Этого слова нет в словарях, и узок круг употребляющих его сексуальных революционеров. А жаль: слово-то хорошее. И смысл его, как у любого хорошего слова, больше, чем значение.
Причем речь не только о давно отрефлектированной амбивалентности форманта "фобия" – боязнь и ненависть. Авторам "гомофобии" показалось, и не без оснований, что если просто присоединить "фобию" к "гомосексуальности", то вряд ли у кого-нибудь хватит терпения произнести получившееся словечко до конца. И они урезали "гомосексуальность" до двух начальных слогов. Результат едва ли был осознан самими изобретателями: слово "гомофобия" буквально можно перевести как "ненависть к себе подобным". Содержащаяся в таком переводе правда выходит далеко за пределы проблем гей-движения: в том ведь и сущность любой ксенофобии, что в действительности это ненависть не к иному, а к подобному, верней – болезненное нежелание признавать иного подобным себе. И неважно уже, какого рода различия будут в том или ином конкретном случае избраны предлогом.
Характерная иллюстрация. Как показал американский социолог Грегори Херек 1, резкое неприятие мужской гомосексуальности и мужчин-гомосексуалов отмечается гораздо чаще респондентами-мужчинами, чем женщинами; в то же время общеизвестно куда более терпимое отношение мужчин к лесбийской любви. По мнению Херека, причина в том, что неприятие гомосексуальности, согласно стереотипам современной американской культуры, входит непременной составной частью в самоидентификацию мужчины, а резкое выражение этого неприятия представляет собой проекцию тревожности по поводу собственной мужской полноценности (не обязательно, разумеется, в сфере сексуальной практики).
Российское массовое сознание, в сущности, во многом близко американскому (по сравнению, скажем, с европейским). И хотя аналогичных социологических исследований в России никто не вел, о том, как похожа российская гомофобия на американскую, судить можно – хотя бы по некоторым прелестным проговоркам отечественных mass-media (в скобках заметим, что mass-media – хорошее слово, его смысл больше значения: в нем содержится мотив медиаторной функции печати; формула же "средства массовой информации" выдает другой скрытый смысл: раз "средства" – значит, есть какая-то сила, использующая эти средства в своих целях...).
Вот "Комсомольская правда" рассказывает о печальной судьбе детдомовского мальчика, героя документальной киноленты: "А потом ... дядя Юра (реальность или плод гошиной фантазии?) начнет "плохо себя вести", и если Гоша ему подчинится, то вовсе перестанет быть мужчиной..."2. Общая идея – все та же: мужская самоидентификация предполагает совершенно однозначное сексуальное поведение, шаг вправо-шаг влево – и ты уже не мужчина. А вот что еще предполагает мужская самоидентификация – цитируем ту же статью, только речь уже о другом фильме: "И что было ... более правильным и мудрым – отсидеться на чердаке, но выжить, или все-таки сыграть роль, ради которой он пришел на эту землю (роль мужчины), и красиво умереть?" Вот так-то: не за идею умереть, не за людей, не за Родину – за мужскую самоидентификацию. И невдомек любительнице "настоящих мужчин" журналистке Сапожниковой, что самая страшная угроза существованию человечества, самый главный тормоз развития цивилизации – это именно любезная ее сердцу жесткая детерминированность мыслей и поступков человека набором социокультурных ролей, заставляющая его быть мужчиной, военным, президентом вместо того, чтобы быть человеком (становящимся в той или иной ситуации в позицию мужчины, военного, президента etc. и способным отрефлектировать эту позицию и подвергнуть ее критической оценке).
Прелесть любой ксенофобии в том, что она предсказуема, и все ее аргументы давно и хорошо известны. И формула "Настоящий мужчина (белый, немец, русский, добропорядочный гражданин...) не должен иметь ничего общего с гомосексуалами (неграми, евреями, чеченцами, коммунистами...)". И жуткие истории о том, как "эти" посягают, естественно, прежде всего на детей (пьют кровь, приносят в жертву, растлевают, набирают в подпольные отряды и банды...). И слухи о разветвленной "голубой" (еврейской, чеченской...) мафии, полностью контролирующей целые сферы общественной жизни... Поэтому, скажем, появление в газете "Совершенно секретно" статьи Аэлиты Ефимовой "Геи, гены, хромосомы..."3, где, в частности, активно проводятся две последние идеи, вызвало у нас в первую очередь реакцию трогательного узнавания.
Бывают, впрочем, случаи еще более трогательные. Ими обычно отличаются издания с репутацией, напротив, "гомофильной".
Известный актер Евгений Весник рассказывает в "Московском комсомольце" о своих учителях: "Как можно было, скажите, не влюбиться в Яншина? Михаил Михайлович говорил (смешно показывает Яншина): "Не понимаю трех вещей – зачем было делать революцию? Как передают по воздуху цвет? И зачем мужчины имеют друг друга в з...й проход?" И когда его спрашивали: "Что самое непонятное?", он отвечал: "Первое""4.
История в самом деле смешная и милая, но смешнее всех выглядит в ней газета, деликатно проставившая точки вместо букв в слове "задний". Можно, конечно, пофантазировать, какие именно з...е мысли сподвигли на этот шаг неведомого сотрудника "МК", но общий смысл данного приема вполне прозрачен: в редакции самой отвязной и раскованной из массовых газет гомосексуальности боятся, а упоминание о ней – на подсознательном уровне – считают рискованным и неприличным.
Отчего же тогда не боится "МК" ни Пенкина с Моисеевым, ни Виктюка, ни супружескую чету Могутиных-Филиппини? Имена этих и некоторых других более или менее открытых геев все время мелькают на его страницах...
Загадка невелика. Смакуя гомосексуальность, подчас вызывающую, экзотических персонажей шоу-бизнеса, массовая пресса "вытесняет" ее из повседневной жизни обычного человека. Мало ли какие причуды у артистов – на то они и артисты, чтобы быть с приветом, чтобы вести жизнь не такую, как у нормальных людей, подчас даже несколько предосудительную (это им, артистам, в порядке исключения можно простить). Обычному же человеку эти причуды не положены, гомосексуальность не для него, как haute couture, как молочные ванны, как уик-энд на Гаваях или Канарах...
Это – гомофобия.
Широко представлены в сегодняшней российской прессе и другие приемы вытеснения гомосексуальности. Скажем, газета "Аргументы и факты" обожает печатать слезные письма молодых людей, жалующихся на одиночество, всеобщее непонимание и т.п. Слов нет, жалко одиноких, непонятых, затравленных. Но почему бы тому же "АиФу" не напечатать рядом другое письмо – гея, социально, психологически, культурно адаптированного? Автор этой статьи своими глазами видел такие письма в почте "АиФ"... Нет. Потому что пока геи предстают в образе несчастных, мало что понимающих в жизни мальчиков, их можно жалеть, к ним можно гуманно относиться, но при этом можно себя с ними не идентифицировать. "Они тоже люди," – вот лозунг такого рода гуманистов. Однако гуманизм этот лжив, его лживость – в предательском словечке "тоже".
Это – гомофобия.
Издания, специализирующиеся на вопросах секса, в массе своей демонстрируют полную толерантность к гомосексуальности и гомосексуалам, и это неудивительно: читатель, специально интересующийся вопросами секса, скорее всего, с интересом почитает о любых сексуальных практиках, даже далеких от его собственной. Подлинное отношение издателей, самое различное, зачастую несложно бывает обнаружить, но это, в сущности, неважно, – важно другое: гомосексуальность этими изданиями сводится к голой сексуальной практике, культурный, психологический, нравственный аспекты начисто редуцируются. Гомосексуальность вытесняется в некую специальную резервацию – в постель (разумеется, это нелепость и по отношению к сексуальности в целом).
Как это ни покажется кому-то парадоксальным, и это – гомофобия.
Конечно, с прагматической точки зрения, лучше что-то, чем ничего. Лучше какая бы то ни было (тем паче – сочувственная) гласность, чем заговор молчания. К тому же можно назвать вполне конкретные позитивные эффекты. Политика "вытеснения гомосексуальности в искусство" породила такое примечательное явление, как телесериал Сергея Шолохова "Тихий дом", уже не первый год эту политику изящно обыгрывающий. Секс-пресса, вероятно, кому-то помогла преодолеть комплексы, кому-то – найти партнера, – тоже дело. И жалость, что ни говори, лучше ненависти. Но – как остроумно заметил, перефразируя латинскую мудрость, поэт Алексей Верницкий, – dura cultura, sed cultura: все охарактеризованные выше подходы к гомосексуальности суть проявления гомофобии.
И уж коли зашла речь о "друзьях" гомосексуалов и о том, как они воюют против установления в обществе исторически и культурно адекватных способов восприятия гомосексуальности, – нельзя обойти молчанием главного "гомофила" нашей страны – г-на Шахиджаняна, который, будучи специалистом в самых многоразличных областях, от риторики до машинописи, наибольшую популярность снискал в качестве сексолога, автора эпохального труда "1001 вопрос про это".
Надо сказать, что "это" всегда волновало советских людей: на заре советской власти наиболее передовые их представители выражали даже готовность умереть, все как один, в борьбе за него. Автор этих строк полагал, что уж его-то, при определенном теоретическом и практическом опыте, трудно поразить какими-либо новыми достижениями советского менталитета в этой сфере. Выяснилось, однако, что он недооценил новоявленную Шахерезаду от сексологии.
Шахиджанян толерантен. Не раз и не два повторяет он в своей книге, что "сексуальная норма" – это "все, что приятно двоим", ссылается на отчет Кинзи, на Ганса Гизе и Игоря Кона. Правда, столкнувшись уже на стр.37 с формулировкой "гетеросексуальность – это нормальное влечение (здесь и далее курсив в цитатах мой, – А.З.) к противоположному полу", поневоле призадумаешься. О, это только начало! Ибо к странице 395-й мнение г-на Шахиджаняна изменится: "гетеросексуальность – это отношения между женщиной и мужчиной". Если же добавить к этому еще определение со стр.63: "бисексуалисты – это те, кто получает удовольствие как от гетеросексуального секса, так и от гомосексуального," – то перед нами три более или менее взаимоисключающие концепции сексуальности в одной книге. Впрочем, как и следует настоящему исследователю-первооткрывателю, Шахиджанян не боится нестыковок: так, на вопрос о том, существует ли "врожденный гомосексуализм", он отвечает: "Существует. Человек может ощущать потребность в особой мужской ласке с 5-7-летнего возраста" (с.402), – подразумевая, очевидно, что гомосексуалы, у которых и так все не как у людей, еще и рождаются 5-7-летними. Немало других "открытий чудных" готовит читателю Шахиджанян – например: "Многие лесбиянки не переносят мужчин, и переубедить их практически невозможно" (с.218). Или: "Истинный гомосексуализм подразумевает, что человек никогда не станет вести гетеросексуальный образ жизни. Он на это просто неспособен" (с.403). Иногда, однако, даже наш всезнающий автор пасует: "Почему активный гомосексуалист так стремится к гомосексуальным контактам, хотя спокойно может заниматься сексом с женщиной? Этот вопрос – загадка"
Чтобы уяснить себе, что загадочного видит в гомосексуальном поведении Шахиджанян, попробуем узнать, что он на самом деле думает о гомосексуальности. Для начала посмотрим, с какими явлениями он помещает ее в один ряд. Только цитаты: "Все слышали о гомосексуализме и педофилии (патологической страсти к детям). Как относиться к подобным фактам?" (с.8). "Если сновидения вас беспокоят, скажем, снится измена жены, гомосексуальный акт, наблюдение за чужой половой жизнью, – вполне возможно, что у вас начинается невроз на сексуальной почве" (с.79). "У него какая-либо перверсия – фетишизм, гомосексуализм..." (с.85). И наконец: "Если нет желания порвать с гомосексуальным образом жизни, то здесь уже ничего не сделаешь. Как вылечить алкоголика, если он хочет оставаться алкоголиком? Как вылечить наркомана, если он не желает с этим порывать?" (с.219).
Думается, этот трогательный ряд наглядно свидетельствует, что представление о любви Шахиджаняна к гомосексуалам является, мягко говоря, преувеличением (впрочем, это не касается частной жизни уважаемого ученого: противоречивыми сведениями о ней мы с читателями делиться погодим). После этого вряд ли удивит нас мнение Шахиджаняна о том, что от гомосексуализма подростка предохранит "крепкий нравственный стержень" (с.224), или его реакция на вопрос о жизни в общежитии, где "плодородная почва для гомосексуализма": "Можно жить в грязи и не испачкаться" (с.177; здесь же наш специалист делится с молодежью метким жизненным наблюдением: "Всегда можно найти место, если есть человек, который действительно нравится").
Добренький Шахиджанян ничего не имеет против отдельных "гомосексуалистов". Напротив, ему их искренне жаль – ведь "они сами себя обделяют" (с.396). Тогда как "стоит начать увлекаться женщинами, и поймешь, что это гораздо лучше" (с.398). Пожалуй, в этом и состоит основное его научное открытие. И, спору нет, это гораздо лучше, чем если бы высокоученый доктор Шахиджанян открыл, что для вящего прогресса сексуальной грамотности необходимо сослать всех геев на Колыму. Но гуманность Шахиджаняна (разумеется, как он сам ее понимает) не отменяет того непреложного факта, что книга его – настоящая энциклопедия гомофобии, едва ли не самое тенденциозное и дезориентирующее сочинение среди всего написанного и сказанного в нашей стране на эту тему. Потому что оно демонстрирует видимость логичного и даже научного объяснения при полном отсутствии понимания, больше того – при нежелании понимать предмет разговора.
При разборе "трудов" Шахиджаняна не встает вопрос о гомосексуальности как явлении культуры – потому что Шахиджаняну это не приходит в голову. Он готов скорее апеллировать к природе, трактуя, впрочем, ее законы по аналогии с нормами уголовного кодекса ("Мы высокомерно забыли, что тоже являемся частью живой природы. Мы подвластны ее законам, но часто нарушаем их," – с.232). Зато сам Шахиджанян со своей книгой – идеальный пример того, как сложившиеся в культуре стереотипы восприятия и оценки, владея – в неотрефлектированном виде – сознанием исследователя, лишают его исследование всякого смысла.
Не стоило бы затевать этот разговор лишь затем, чтобы заклеймить того или иного шахиджаняна. Но проблемы гомосексуальности и гомофобии чрезвычайно показательны для общего состояния человеческой культуры. В частности, особенно рельефно выступает здесь бесплодность парадигмы противостояния, основанной на жестких самоидентификациях, на решительном делении людей на "своих" и "чужих". Противоположение "геев" и "натуралов", авангардистов и традиционалистов в искусстве, остроконечников и тупоконечников в области разбивания яиц, – все это явления одного порядка, тормозящие как культурное развитие, так и личностную самореализацию. Увидеть это – значит, сделать первый шаг на пути к новой парадигме – парадигме самостояния. Применительно к яйцам это означает, что разбивать их надо с того конца, с какого в данном случае удобней; применительно к искусству – что ценность произведения определяется не принадлежностью к тому или иному классу текстов, а комплексом характеристик, формирующих неповторимое своеобразие именно этого произведения; применительно к межличностным отношениям – что влечение, в т.ч. и сексуальное, направлено (в норме) не на мужчин вообще или женщин вообще, не на высоких брюнетов или пухлых блондинок, а на те или иные конкретные личности во всей их целостности и неповторимости. Хотелось бы – как автору и человеку, – чтобы в формировании этой парадигмы и укреплении ее в культуре сыграл свою роль новый журнал.
Примечания
1 Gregory M. Herek. On Heterosexual Masculinity. // Changing Men: new directions in research on men and masculinity. – Lnd.: M.Kimmel, 1987. – pp.68-82.
2 Г.Сапожникова. Зачем снимать кино, которое смотрят один раз. // Комсомольская правда, 06.07.94, с.3.
3 Совершенно секретно, #11 за 1994 г.
4 Московский комсомолец, 09.07.94, с.2.
