ПЕРВАЯ КНИГА ПОХОДА
(продолжение)
И донесли Фрунзе, что подходят к концу припасы города этого и осталось их на десять дней и еще на два дня, а жиров и пшена и вовсе на пять дней, не более. И спросил тогда Фрунзе у близких ему, как быть. И ответил некто, что, дескать, надо отпустить народ до весны. И возразили ему, что, мол, соберутся ли после? И сказал тогда Фрунзе - чего ж не распустить, если не ведают, зачем стоять тут. А только стоило ли хоронить под стенами города этого лучших товарищей своих, чтобы рассеяться прежде запасов пшена? И воскликнули тогда в смущении бывшие при этом: "Что же делать теперь? Направь нас!" И сказал Фрунзе тогда: "Что ж неясного здесь? - не пойму! Или исчезли враги наши с лица земного? Или свободны отныне народы земель до Моря Восточного и до Моря Южного? Или нет больше плача над землей? Что ж держит нас? Пойдем теперь дальше - кто ж нас остановит! И будем же славны, как прежде - и да не опозорим же товарищей наших, павших в битвах дней прошлого!" И спросили тогда, как быть с недостатком провизии и прочего, нужного для похода. И отвечал Фрунзе в воодушевлении: "К чему колебания эти?! Выйдем в степь - степь даст нам провизию и фураж коням нашим; и оружие - если надо кому еще оружия!" И воспрянули бывшие при этом и решили выступать на третий день, и после каждый пошел к людям своим.
Вот имена начальников похода, как они вышли в степь: первым из них Евсей, прозванный Калина, и с ним люди его: астраханские рыбники. За ним Ефим Дуга, добывший Багряного; дальше Говоруха-Отрок и Завьялов Неназванный, а с ним обозы, за обозами - Соленый и с ним, в строю сотников его, - Фрунзе. Следом Ефим Небогат и Тимофей Пакля с людьми Багряного. Следом Данила Сыч и другая часть обоза. Затем Матвей Плаха, известный как Однорукий, и Еврей Гольц, за ним Архип Заяц и, после всех, Федот Сухой и плотники его, люди надежные в бою и работе. Салават-мирза же и немногие люди его вышли прежде того - чтобы узнать степь.
И выступили против Фрунзе некоторые вожди киргизские и были разбиты, а люди их рассеяны в степь. И выступили за ними другие, большие числом, помня обещанное Багряным, и также были разбиты, потому что не лежало к правде дело их, за что сражались они. И попали в руки к Фрунзе стада их и сокровища их, и надо было решить, что делать с этим. И велел Фрунзе поделить стада впятеро, и после - пятую часть велел отдать в обоз войска своего, остальное же поделить промеж киргизов поровну - чтобы никто не обижен был перед прочими. Сокровища же велел Фрунзе пересчесть, и вышло сосудов золотых и серебряных - восемьсот девяносто, богатого оружия - две тысячи двести шестьдесят, конской амуниции, выделанной золотом, - на триста пятнадцать конных, женских же украшений - без счета. Помимо этого взяты были золотая колесница под четверку коней и диамантовое ожерелье генуэзской работы, дарованные во времена прежние киргизам от Джучи-хана, в знак владения ими степью. И обратился к Фрунзе некто и говорил: "Я златокузнец, мне ведомы секреты мастерства сего от отца моего, как ведомы ему от деда. Вели отдать мне вещи эти, ибо знаю я, как поступить с ними". И спросил тогда Фрунзе у бывших с ним: "Кто человек сей?" И сказали, что так, мол, и так - что начальник ему - Евсей Калина и что сам он - воин искусный и не раз показал себя. И спросил тогда Фрунзе златокузнеца: "Что ж сделаешь ты со всем этим?" И сказал тот в ответ: "Знаешь ли ты, как поступали люди дней прежних?" И сказал Фрунзе "Говори!" И сказал тот в свой черед: "Если хотели они почтить кого-либо перед прочими, то изготавливали для него что-нибудь: браслет ли, отделку для оружия его либо доспехов его. Если же нужда была почтить героя павшего в пример живущим, то насыпали холм поверх могилы его и клали в могилу ту добычу дней войны и также сделанное искусно в память его. И стоят холмы те от дней минувших по дни нынешние, и стоять будут до дней последних". И по слову этому велел Фрунзе отдать мастеру золотой кузницы все кубки и прочие сосуды драгоценные - чтобы он выковал из них золотого всадника, разящего копьем лисицу, - в память о Ленине, погибшем за трудящихся. И велел еще отдать ему в помощь шесть человек, крепких телом и способных к ремеслу, и, кроме них, всякого, знакомого со златокузнечным делом, - кто объявится. И сделали так.
Стал умирать Данила Сыч, и узнал об этом Фрунзе и велел войску своему стать лагерем, ибо думал он, что, может, - обойдется, как обошлось при взятии Гурьева. И приготовили Сычу отроки его ложе в степи, в стороне от лагеря, как он просил. И пришел к нему Фрунзе и говорили они, вспоминая, что было у них за годы, и попрощались они, и, утомившись, заснул старый Сыч, будто бы в облегчении. И прошла ночь, и утром увидели отроки его слушающим пение птиц, и сказал им Сыч: "Вот поют птицы степи - птицы утренние - и никогда так красиво не пели будто!" И наполнились слезами глаза его, и понял он, что умирает. И послали за Фрунзе сказать, что Сычу осталось недолго. И пришел он, и с ним были все начальники астраханские, кто был еще жив, и любимые отроки Сыча, остальных же к нему не пустили, ибо многие хотели попрощаться с ним. И спросил умирающего Фрунзе: "Что сделать тебе после?" И ответил Сыч в трудах смерти: "Пусть похоронят меня, как говорил златокузнец, вещи же мои немногие пусть оставят со мной, только коня моего возьмите: славный у меня конь - пусть и дальше он топчет врагов наших!" И привстал Сыч, силясь разглядеть пришедших к нему, но не было уже сил у него. И когда бросились отроки на помощь к нему, уже оставило его дыхание жизни.
И велел Фрунзе насыпать два кургана на пути полков своих - один над могилой Данилы Сыча, почившего от старости и от ран дней ушедших, другой рядом, памятью о Ленине, раздувшем угли свободы в костре народных мучений. И работал всякий, вставший под знамена его, день ото дня - и так восемь дней целиком и половину дня девятого. И поместили в первый курган выкованное из золота - всадника, разящего копьем лисицу, и дивились люди искусности работы этой. Другой же курган укрыл старого Сыча, чтобы спал он спокойно после ратных трудов своих и никто не тревожил его. И положили возле Сыча шашку его и карабин его, и старую трубку его, и укрыли буркой его черкесской, как при жизни любил укрываться он. И велел Фрунзе, чтобы курган Данилы Сыча был на шесть локтей ниже кургана Ленина, и сделали так. И стоят эти два кургана в степи до дней нынешних, и зовут это место в степи - Тюё-тау, что значит Верблюд-гора.
Вскоре после смерти Старого Сыча созвал Фрунзе совет начальников над полками своими, чтобы решили они, куда вести войско это, - ибо разное говорили люди, допущенные к совету. И пришли все, и стал говорить первым Соленый и сказал словами воодушевления: "Что ж мы решаем, будто есть еще пути, кроме наилучшего! Вот перед нами Макат: пойдем же на юг от него - к морю - по морю будет наш путь. И да восславимся мы на Мангышлаке - и освободим живущих там, и омоемся после в горячей воде Кара-Бугаза, и, омывшись, - возьмем Красноводск рукою своей. Все дороги открыты господину Красноводска: на Мары и Ашхабад, на Бухару или Мешхед, в землю персидскую! И воспрянут народы и очистятся от веков рабства сосущего - и станет цвести земля та, всюду, где ступит нога наша и куда укажет рука наша!" И многие подтвердили слова эти, потому что были они близки духу их. И спросил тогда Фрунзе: "Нет ли кого, кто хотел бы сказать об этом?" И поднялся тогда Ефим Небогат и сказал собранию медленным словом, как было у него в обычае: "Послушайте, друзья мои верные, друзья проверенные, братья крови моей, соратники лет многих и битв славных! Вот что скажу я вам об услышанном - добрые слова сказаны. Славен Соленый: муж смелый, шашка его в бою многих стоит. Мне ль не поддержать его, как прежде не раз бывало? Воистину - так. И воистину - мне сказать, коли вижу в словах его заблуждение мысли либо лукавство разума - ибо брат он мне младший и перед братьями своими говорю теперь". И взволновались пришедшие на совет и спросили его: "Что ж так?" И сказал он: "Вот слово мое: велик будет путь до Мангышлака. Труден для людей наших - ибо мало на нем колодцев и редки жители мест тех. Многих недосчитаемся, пока дойдем до Красноводска. И зачем лишения эти? Что толку нам умирать в пустыне, будто бы солнце - враг наш, и для чего оружие наше? И кого освободим мы тогда: змей да ящериц?" И вновь взволновались бывшие на совете, и вскрикнул Салават-мирза с насмешкой: "Что ж нам, Ефимушко Робкий, искать теперь славы в странах бессолнечных? Или же паче всего, вернуться в Гурьев и рыть там колодцы?" И ответил ему Евсей Калина: "К чему насмехаться - ведь есть еще пути помимо указанного". И спросили его тогда, и сказал он: "Вот путь наш среди селений цветущих и жителей многочисленных: прекрасны сады их, тучны их стада и много хорошей воды на пути этом. Двинемся же так: от Маката - к востоку, покуда не достигнем Челкара. Придя же в Челкар, повернем на юг, к Арал-морю, богатому рыбой. И освободим народы, у моря того кормящиеся, и после двинемся через Усть-Юрт в земли, где живут каракалпаки - народ, покоренный йомудами. Там владения хивинского хана - и сразимся с ним, и рукой своей возьмем города его и дадим свободу подданным его - впервые от века. Река течет там - зовется Аму-Дарья, от гор ледяных персидских и уходит потом в Арал. И город на реке - Чарджу, и от Чарджу дорога открыта на Бухару и Самарканд, владения эмира Бухарского: не туда ли звал нас Соленый?" И поднялся тогда шум великий среди начальников полковых, и говорили одни: "Вот истинно - слова мужа зрелого, глядящего далеко!" И порицали другие сказанное и говорили, что, мол, прав Соленый. И состязались они до ночи в сладкоречии и громкоголосии - пока не понял Фрунзе, что не договориться одним с другими, как не ужиться в озере рыбе морской, а рыбе озерной - в море синем.
Вот что сказал тогда Фрунзе, желая утолить страсти, когда иные уже тянулись руками к нагайкам, у пояса их висящим. "Дети мои, с кем провел столько лет я, с кем делил до дня нынешнего все тяготы жизни военной - друзья мои верные, те, кого не сгубили степи Царицына и волжские плесы - кто уберегся пули лихой и клинка горячего, кому случалось кашу из травы придорожной солоной водою запить, - вы ли здесь передо мною? Вы ли уличаете друг друга - уже долгие часы, и шум стоит над собранием вашим? Разве не смиритесь вы перед мнением мужа опытного, уважаемого вами и достойного внимания вашего? Разве нет такого среди вас и людей ваших?" И стали кричать тогда пришедшие на собрание: "Ты, Фрунзе! Ты один нам судья помыслам нашим и словам нашим! Ты рассуди нас, кто прав из начальников наших!" И ответил им Фрунзе: "Пусть так. Знаю, как разрешить споры ваши: пусть вспомнит каждый, чем поклялся, вступив под знамена эти, какой обет дал перед лицом воинства нашего!" И ответили ему: "Так! Помним мы слова наши!" И сказал он тогда: "Ведь клялись мы освободить народы страждущие, где бы ни жили они" И ответили ему: "Так! Помним слова эти!" И, услышав это, сказал тогда Фрунзе: "Что ж худого тогда, если одни пойдут морем и освободят народы берега, в то время как прочие пойдут на Хиву и освободят людей Аму-Дарьи и Усть-Юрта? И воссоединимся после у Бухары и попробуем эмира: возьмет ли его рука наша? И коли возьмет, то не будет нам преграды до земли персидской к югу и до Ошских гор к востоку и напоим коней наших из ферганских колодцев - и будем славны в тех землях более Искандера Великого!" И спросили тогда: "Кто ж разделит полки наши?" И ответил Фрунзе, что нет нужды - довольно охотников и в той и другой части, следует лишь выбрать верховного над всеми начальника. И просили его люди сделать это, и поставил Фрунзе над одними Салават-мирзу, над другими же - Матвея Плаху. И после разошлись все по шатрам своим, потому что близилось уже утро дня следующего.
Вот имена начальников над полками, с тех пор как разделились они перед Макатом. Вот те, кто пошел за Салават-мирзой, те, кто выбрал верховенство его. Первым - Завьялов Неназванный, за ним Говоруха-Отрок и Ефим Дуга, после всех же Соленый и люди его. Всего же начальников - пять человек, считая Салават-мирзу. Разделившись же, двинулись они к морю Каспийскому и сражались на Мангышлаке и под Красноводском, и о том, как сражались они, и все дела их и слова их, и что стало с ними, написано в книге Говорухи-Отрока.
Вот те, кто остался под Макатом и по взятии Маката пошел на юг, к морю Аральскому. Вот имена их, как звали их: Матвей Плаха, тот, что с одной рукой, - и поставлен он был над всеми как старший возрастом после Данилы Сыча, когда тот умер. С ним Архип Заяц, по прозвищу Горелый, Еврей Гольц, затем - Федот Сухой и плотники его, после - Ефим Небогат и Евсей Калина, астраханский рыбник. Всего же начальников - шесть человек, и пошел с ними Фрунзе, потому что было их больше числом, чем ушедших к Мангышлыку. О том, как сражались они, и все дела их и подвиги их - все это описано в Книге Степи, известной еще как Вторая Книга Похода, также и в Книге Земель и в преданиях жителей мест тех.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ ПОХОДА
КНИГА ЦАРИЦЫНА
Был человек в Царицыне, и звали его Степан Ветряной. Был он горшечником, дом его стоял над рекой - и был паводок, и обрушился в реку дом его, и семья его, и дети его, и все погибли. Степана же в ту пору не было. Вот вернулся он, и рассказали соседи ему, как было, и отдали белого козленка ему - все, что сохранили от имущества его. И ждали соседи, что он скажет, - Степан же молчал. И после поднял козленка на руки свои и пошел прочь. Соседи же думали: "Вот горе у человека! Не будем ему мешать: после вернется к нам!" Степан же не слышал их, горе заволокло сердце его. Так прошел он не одну версту, пока не стал просить пищи козленок его, - тогда опустился Степан на обочину дороги и пустил козленка пастись среди придорожной травы. Сам же заплакал о горе своем.
В то время Федот Сухой набирал отряд свой, сражаться под знаменами его за свободу трудящихся народов земли. Раз ехали люди его дорогой и увидели плачущего у обочины ее и белого козленка, которого он пас. И был дождь, и спросили его, почему не идет он в дом свой к жене своей, и ответил он, что дом его теперь велик, и стены дома его - где небо касается земного края. И понравился им ответ его, и сказали ему: "Что ж, не пойти ли тебе с нами, друже?" И спросил он, далеко ли едут они, и ответили: "Далеко ли - а все будешь в доме своем". Попросил он тогда дать ему нож, и когда сделали по слову его - привлек к себе козленка и вырезал ему клок шерсти его и схоронил в шапке своей. И тогда дали ему коня, и ушел он с отрядом.
И стал славным бойцом Степан Ветряной, ходил он походами с отрядом Федота Сухого, и Федот поставил его над десятью. И ходил он, старшим над десятью, к соленому озеру Эльтон, и был отмечен за это Федотом Сухим, и получил аварскую папаху и бинокль из рук его.
В те дни был взят Царицын, оставленный прежде. И был бой перед этим, и сражались на улицах его несколько дней, и многие жители его погибли тогда, и множество домов сгорело. И пришел Степан туда, где прежде был дом его, и увидел прежних соседей своих в горе: пожар погубил дома их и все имущество их. И узнали они Степана и взмолились ему, чтобы он помог им. И сказал им Степан: "Что в силах я против судеб ваших? Разве поделиться козлиной шерстью!" И велел людям своим пригнать им козье стадо, захваченное прежде возле города. И принялись жители ловить коз этих, и ссорились между собой, и били друг друга чем попадя, и многих забили насмерть.
И приблизил его к себе Федот Сухой и послал его в Сальск-городок попробовать, за кого встанут казаки. И отправился он, и была буря в степи, и снег, и не видели друг друга едущие рядом. И когда утих ветер, понял Степан, что один он и степь вокруг. И отпустил он поводья коня своего, и вывел его конь к хутору, и стал искать Степан людей на хуторе том, но не нашел никого, кроме дочери хозяина. И приглянулась она ему, и отдал Степан ей коня своего и попросил напоить. И спросил, где хозяева хутора этого. И ответила девка, что отец ее, вахмистр Кучерявенко, уехал в город по зову городского полковника да задержался бурею. И сказал ей Степан, что голоден, и принесла она ему молока и картошек, Степан же привлек ее к себе и принялся ласкать ее и после познал как женщину. И увидели они некоторое время спустя скачущих к хутору вдалеке. И сказала девка: "Это отец мой и люди его возвращаются из города". И сказал ей тогда Степан: "Спрячь меня, не то выдадут они меня в Сальск - награда обещана за голову мою". И указала тогда девка на сарай, где держали коз, и схоронила в нем Степана.
Тем временем подъехал к хутору Кучерявенко и спросил у дочери, не было ли кого здесь, потому как видели люди его чьи-то следы в степи. И ответила девка, что не видела никого, кто б был ей незнаком. Чуть погодя увидел Кучерявенко чужого коня, евшего из яслей его овес, и, однако, не стал спрашивать больше дочь свою, а приказал отрокам своим осмотреть хутор. И принялись отроки осматривать дом и все постройки и погреба - и пока удалились они, сказала девка отцу своему, что мужа ее ищут отроки с тем, чтобы выдать его на казнь. Тем временем вернулись посланные и привели Степана, сказав: "Вот человек, воровавший коз здесь". И велел тогда Кучерявенко оставить их и, когда удалились все, спросил Степана, что делал тот в козьем сарае. И ответил он, что жил некогда в Царицыне, и был у него козленок малый, и оставил он его в придорожной траве, а нынче ищет выросшим. И спросил тогда Кучерявенко, как же намерен узнать он козленка своего, и ответил тот: "По шерсти". И показал клок шерсти козлиной с исподу шапки своей. И сказал тогда Кучерявенко людям своим, что это путник, сбившийся в степи, и чтобы не трогали его. И остался Степан на хуторе и следующей весной отстроился на выселках.
КНИГА СТЕПИ
(Вторая книга Похода)
От дней начала и до дней исхода - недвижна ты и великолепна, степь. Приходят люди, рождаются из чрева матерей своих и пускаются в путь тропою твоей с севера на юг и с юга на север, и пускаются в путь с востока на запад и с запада на восток - и проходят путем своим, и нет их боле. Где они? И только колышутся травы твои - от века, и бродит ветер над равниною. Где они? Пришли ли к цели пути своего? Кто ответит теперь? Кто перечтет их - кого приняла ты, степь, в тучное чрево твое. Ты мать нам, степь, ты хранишь нас до срока - утоляешь голод нам охотой и жажду нашу у степных колодцев, ты согреваешь нас у ночных костров и даешь нам женщину силой руки нашей - тебя ли не благодарить нам? И не ты ли примешь нас в последние объятия твои, дабы воплотиться в тебе, рассеясь в черной плоти твоей и, после, взойти травами колосящимися? И кто помнит о нас помимо тебя, степь? - Лишь враги наши. И кто сбережет детей наших? Лишь ты да случай.
...Вот она, степь. Когда убрана травами, и колосятся травы покуда хватает взгляда; когда выжжена солнцем, и подымает ветер мелкую колючую пыль... Тиха степь: лишь свист хищной птицы рассекает воздух, да путаются ветры в ковылях - и только изредка встанет белым столбом шайтанчик - малый безобидный смерч, и через четверть часа уляжется сам собой: ничто не всколыхнет тебя, степь. Ничто не встрепенет тебя надолго - ни пыльная буря, порождение дальних, высохших солончаковых озер, ни голодный пролет саранчи, несущей свою гибель в неисчислимости своей, - и вот уже легла на землю саранча, и всякая тварь поедает ее... Ничто не властно над тобой, степь: пройдут по тебе бесчисленные народы, как прошли народы дней минувшего, и уйдут дела их, как осела вскоре пыль, подымаемая копытами их стад, - и лишь курганы, насыпаемые руками рабов их, будут стоять в степи вечно, неведомые и покатые, и по ним, как по звездам ночью, определит направление раздвигающий ковыли путник.
Вот бывшее перед Макатом; как разделились между собой начальники астраханские, и разделились за ними люди их и имущество похода, и оружие, и фураж. И пошел Фрунзе с теми, кого больше, и было тех, кто пошел с Фрунзе, больше на треть. И поставлен был над ними Матвей Плаха однорукий, как самый старый и опытный в походах. И выделились те, кто пошел за Салават-мирзой, разбили лагерь новый, в двух верстах от лагеря Фрунзе, и стояли в том лагере двое суток, готовясь к выступлению. Когда же увидели, что готово все: и лошади, и имущество, и каждому известно, кто начальник его, и кто слева от него, и кто справа, и нет смысла более откладывать выступление до дня следующего, то собрались начальствующие над идущими на Мангышлак и отправились к Фрунзе и сказали ему: "Вот, Фрунзе, готово все - и люди наши, и кони, и оружие наше - и нет смысла откладывать". И сказал им Фрунзе: "Добро. Пусть теперь выйдут в степь из лагеря того и из лагеря этого". И когда сделали по слову его, сказал Фрунзе бойцам своим, бившимся под знаменами его у Царицына и у Астрахани, возле Казани и под Гурьевом-городом. "Дети мои, вот час расставания - и пусть обнимет каждый из тех, кто по эту сторону, кого-либо из стоящих по ту, ибо предчувствую я, не всем из нас доведется встретиться вновь". И обнялись бойцы, забыв распри дней недавних, и после велел Фрунзе устроить пир, дабы запомнил каждый, каково было братство их, и пронес память о том до дней последних своих. И был пир, и пировали все два дня и две ночи, после же вновь разделились по лагерям своим и следующим утром выступили в поход.
И подошел Фрунзе к Макату и, обложив его со всех сторон осадою, послал к защищающим его людей своих, чтобы те сказали им, чье воинство перед ними и кому противостоят они понапрасну. И выслушали посланцев защищающие город и сказали, что нужны им два дня и две ночи, чтобы обдумать слова услышанные, и дал им Фрунзе два дня эти и приказал пустить в город воду ручья, перед тем перегороженного, чтобы изнурить осажденных. Макат же прежде был неприметный городок с немногими жителями, когда же пришли времена бедственные, и встала огнем степь, и перестал узнавать соседа сосед, и стонали люди от разорения имущества их и от потери близких их, и стонали более от страха дня наступающего, нежели дня прошедшего, тогда поднялись те, кто уцелел еще, и взяли оставшееся от имущества своего, что могли унести, и часть скота своего, что могли отогнать, и пришли к Макату. И были это люди племен различных, и каждое племя принесло богов своих. Макатом же правил некто Афанасий Черных, человек штатский и служивший до того на акцизах. Над городом же его поставили по незначительности такового. И обратились к нему пришедшие тогда и сказали: "Вот мы, начальствующий над городом, вот мы в руки твои - защити нас от бедствий времени этого". И ответил Черных: "Как защитить мне вас, ведь незначителен гарнизон наш и сам я человек невоенный. К тому же нет у Маката ни насыпей земляных, ни каменных стен - что я могу, приди кто из степи?" И сказали ему пришедшие: "На сотни верст в округе - нет места иного, потому построим земляную насыпь снаружи домов этих и возведем частокол над насыпями". И согласился Черных со словами людей этих и поставил Ильдара Рябого надзирать за работами.
И возвели они укрепления, о каких говорили, и поставили частокол над насыпью земляной и башни сторожевые, и собрали запасы провизии, хотя и незначительные количеством, потому как был голод в степи уже несколько лет. Закончили же они работы свои месяцем и двумя днями прежде чем подошел Фрунзе испытать работы их. И, увидев перед укреплениями новыми лагерь военный и множество войска конного и пешего, решили бывшие в Макате: "В добрый час решили мы дело - а ну как запоздали бы на месяц с малым: что бы стало тогда с семьями нашими и имуществом нашим!" И пришли они к Афанасию Черных и сказали тогда: "Вот мы для боя, градоначальник, - отразим же нашествие людей степи: укрепления наши хороши - не взять их конными, есть оружие у нас и полны решимости мы защитить семьи наши и имущество наше". И ответил им Черных тогда: "Знаете ли вы, кто стал лагерем под укреплениями этими? И какие города взял он прежде - не чета этому". И ответили пришедшие: "Так говоришь, градоначальствующий, многих победил Фрунзе во дни прошедшие с войском, что было под началом его, однако не то оно нынче: меньше стало число его, нет в нем лучших бойцов, ушедших к морю, - попытаем же счастья: может, и совладаем с оставшимися!" И ответил Черных говорившим: "Добро, завтра будет решение мое. Сейчас же идите к людям своим". С тем и ушли пришедшие. И не знал Афанасий Черных, как поступить ему: сражаться ли на приступе либо отдаться на милость осаждающим. И созвал он тогда от каждого народа, из пришедших в Макат, магов их и волшебников их и слушателей богов их, и сказал им, чтобы спросили богов этих или духов или знамения - кто верит во что. И сделали те по слову его, и показалось им разное - одним, что надо сражаться, другим же - что смысла нет искушать оружие перед врагом их. И было на исходе время, отпущенное Афанасию Черных осаждавшими, а он не знал, как поступить ему. И когда проходил кто-то и говорил: "Сражаться!", то откладывал он спичку возле правой руки своей, когда же проходили и говорили "нет", то возле левой. Когда же истек час оговоренный, было спичек поровну, последняя же была - налево. И велел тогда Черных открыть ворота города того, и ушел посланный им исполнить это. И пришел уже после того киргизский мулла и сказал, что было знамение ему от могилы праведника веры их - видел он ящериц, вспыхивающих пламенем тихим без дыма, и из пламени этого вышли джинны и стали плясать и топтать тех ящериц, ящерицы же не поддавались им и бегали вокруг ног их. После же ящерицы те сплелись вдруг в огненный ком и из кома того родился Джирджис с горящим копьем и поразил обоих джиннов. И сказал мулла, что подобно Джирджису, разящему джиннов, должны пришедшие в Макат вместе с живущими в нем поразить врагов своих. И поверил Черных в знамение это и отдал приказ вступить в бой всякому, носящему оружие, но опоздал он с приказом этим, потому как входил уже враг в ворота городские, открытые по слову его, бывшему перед тем.
Когда же истек срок, отведенный городу, послал Фрунзе узнать, что же решили защищающие Макат. И донесли Фрунзе, что открыты ворота города этого и белые флаги над ними. И обрадовался Фрунзе и сказал бывшим при нем: "Вот мудрость народов степей здешних! Войдем же в город, и да не обидит никто жителей его, и имущество их, если только не черезмерно оно!" Когда же вступили первые из них в ворота эти, то увидели оружие, направленное на них, и бойцов многих, исполненных к бою. И завязался бой, и многие пали в первые минуты, потому как было это неожиданно для них. И донесли Фрунзе, как было дело, и смутилось гневом лицо его, и сказал он: "Горе лжецам города этого, да будут могилы их в собственных домах их!" И выхватил тогда шашку и крикнул коню своему, Бураку: "Живее, Бурак, лети же наказать преступников города!"
И был бой на улицах, и длился он четыре часа без малого, и стал искать среди боя Фрунзе начальствующего над противящимися ему. И выкликал он его, чтобы сразиться с ним. Черных же, видя, что одолевают его, забыл про бойцов своих и поспешил сдаться сам вместе с бывшими при нем, и взяли их люди Евсея Калины и, связав, привели перед Фрунзе, когда бой уже кончался. И велел Фрунзе развязать Афанасия Черных, и сделали по слову его И подвели Черных коня из взятых в городе, и дали шашку одного из воинов его, павших в бою. И сказал ему Фрунзе: "Слушай, начальник над городом! Вот конь тебе и клинок тебе - сразимся же, и кто осилит: ты ли - и уйдешь отсюда куда будет воля твоя, и возьмешь с собой близких тебе и всего, в чем нужда твоя". И ответил Черных: "Мне ли биться с тобой, славен будь, Фрунзе? Что я - человек невоенный, не в битвах мое ремесло..." И сказал на это Фрунзе: "В чем же тогда твое ремесло? За что возвысили тебя люди?" И ответил тот как есть: что на акцизах он служил прежде и брал деньги от винных заводов и от иных заведений. И изумился Фрунзе ремеслу этому и воскликнул: "Вот муха на гноище! Раздавлю же ее!" И велел посадить его в бочку и, законопатив ее, залить до краю вином крепким и, залив, - зарыть на площади города этого Маката на пять саженей в землю. И сделали так.
По взятии города стоял Фрунзе в Макате три недели, когда донесли ему, что замечены холерные больные среди жителей и несколько умерло уже. И созвал тогда Фрунзе полковников своих и сказал, чтобы вывели людей из Маката и стали лагерем двумя верстами к югу. И сверх того, чтобы выставили стражу из людей особо проверенных и надежных, дабы не было сообщения между городом и войском, да у городских ворот чтобы поставили стражу, дабы никто не вышел из города и не вошел в него. И сделали по слову его, и не было больше холеры в войсковом лагере, тогда как в городе все умирали и умирали. И послали тогда жители выбранных меж собой к Фрунзе, и не пускала их стража - еле умолили ее. И взмолились они к Фрунзе: "Почто гонишь нас, хозяин степей? Есть ли предел гонению твоему? В чем вина наша? Или не казнил ты тех, кто с оружием противился руке твоей? Или не взяли люди твои скот наш и имущество наше для нужд войска твоего? Или не холера нас косит? Почто же пресек ты путь купцам нашим и всякому, кому есть нужда ехать от мест этих? Ведь не жить нам так - подходят к концу запасы пищи у нас и нет корма для скота немногого, что остался". И ответил им Фрунзе: "За упорство ваше и измену вашу наказаны вы". И еще сказал: "Не я холеру наслал на вас - не ко мне и слова о ней". И сокрушились пришедшие против прежнего и сказали тогда: "Пусть так, повелитель битв, от века немало было владык над городом, и всякий, имеющий силу, говорил людям своим: "Сделайте то и то", если случилось что в городе". И сказал им Фрунзе в ответ: "Добро. Пусть будет по-вашему, населяющие хижины. Ставлю над вами человека, верного мне, и что скажет он - то выполняйте, а кто воспротивится - того настигнет рука его, как если бы моя рука. Да будет так - мы же выступаем послезавтра". И ушли посланные назад и передали жителям слова, слышанные от Фрунзе, и разошлись жители по домам своим, назавтра же пришел от Фрунзе посланец и сказал им, что поставлен над ними Еврей Гольц и дан ему отряд и зерна немного и скоро он появится в городе.
Вот дела Еврея Гольца, поставленного над Макатом, от дня, когда выступил Фрунзе из лагеря своего, и до самой смерти его. Вот слова его, сказанные по прибытии в город, и слова были к жителям городским. И сказал он: "Пусть устроят возле города лагерь, наподобие военного, и пусть выведут туда пораженных холерой, и семьи их, и тех, кто живет с ними, и близких соседей их. И пусть окружат стражей лагерь этот и пресечется сообщение его с городом. И пусть истребят огнем дома заболевших и сохранят от имущества лишь деньги да сделанное из металла. И пусть пророют каналы в городе новые и расчистят старые, и уберут нечистоты, по берегам их лежащие, и запрещено будет впредь брать воду из них, а только ту, что привозить станут в бочках из мест вышележащих. Кого же уличат во взятии воды из каналов, пусть выселят в тот лагерь, что за городом". И спросили его жители: "Доколе будут за городом высланные?" И ответил он: "Покуда не пресечется холера и после того еще три недели". И ушли жители от него и сделали по слову его, и было высланных до четверти от населения городского. И прекратилась скоро холера в городе, те же, которые были в лагере, - умирали, как раньше. Скудной была их пища, тех же, кто пытался прийти к ним из близких, ловила стража и, наказав плетьми, отсылала назад. И пришли тогда вновь жители города к поставленному над ними и взмолились: "Почто истязать близких наших за городом? Солнце их печет, секут их дожди, скудна пища их, горька вода их - неужто нет сострадания в сердце твоем?" И ответил Еврей Гольц: "Не вашими ли настояниями я поставлен над вами? О чем плачете вы? Или не прекратилась холера в городе вашем? Что мелете пустое, идите же отсюда в дома свои". И ушли пришедшие в смущении великом. Когда же пресеклась болезнь среди высланных за город, мало кто остался из них. И прошло после того еще три недели, и разрешил Еврей Гольц вернуться им в город, вернулось же четыреста человек только. И было много сирот в городе том, и назначил Еврей Гольц особую подать на жителей Маката, сиротскую. И делил он так деньги эти: треть - на содержание дружины своей, данной ему Фрунзе перед тем, как выступило на юг войско его, и две трети на сирот. И нанял он людей, приглядывающих за ними, и женщин, готовящих еду и чинящих одежду им; сам же задумал отобрать из них способных держать оружие и выучить из них дружину себе, помимо той, что была уже у него с первых дней его в городе.
