РИСК: Альманах.
Вып. 1. - М.: АРГО-РИСК, 1995.
Обложка Ильи Васильева: Жан Клод ван Дамм (слева) и Лукас ван дер Лейден.
C.94-95.

        Стройная, длинноногая фигура мужчины (юноши?), полуобнаженного, игриво прикрывающего наготу белой хламидой. Но человек на фотографии казнен. Обезглавлен. За что? Кем? Почему? Я мысленно обращаюсь к той, кто это сделала: "Ольга Николаевна, ну почему Вы так поступили со своим Юрочкой?"
        Еще, кажется, так недавно можно было подняться в мансарду на Невском, 32, пройти бесконечным коридором коммуналки, подняться еще на несколько ступенек и оказаться в обществе Психеи.

Когда Психея-жизнь спускается к теням
В полупрозрачный лес, вослед за Персефоной,
Слепая ласточка бросается к ногам
С стигийской нежностью и веткою зелёной.

        Это ей, Олечке Арбениной, посвятил безумно влюбленный в нее Мандельштам в приснопамятном 1920 году. "Психеей" называл ее и обожаемый ею Михаил Алексеевич Кузмин - ее многолетний соперник, любовник Юрочки, выпестовавший его своей любовью-обожанием, воспевший его в стольких гимнах-стихах языческой красоте, эллинской любви, навсегда связавшей их имена. Даже она, Оленька-Психея, которую полюбил и на которой женился Юрочка, не могла (да и не пыталась) разлучить их. Когда Кузмин умер в 1936 году, встал вопрос о правонаследии. Жителям города на Неве, не чуждым искусства, надолго запомнился громкий судебный процесс, на котором интересы Юрочки защищал знаменитый еще с противоцарских времен адвокат Оскар Осипович Грузенберг. Он не без блеска убедил граждан судей в том, что Юрочка был... сыном Михаила Алексеевича, прижитым последним от его матери, которая долгие годы жила в их общей с Кузминым квартире, служа экономкой. "Незаконнорожденность" только "опролетаривала" Юрочку, и в результате он выиграл процесс и был признан законным наследником всех своих легкомысленных коллекций того, что теперь грубо именуется порнографией, а главное, конечно, неопубликованных рукописей своего "папаши", среди которых были, между прочим, и "Мемуары", и переводы всех сонетов Шекспира, и еще невесть какие сокровища. Но бедному Юрочке недолго пришлось наслаждаться выигранным наследством. В 1938 году он был арестован и, как множество геев, окружавших Кузмина, в одночасье расстрелян. Предчувствие такого конца любимого друга живет в стихах Кузмина, написанных еще в сравнительно вегетарианское время. Да, это в цикле 1925 года "Северный ветер" он писал:

Баржи затопили в Кронштадте,
Расстрелян каждый десятый.
Юрочка, Юрочка, Юрочка мой,
Дай Бог, чтоб Вы были восьмой.

        Случилось так, что Кузмин стал невольным виновником гибели Юрочки. В 20-е годы он продал Бонч-Бруевичу, тогдашнему директору Литературного музея, свои дневники. В конце 30-х эти дневники были затребованы на Лубянку и сыграли роль невольных доносных листов, на которых Кузмин описывал свои "проказы", называя при этом сотни имен "проказников", попадающих под введенную Сталиным расстрельную 121 статью. Имя Юрия Юркуна слишком часто юркало на листках дневника, чтобы не сделаться одной из первых жертв.
        Ольгу Арбенину с труппой Александринского театра, в котором она играла "у воды", вывезли на Урал, где она и пережила годы военного лихолетья, ничего не зная о конце Юрочки. Вернувшись после победы в Ленинград, она нашла разграбленной квартиру Кузмина. Пропали вещи, уцелевшие во время обысков. То, что чудом сохранилось в ее комнате на Салтыкова-Щедрина, она бережно пронесла сквозь оставшуюся долгую жизнь. Ее не тронули, но страх навек поселился в крови. В который-то из приступов страха она и отрезала голову на фотографии Юрочки, чтобы сохранить для себя хотя бы милое тело. Странной двойной жизнью жила эта красотка, воспетая Мандельштамом и Гумилевым. Днями она любила принимать гостей, вести по старой памяти легкие застольные беседы о радостях, скажем, английской или там бельгийской королевы (она была великой охотницей до королевских генеалогий), сдабривая ее рюмочкой водки, собственноручно приготовленной на калгане. Двойное бытие Ольги Николаевны отражено в ее дневниках, которые она вела в течение всей жизни. И, кажется, истинная ее жизнь переместилась в область сновидений, протокольно заносимых на страницы дневников. По ночам ее посещали гости: веселый и милый Михаил Алексеевич, изменник Гумилев, которого она так и не перестала любить и ненавидеть одновременно, и, конечно, Юрочка. Даже после того, как она узнала, что его давно нет в живых, и написала ему душераздирающее письмо на тот свет, он продолжал приходить к ней почти каждую ночь, оставаясь все таким же злоязычным остроумцем, верным рыцарем ее сердца. Однажды утром Ольга Николаевна вдруг перестала воспринимать окружающий мир. Она навсегда удалилась в область своих грез, где несколько суток спустя тихо уснула навсегда в объятиях своего Юрочки.