестящие картинки
поверх насущного ложатся,
рябят, дрожат, переливаясь,
все путают и преломляют.
И вот - я в стену лбом втыкаюсь,
рот открываю мимо чая.
Так в воду брошенной монетке
на дне фонтана, ручейка
- ей не мечтать о прочной сетке,
обивке мягкой кошелька.
Зато! - зато не будет счета.
В свинью не бросят, на съеденье
не отдадут. Одна забота:
блести улыбкой идиота,
лежи залогом возвращенья.
(Vermont)
В каждом озере - по Луне.
Вдоль дорог стрекочет трава.
Выделяется на холме
камня белого голова.
- Ты на солнце, сын, не гляди,
а особенно на закат.
Когда черные как вожди
в красном небе сосны стоят;
- не смотри на Луну потом
между синих ночных берез.
На лице ее на сыром
не ищи котлованы слез;
- пробегай по скользкой траве,
прикасаясь ладонью слегка
к ветке, камню стволу, голове,
ко всему, что встретит рука;
- поднимая ступни высоко.
Замечая углами глаз
блеск в кустах, крыло над рекой,
- отворачивайся тотчас.
Юля Вахновецкая
* * *
Страдай за всех, плати за зло любовью,
Тверди, что этот мир не так жесток,
И ангелы положат к изголовью
Ветрами искалеченный цветок.
Блудница-ночь хозяйничает в храме,
Твоей Господь не выполнит мечты -
Командовать жестокими ветрами,
Спасая обреченные цветы.
Но все-таки в незнании счастливом,
В смирении, в покорности любой
Холодный ветер с дьявольским отливом
По-прежнему останется тобой,
И ты пройдешь уверенней и тише
Туда, где тьма по-своему права,
Еще не понимая, кто услышал,
И кто ответил на твои слова.
* * *
Согрешит за монету пророк,
Белый голубь окажется сизым.
Идеал недоступно высок,
А удел недостоин и низок.
И, когда не под силу борьба,
То надеешься только на случай
И на нить, что безмерно слаба,
Оставаясь безмерно могучей.
Леонид Костюков
* * *
Ах, и месяц белесый! Ах, матовый!
Всё висит и скрипит на оси.
Убирайся, читатель, уматывай,
рифму горькую зря не проси -
Ту - высокую, гибкую, черную,
то стальную, то ложно-покорную,
что стояла, бесслезно суха,
над эпохой - кровавой и вздорною,
что траву приспособила сорную
к соприродному росту стиха.
Многопалой тягучей реки
много раз переменятся воды.
Обжигает глаза и виски
легкий ветер бесславной свободы.
По изнанке небесного свода
пусть шаги ее будут легки.
Памяти тестя
В суете простых скоротечных дел
я случайно куртку его надел
и пошел в ларек покупать муку
по размытой глине и по песку.
Дождь с утра грозился - и вот пошел.
Я в кармане куртки его нашел
шапку из материи плащевой,
по краю прошитую бечевой.
Он сложил ее, как бы я не смог, -
я бы просто смял, закатал в комок,
обронил в лесу, позабыл уйдя,
никого б не выручил от дождя.
Там очки - для его, а не чьих-то глаз,
валидол, который его не спас,
пара гнутых проволок - потому,
что так нужно было ему.
Дождь все лил, сводя ручейки в ручей,
и в сиротстве бедных его вещей,
в каждой мелочи проступала смерть,
как когда-то из вод - твердь.
И с тех пор доныне влекут меня
две стихии - воздуха и огня,
что умеют двигаться в никуда -
без названия и следа.
А.Гальцев
Ваганьковские медитации
Ты решил пожить, немотой небес
не терзая ум, - это верный нумер:
коли встал на твердь - выбирай на вес,
напирай на плоть. И нежданно умер.
Проливным дождем заливает след.
Ветерок свистит в решете ограды.
Посмотреть, так мертвым и места нет:
даже прах - не твой. И тебе не надо,
ибо ты познал мировой подвох:
нипочем отдав так ничтожно много,
ты ушел в себя, одинок, как Бог,
а ценой потерь перевесив Бога.
Пусть блуждает зверь по своим лесам.
Пусть янтарь хранит паучка на память.
Ты вершил все сам - и остался сам.
Ты достиг всего. Что еще прибавить?
Я живой пока, но уже б/у,
твой названный брат, ученик успешный,
припадаю лбом к твоему холму
и предвижу ад - никакой, кромешный.
"Постскриптум", вып.6:
Следующий материал
|
