* * *

Мы за рюмкой могли бы в такие дали
С разговорчиками забрести своими -
Так и думалось, кажется, на вокзале,
Предвкушалось... А солнце в вечернем гриме,
Маске алой, похолоделой,
К горизонту тянулось с тяжёлым креном,
Тени длинные то и дело
Пробегали по гулким стенам.
Что уснувшим спутникам до пугливых
Перестуков сердца, колёс дорожных!
Сколько слов беспамятных и счастливых
Тут могло быть сказано - разве можно?
Ни о чём не думать, себя жалея,
Вспоминать об этих, нас ждущих где-то...
Горьковатый запах густого клея,
Сладко-приторного Амаретто.

* * *

Тратить время попусту: по живому
Резать, ждать, признание караулить...
Письма "от далёкого к дорогому" -
В каждом слове скрытое "увильну ведь!".
Увильнёт твой Кирн, не пойдёт наука
Впрок, небезупречная; из Мегары
Далеко забрались мы - мука, скука:
По подъездам жмутся сырые пары,
Или пар из лопнувшей батареи.
Знать, чего ты хочешь, ему не надо. -
Ну же, так и так ещё, нежа, рея!
Ах, воображенье стараться радо.
Ах, воображенье, цветочек слабый,
Расцветающий греческими ночами!
Если б горечь мужества придала бы,
Ты бы понял, что стоит за плечами.
В том-то и беда твоя, в том и слава:
Сам не знаешь, что так влечёт, волнуя.
Тело? - Нет, на душу идёт облава -
В сети шелковистые поцелуя.

* * *

Как кузнечик в коринфской капители,
Потерявшийся в листьях аканта,
Щекочи мое ухо, стрекочи. Неужели
Это всё про молоденького твоего арестанта?
Нежность тебя подводит, мёд липовый,
Пчёлами Аттики собранный в улей,
Семейные огорченья Ксантипповы
И сердце, которое не вернули.
Я-то знаю, как слух припадает к трубке,
И какие хрупкие эти губки -
Нет, не губы, конечно, а те - из моря,
Словно впитывающие всё горе,
Всё безумье желанья... чего? Чего же?
Ты ведь понимаешь, в любом ответе,
Так на правду похожем,
Нет ни грана смысла. Лишь сети эти
Провисают, колышутся. Феогнида
Жаль, конечно, а не мальчишку.
Стрекочи же, насвистывай хоть для вида,
Перелистывай свою книжку.

* * *

Тот, кто сделаться бы хотел рыбкой,
Узкой форелькой, юркой, чтоб пронизать
Эту гладь разделяющую, отражающую тень улыбки,
Зыбкий овал лица, волос упавшую прядь,
Тот, кто хотел бы остаться самим собою,
С самим собою, сам, как сом усатый на глубине,
Тот, кто не помнит времени, тот, кто судьбою
Не предназначен ни ей, ни тебе, ни мне,
Тот, кто поэтому всех несчастнее и жалчее,
С душою, вихляющею, словно лодка, оставшаяся без гребца,
Всех прекраснее, всех безнадёжней - так и просидит, коченея,
На берегу... А ты?..
                            Ты будешь за ним следить до конца.

* * *

Лишь в стихах объятие вечно длится,
Поцелуй становится поцелуем,
Потому что трусость твоя - блудница -
Невозможным делает всё: воруем
У бессмертья, скрадываем мгновенья,
На лету, как пеночку, слабость ловим.
Обойди становища все, селенья -
Где найдёшь пристанище для любови?
Где найдёшь ручей, над которым Эхо
Безнадёжно мальчика провожала,
В самого себя влюблённого - вот потеха! -
И вода безжалостная бежала?
Ждать тут, знаешь, нечего. Над тобою
Над самим тяжёлую клонит крону
Ветер. Звёзды высыпали гурьбою
Побродить по неба ночному лону.
Ты глядишь на яркие эти очи
И себя не чуешь, не ждёшь признанья.
Лишь в стихах и память и жизнь короче
Дрожи губ, смятения, прикасанья.

* * *

Ты, в пузырь водяной запаянная,
Герметичная в самой себе,
Юность, чувственность неприкаянная, -
Только листик пристал к губе.
Красота, она - видишь - полая,
Словно стебель кувшинки внутри.
Сырость, глянцевость невесёлая -
Это зеркало хоть протри!
Хорошо тем стрекозам бешеным,
Вольным дуги чертить, кружа.
Понимаешь, на чём подвешена,
Ты, мерцающая душа!
Камыши, как ночная конница,
Тени ползают в глубине.
Вот, он ниже сейчас наклонится -
Пота капельки на спине.

* * *

Если тело застать врасплох душа не может,
Остаётся молчать или писать вирши.
Жаль упругой его смуглой кожи
И улыбки юной - "сим победиши!".
Ты же побеждаешь иначе:
День прошедший ведь как бы не существует;
Он был молод - что это теперь значит?
Только слово найденное волнует.
Потому что оно, словно стрекозка,
В янтаре застывшая, - вечно ново.
"Я люблю его" - это зарубка, бороздка:
Получается - "я люблю слово".
Потому что одно оно только и может быть плотью,
Мальчик же, милый мой Феогнид, лишь повод.
Мог бы стать, мог бы слиться, забыться... Отродью
Человеческому нужен кнут - довод.

* * *

Ах, Феогнид, одно случайное, до дрожи,
Касанье - не во сне, а наяву -
На том конце пути, на том конце (я строже
Быть должен) пропасти той (я переживу!).
Для чувства-лакомки воображенья мало
И мало опыта, оправленного в тот
Набор картинок, - сдёрни покрывало...
Но что-то скажет он - и сердце оборвёт.
И будет ложью спрашивать: хотела
Того душа твоя, куда пути
Ведёшь? - Мы знаем: Слово любит Тело,
А Тело - Слово, в силе, во плоти.
Жаль только, если эти два светила,
Блуждающие где-то тайно, врозь,
Сойдутся вдруг - природа им судила
Прожечь друг друга пламенем насквозь.

* * *

Твой бедняжка Кирн, небось, и не подозревает,
Что любовь чужая - уже ловушка,
Кое-как, наверно, слушает (увы - зевает),
Что ты там ему нашёптываешь на ушко.
С хамством ювенильным - о! - знаком немало.
Представляешь, как такие вот хитрецу Сократу
Нравились, особенно в тени, в тиши привала
Под оливой, снявши там туники или латы.
Это несерьёзно всё. Куда больнее будет
Отдирать лоскутьями привязанности кожу.
Глупый, глупый юноша, ну с кем ты вышел в люди!
Ах, он просто хочет, чтоб платили подороже...
Ну, не знаю вам, друзья, как - мне же стало скучно.
Видишь ли, на чувство не ответить невозможно.
Пусть хотя бы в строчках пребывают неразлучно
Эти двое, вслушивающиеся в себя тревожно.

* * *

Ионийских ласточек, что из глины
Строят гнёзда, мокрый комок в клюве
Принося, - вспомним, пока длинный
Вечер ещё тянется здесь в июле.
Ученик твой, кажется, забыл, что ты
Говорил ему, засмотревшись на купол
Небосвода, - точечки звёзд, ноты
Золотые высыпали... Кто ощупал
Этот весь огромный, безумный, ярый
Мир, нашёл в нём сцепленья, связки?
Склеивает ласточка моя две пары
Глиняных комочков слюной вязкой.
Если тебя любят, уже поздно
Сомневаться, выпутываться, решенья
Принимать. Зачем разорять гнёзда
И лишать птичек их оперенья?
Вот она летит - всё ближе,
Над тобой в небе пустом кружит.
Глупый, что же ждать ещё? - иди же,
Не упрямься, право грешно, - ну же!

* * *

Холодность, так называемая, твоя, Феогнид, меня не обманет,
Ты для мальчишек цинизм свой прибереги.
Это они балдеют, как зрители в балагане,
От аристофанов и всяких там разных айги.
Впрочем, ты прав, - к существу молодому кругами
Лучше подкрадываться. О богиня ловитв и охот,
Артемида! Расчётлив лишь будь, терпелив - и за нами
Приз останется: этот покорный, целующий рот.
Ну, а теперь я тебе расскажу по секрету,
В чём тут беда, униженье, конечный надрыв:
Ведь никогда эту власть, осмотрительность, опытность эту
Нам не позволят отбросить, любовью её заменив.

* * *

Если бы ланей следы в чаще зелёной,
Если бы ключ ледяной, что кустарником скрыт,
Радовать сердце могли твоей насмерть влюблённой
Мачехи, о Ипполит!
Ты же, как слышал я, чист - это значит, ни духом, ни телом...
О, особенно - телом! Благородная красная медь!
А она не сказала ни слова, она лишь глядела -
Это надо уметь...
Странный юноша, что ты ответил: мне просто не нужно? -
Словно ветку отвёл на тропинке средь ловчих забав.
Будет солнечный день, ветер южный и берег жемчужный.
Как ты прав!
Только я бы при всей чистоте не решился оставить
Просто так ту тоску обожжённую, ту помраченную честь.
Ты за это погибнешь сегодня, я знаю. Ничем не поправить,
Не укрыть от себя то, что есть.

* * *

Ты, словно нарочно созданный для отказа,
Для игры, для морских купаний, для зеркала - не для глаз
Посторонних, знаешь ли, какая зараза,
Болезнь проникает внутрь, отравляет, как сернистый газ?
В чаще лесной с нею, серебролукой
Радостью молодой - крови беспечной гон.
Такие, как ты, могут быть другом или подругой
И не понимают других имён.
Ветка, зачем твой цвет, зачем красота резная
Листьев и лепестков - в холоде первой росы?
Быть, ничего не чувствуя, просто войти, не зная,
В сумрачное пространcтво, где время поглядывает на часы...
И мне теперь никак не оставить в покое непредназначенность эту,
Воздуха мерцающего ночную струю.
Мальчик мой Ипполит! призываю тебя к ответу
За жизнь погубленную твою.

* * *

Ласточка ли тебе сказать позабыла,
Куст ли ракитника не шепнул?..
Эта, так называемая, твоя красота и сила, -
Разве что ветер касается шеи и скул.
Знаешь, чего-то я всё-таки не понимаю;
Ну, например, как так может быть: было и нет?
Ах, Ипполит, твои лошади к самому краю
Пенной стремнины несутся, не зная ответ.
Друг, объясни мне, зачем твои кудри упрямы?
Жизнь - это звёздный поток? метеорная падь?
Нету загадочней, чем красота криптограммы -
Глаз не поднять.
Что же, играй, заполняй своим телом упругим
Дни отведённые - как отпечаток в песке -
В круге холодном у преданной смерти-супруги
Или у жизни-любовницы на волоске.

* * *

Не странно ли, в самом себе опоры
Не ищет чувство. В радости, в беде
Имеют птицы гнёзда, звери - норы.
Тебе же нет пристанища нигде.
С галлюцинацией, фантомом пуповиной
Твой связан дух. И не перебороть:
Всему, чему ты сделался причиной,
Необходимы имя, разум, плоть -
Всему, что было только вязкой глиной...
Но веко трёт мрачнеющий закат.
Ты знаешь, есть - никто не виноват -
Такие яркие зияния, пустоты,
Такие сны!.. Что делать, бедный брат,
Их не присвоить, не вернуть назад:
Смотри, смотри лишь, забывая, кто ты.

* * *

Справиться с божествами ночными - сном и любовью, -
Когда свой свёрток прозрачный память достанет,
На плёночке серебристой, припав к изголовью,
Так и этак будет менять местами:
Что ты ему сказал, что он тебе ответил...
Неподконтрольные, ночные наши смятенья!
Это, мой Феогнид, совести сети,
Тайные страхи - и все они от неуменья
Жить-поживать. Да когда же нам обещали
Время такое, солнечную погоду?
Вот и на эти стихи все гаубицы, пищали,
Думаю, уж нацелились нравственности в угоду.
Жалко их, дураков, клюющих свою мякину,
Знающих только слепки с антиков - не скульптуру.
Дай напоследок мир этот алчным взглядом окину,
Прежде чем залезать снова в овечью шкуру.

* * *

Не мы с тобой, в конце концов, создавали
Этот день июльский с загнутыми краями
Поля, с дымкой перламутровой поднебесной дали,
С рощей, всеми шепчущей ветвями и ручьями,
С цокающими подковками кузнечиками в сочной
Молодой траве, где клевер и кислица,
С тайной, тихой в сердце тягою непрочной,
С красотой, что так преображает лица.
С этим всем что делать - совершенно непонятно.
Мужества бы нам побольше и терпенья.
Если бы хоть как-то слить все отсветы и пятна
И соединить все нависающие звенья!
Ты не в силах? - Знаю. Я ведь тоже - а пытался.
К вечеру, наверное, опять похолодает...
Друг, ответь, пожалуйста, зачем нам этот дался
Мир неутолимый, эта глупость молодая?!

* * *

Поволоки эти ночные кто отделяет одну от другой,
Словно учит ребенка шнурки на ботинках завязывать, нитку ведёт
Впечатлений дневных, осторожной ступая ногой
В те края, куда только Морфей залетал да Эрот?
Что любовь твоя хочет? Не знаю...почти ничего...
То есть многого, но
                            это - так лишь, попутно, и мне
Не особенно нужно. Чего же тогда от него
Ты желаешь добиться в сердечной немой глубине?
Пламенеет восток. Будет день разморённый в пыли
Под ногами лежать, оглушённый журчаньем цикад.
Я хочу... я хочу от него, чтобы ласточки уберегли,
Не разбив, это бледное небо простёртое над,
Чтобы было зачем мотыльку в черноте темноты
Длить смертельный полёт свой к мигающей точке огня,
Чтобы чувствовал он, чтобы спрашивал тихо: "А ты?" -
И сильнее всего, чтоб того же хотел от меня.
Ночь не может никак разродиться доверчивым сном,
В мыслях - что в паутине - забился сознанья комар,
Бесполезно зудящий... Потом, ну потом, ну потом
Разберёмся, летя на огонь обжигающих фар.

* * *

Думаешь, Феогнид, тебя не заманит
Воображенье пойти на опыт счастливый?
С Кирном не связывайся. Он в своем доломане
Форменном жнёт, полагаю, другие нивы.
Там - посмотри - веницейский подросток из Польши.
Возраст такой у нас, сам понимаешь, что рады
С молодостью дорогой задержаться подольше.
Трижды блажен, кто уже миновал Симплегады.
Что прочирикал воробушек, севший на ветку?
Чем отозвалась звезда на призывы соседки?
Жаль, выпадает погода хорошая редко -
Все проследили бы тайные знаки и метки.
Ведь, говорят, невозможное скрыть невозможно:
В радостном чувстве своём ходишь как в ореоле -
Хочешь о чём-то сказать, намекнуть осторожно -
И замираешь испуганно на полуслове.

* * *

Раздраженье, обида, отчаянье - что ещё
Остаётся тебе, изумлённая тяжесть немая?..
Молодое, красивое, обаятельное чудовище
Сидит напротив, нахмурившись и словно не понимая.
Я тоже не понимаю, какие особые
Препятствия могут быть для чувства, для узнавания,
Для продвиженья вперёд? - Традиции твердолобые?
Предрассудки? упрямство? самолюбивая мания?
А всё оказывается элементарно, и поделать-то с этим нечего:
Он просто тщеславный мальчишка у поколения своего на приколе,
И, по-хорошему, надобно попросту сечь его,
Лишь изредка разрешая резвиться на воле.
Но сразу становится скучно, как в букинистическом магазине,
Когда на полках одни заунывные собрания сочинений.
Как долго ещё позволять растягиваться резине,
Крылышкам гуттаперчевым прорастать и зубкам, мой юный гений?

* * *

Две данности: любви и нелюбви -
В своем природном праве та и эта.
Послушай, не упрямься, улови
Всю дикость, всё безумие сюжета,
Всю невозможность... Словно бы мы спим,
А нас во сне терзают и калечат.
Два равносильных довода: любим
И не любим - как просто! - чёт и нечет.
И точки нет, где встретиться могли б,
Но прорастают (как древесный гриб
В ствол, тронутый гниением) друг в друга:
Ни слиться, ни отринуть, ни принять,
И бесполезно времени пенять,
Что вспять не поворачивает круга.
Увы, придётся уступить одной.
Ты догадался? Дело лишь за мной?
Ну что же, я не уклонюсь, поверьте!
Но есть ещё, стоящие стеной,
Две данности другие: жизни - смерти.

* * *

Дай мне, дай таблеточку маленькую такую,
Чтобы кончилась эта боль внутри - повсеместная, неживая;
Ты не знаешь, разве, как горестно я тоскую,
И не видно конца и края.
Неужели в твоей коробочке пёстрой нету
Жёлтой, мятной, чуть вытянутой пилюли,
Чтобы как-то освободить в душе тяжесть эту,
Чтоб все чувства уснули?
Далеко собирается ветер вольный,
Треплет тучи края, рвёт в клочья.
Понимаешь, ночною порой так больно,
И не в силах помочь я.
Если кто-нибудь скажет тебе, дескать
Всё проходит, кончается, истекает, -
Верь... Хотя это просто не та резкость
И любовь, я думаю, не такая.