КНИГА ПЕРВАЯ

1

Кирн, малыш, приветик из Мегары,
где, как воск, от зноя тает мрамор.
А на море - ветерок, "гагары"
(как бы выразился утконосый варвар)?
Сотню раз на дню Пандорин ящик
отворяю, шарю - нет ли в сотах жести
весточки... Лютее туч палящих -
чтенье о Пиладе и Оресте.

2

Разлюбил? И чью-либо лесть, потупясь,
весь пунцовый, слушаешь?.. У, козлищи!
У, Приапа пляжного плешь и супесь!..
Запылившийся пол моего жилища
забывает пробежку арбузных пяток,
по ладошкам жарким скучают книжки.
Что читаешь? С кем водишься? Как мне гадок
он!.. Купаешься? Прыгаешь с шаткой вышки?

3

Кирн, ты войлочный, надеюсь, тешишь мячик,
а - не лысый, костяной. Проверю руки -
не в мелу ли? Это - пагуба, род скачек.
Тут промашка жить учившего в разлуке.
Эти грумы в кепи, эти бильярдисты,
эти дачники, ты знаешь, мой карасик,
мягко стелют - только жёстко спать, нечисто.
Кстати, цел ли каучуковый твой тадзик?

4

Кто он, Кирн, - старикашка патлатогрудый,
или подлый молодчик легковолосый -
нагло пользующийся чужой посудой,
лапу тянущий к чашке чужой без спросу?
Или это - баба, стручок незрелый
норовящая слопать поганым брюхом?..
Не сердись. Что не ляпнет от страсти белый
Феогнид, остающийся верным другом.

5

Всё молчишь? Чем занят миндаль болтливый,
язычок бескостный, ленивый пальчик?
Всё не пишешь?.. Сегодня под нашей сливой
с Анафесом виделся, - славный мальчик.
Не кислее Кирна. Пригож, занятен.
Будешь дальше отмалчиваться - запомни:
вышлю звёздный атлас родимых пятен
Анафеса. Вычислишь - каково мне.

6

А ещё заходят ко мне то Денис, то Элис,
то сметливый Тирсис. Вчера вот были.
Как бы, Кирн, молчальники не приелись.
Вас, вихрастых, здесь - что дорожной пыли.
Что ни шаг - медовый пушок под нежной
мышцей с рытвинкой оспы: зови и тискай!
Белозубых улыбочек рой кромешный.
И т.д. и т.п. Не тяни с отпиской.

7

Подловил нас каверзный хлопчик, пальчик
с тетивы спустил, ухмыляясь, - сучий
сын!.. Немею, млею, томлюсь. Как мальчик,
теребящий пыл свой... Печальный случай.
Не могу уснуть от его укуса -
и стихи, сплетаясь арабской вязью,
словно плющ ветвятся, от мысли, вкуса
отпадая - к образу, к безобразью.

8

Голубиной люлечкой с губ "люблю" ли
соскользнёт твоих? Не несёт письма
голубок ленивый... В льняном июле
телефоны сводят меня с ума.
Ах, как много на улицах ладной плоти,
славных уст! Незримы, увы, лишь те,
что мне шепчут: "Здрасьте. Ну, как живёте?" -
в бестелесной, призрачной пустоте.

9

Я тому завидую, чья ладонь
твой горячий, стыдный сжимала пыл,
кто сырой, ночной, нефтяной огонь
твоих глаз, мерцая зрачками, пил.
Ах, как я бы, милый, тебя ласкал -
изо всех трепещущих, нежных сил!
Слаще дивного пенья любых Ла Скал.
На волнах качал. В облаках носил.

10

Угольные очи перед каждой
станцией, вздыхающей тугим
воздухом, смежает, словно жаждой
жалобной по жёлобу гоним,
этот поезд, недра Геи роя...
С кем сравню? С тобою, Кирн! С тобой!
Та же Троя ратного героя -
вечный бой. Покой нам снится, boy.

11

Только снится... О, если б ты знал,
что рождает мой мыслящий ил -
этот сладостно-липкий накал,
этот трепетно-стыдный распыл!..
Как хочу я... как я бы хотел,
чтобы лютый кентавр-материк
сократился до льна между тел,
чтоб мой жар в твою кожу проник.

12

Евразийская чудится стать.
Знаю: ты в наказанье мне дан
за слова... О, когда б распластать
вдоль тебя мой соблазн, мой платан!..
Небом стать я хочу, как Платон,
чтоб ресничною вечностью век
вековечно в твой дальний затон
многооко мерцать, Улугбек.

13

"В смерти моей прошу винить белобрысого
сорванца, с сиамскими абрикосами
и смешным тритончиком... Как он писает,
из трусов все это вытаскивая, соря раскосыми
искрами золотистыми, громкую лопушину
ошарашивая, ошпаривая, пританцовывая, балдея
на струне, улыбочку лягушиную
до ушей растягивая и рдея!"

14

Завтра выезжаю. Трансмалоазийским. В пять.
Может быть, письмо вперёд меня поспеет?
Комнату сними. И приходи встречать...
Третий день у нас противный дождик сеет.
Мрамор храмов - синеват, зеленоват.
Демократия тепличная убита, -
как всегда, болтают: "Климат виноват".
Небо - в старческих узлах тромбофлебита.

15

Помню, в детстве с бабушкой ехал этим
бестолковым поездом, полным стонов,
скрипов, вздрагиваний. Словно львиц по клетям
рассадили... Вергилий ночных вагонов!
Похотливый шорох - в соседней клетке
и болотный ил - в ледяном окошке.
Ремешки. И бабушкины таблетки.
Болтовня спиритической чайной ложки.

16

Ну, привет. Отставь саквояж. Вот связка
книг - неси, если хочешь. Как видишь, целым.
Снял отдельно? Но близко? К чему огласка.
Молодец. Загорел, а уехал белым.
Скоро, скоро сравним. С эталонной попкой
ахиллесовой. С фотобумагой тайной,
в темноте вынимаемой... Этой тропкой?
Далеко ещё? Близко? Вон там? За чайной?

17

Здесь направо, Кирн? А эта ведьма, что ж, хозяйка наша?
Очень мило... эта вымершая рыба.
Ну и гнездышко ты свил нам, птенчик... Здравствуйте, мамаша.
Феогнид, ваш постоялец. Что? Вот именно. Спасибо...
Ладно, ладно, что ж теперь-то размусоливать и ахать.
Сколько просит хоть? Полдрахмы?
                            Что - полдрахмы, стерва, в cутки?
Потрясающе! Не знаешь, есть ли тёплая вода хоть
тут? Что - душ? Где? В той обрушившейся будке?

18

Под кипучий шатёр! В торжество Себастьяновых стрел!
И амуровых! Вроде ежа - я. Скважу чересчур
и всё шаткий шалаш не отлажу: как милый пострел -
то ледышка, то жар, то он мячиком скачет, то хмур...
Молодой флорентинец так мыльную держит пращу,
как ты эту мочалку. Прости, но сегодня, дружок,
я тебя в ослепительный, стынущий сноп не пущу -
пусть останется знойный, курчавый, живой запашок.

"РИСК", вып.2: Следующий материал

Продолжение         "Трудов Феогнида"