КНИГА ПЯТАЯ

1 (77)

Приводи приятеля, Кирн. Проверим,
завита ли медная смоль как надо
над его мальчишеским полузверем,
и большой любитель ли лимонада?..
За стеклом - так холодно и уныло,
а у нас тут - сладостная Эллада,
Гваделупа милая и Манила,
слитки глупо-голого шоколада.

2 (78)

Собрались под вечер у дома Лота
и просили Лота: "Отдай гостей нам
дорогих для сладкого обмолота;
что им, дескать, ангелам? - как растеньям...
Ах, у них и крылышки из лопаток
молодых растут, ах, они крылаты;
краше, краше сказочных куропаток -
золотые локоны, икры, латы!.."

3 (79)

Потому я мальчиков и люблю, а не
девочек (ибо тайна - хотят оне
или "не"), что мальчик, когда "угу",
под пупком устраивает дугу,
тетиву токующую из ткани
и стремится скинуть с себя всё, а не
кобенится, не говорит "ни-ни";
ибо "что на уме, то и на" - они.

4 (80)

Милый мальчик пьяный, что за чушь
ты несёшь! Никак не расстегнёшь
пуговку... Ах, нет, не надо в душ! -
Пропадёшь, утонешь ни за грош.
Как ты пахнешь сытно за ушком...
Да не хохочи, не щекочу!
Всё никак не сладишь с ремешком
пальцем непослушным... Как хочу!

5 (81)

Так вампир на жилку горловую
скалит клык, студёную слюну
проглотив... Внезапно оборву я
малолетний лепет этот: "Ну!"
Трепещите! Мне бы плеть де Сада,
жуткий дом в Карпатах, серый фрак,
Байрона и Шелли!.. Вот досада,
что рождён в Аркадии, - дурак!

6 (82)

Что же, зря пожертвовал я бутылкой
Диониса? Только дошло до дела -
обжигаешь рот мне ланитой пылкой
и ракушка слышащая зардела.
И зачем пластинка - "ах, нет! ах, нет! ах..." -
заедает тщетная, несмотря на
то, что ты (хоть в джинсах ещё, в штиблетах)
утаить не в силах уже смутьяна?

7 (83)

Ну, не трусь... или ещё долить? Взгляни на Кирна -
как послушен, вот и трусики повесил...
Ремешок дай расстегну. Да стой ты смирно...
Золотое равновесье чресел!..
А теперь ко мне садитесь на колени,
поиграем в сыновей Лаокоона,
но не боль, а только нега голой лени,
и не змеи, две ладони - на два лона.

8 (84)

Ох, уж эти мне тимуровцы-герои!
Чуть дотронешься - и хоть иди плакаты,
взяв ведро, расклеивать... Нутро их
так устроено - полого и покато.
Как хлопушка. Стоит дёрнуть - вылетают...
Что за пестики незрелые!.. Гляди-ка,
мой пирог уже вишнёвый уплетают!
Что им кинутая сзади Эвридика?

9 (85)

Рты, наполненные косточками вишен,
сладким тестом - синеватым, лиловатым...
Но укор мой блудным отроком услышан -
обнимает меня с видом виноватым.
Ах, орешки Демосфена, Фермопилы,
белозубые спартанские запоры,
подкрепленья ожидающие с тыла,
золотеющие палевые горы!

10 (86)

Я хотел бы жить на острове Карабаса
Барабаса - кажется, Тринидаде
(Барбароссе? Барбадосе?), - там, где мясо
пистолетное мальчики дарят дяде,
умирая с криком "Ура, Фиделька!"
На Ямайке или же на Гаити,
где из брюк глумливо торчит сарделька,
ухмыляясь северной Амфитрите.

11 (87)

Пожирают пирожные, сахарною пыльцой
усыпаясь. Бабочками мерцают рты.
За окном то ли жаворонок целуется, то ли Цой...
Сколь раскоса Азия наготы!
Ах, Монголия голая, смуглота,
золотое безмыслие, вязь, узор!..
О, слизать бы с впалого живота
шоколадные крошки, ванильный сор!

12 (88)

Ах, ныряй скорей под одеяло,
милый Делий, трепетная рыбка,
гладкотелый идол из сандала...
Ах, пупок, и попочка, и пипка!
Ах, какая попочка! Какая
пипочка - в курчавом шоколаде!
Ах, была б ещё одна рука, я
и к пупку б хоть пальчик, а приладил.

13 (89)

Животом - то выпуклым, то впалым -
смуглым, как волна,
дышит Делий голый, одеялом
не прикрытый, судорожный, на
голом Кирне стонущий, тугую
трогающий жадную стрелу,
брызжущий... Ах, больше не могу я
видеть муки крестной на колу!

14 (90)

Ах, каким я, Господи, конским, бычьим,
хеттским местом чувствую - обезьяна -
страсть! Каким пугающим неприличьем
(не хватило бархата и сафьяна?)
я люблю! На память, чтоб скотный двор Твой
не забыл я, грубый завязан узел?..
Поплавок парит, но подсечкой мёртвой
червячок чреват меж свинцовых грузил.

15 (91)

Ни черта, хоть и дрожат четвероглазо,
ни черта не видят среди пыла...
Два зеленоглазых водолаза...
Кирн! Как бабочка, трепещешь слабокрыло.
Расскажи-ка, как у Делия внутри-то?
Жарко-жарко? Тесно-тесно? Сладко-сладко?..
Пузыри пускает лишь, как Амфитрита.
Рот раскрыл, как белозубая мулатка.

16 (92)

Сепия, сангина, терракота...
Ах, во всяком слове спит Эрот!
И любое аханье - охота:
как у вышивальщиц, полон рот
золотыми иглами. Какая
буква не напомнит тетиву?
Разве что шипящая... Пока я
речь держу дрожащую - живу.

17 (93)

Ай да флюс, мой Делий, тебе надуло!
Мудрено ль, когда эскимо такое
у Кирнули - глаже стихов Катулла, -
сразу как сгущённое молоко, и
мармелад, и финики, и какао...
Проглоти-ка слюнку, втяни-ка щёку!
Хороша бананина? Сладко? А о
языке допросим мы лежебоку.

18 (94)

Погляди на пламя - голубое
лишь вдали оно от фитиля.
Видимо, для алого разбоя
эта предназначена земля.
Но вверху, где плазма горячее,
вдалеке от сала и пеньки -
призрачной мечтою книгочея
сизые воркуют огоньки.

19 (95)

Кадычок у Делия - сверху-вниз,
а у Кирна пипка - туда-сюда...
Милый Делий, только не поперхнись!..
Так качает парусные суда
на волне Пирея сырой Нерей...
Длинный-длинный, пеной облитый мол...
Нежный груз товаров... Скорей, скорей!..
Пряный запах вялотекущих смол.

20 (96)

Так одна упрямая прямая,
округляя рот полунемой,
круглой немоты не унимая,
льнёт к иной - упрямой и прямой -
примуле, - дурея, тяжелея...
Что за Микеланджеловы львы!..
Но ладонь у Делия теплее
средиземной фиговой листвы.

21 (97)

Я люблю смотреть, как умирают,
как агонизируют мои
мальчики - из трубочек стреляют:
две стрелы, две пули, две струи.
Две змеи, сочащиеся ядом.
Два дуэльных дула. Острия
два стальных. Подобны двум наядам -
двум ручным Офелиям ручья.

22 (98)

Ах, задушишь Кирна моего ты,
бёдрами бока ему сжимая,
предлагая дудочку! Фаготы
не сравнятся с трепетной: сама и
заплывает в рот, и, нежа нёбо,
выплывает с розовым причмоком.
Он - флейтист, а ты - менада. Оба
сплетены музолюбивым богом.

23 (99)

Сладко ль, Кирн, играть на нежногрузом
Делии - колеблющемся, пьяном?
С чем сравню? С гюрзою и индусом?
С наркоманом и его кальяном?..
Дивный грот, наполненный слюною.
Гибкий свод взлетающего храма...
Так Айова млеет к Иллиною,
так в залив сползает Алабама.

24 (100)

Если и мыслящим тростником, то сахарным -
назову; хоть мыслящим - глуповатым,
сладковатым, зыблющимся... Ах, на хер нам,
если мы влюблены, - силлогизм и атом?
Пусть катаются персы на колеснице
многозначной дроби! Рябой Египет
пусть с отвесом носится!.. Ворс лоснится,
горяча щека, и фалерн не выпит.

25 (101)

Так в маркиза грёзах: сразу десять
сладострастных юношей нагих
в зал вбегут - зарезать и повесить,
запороть до смерти можно их;
каждый - точный слепок Антиноя,
но одновременно - и коня...
О, воображенье неземное -
добыванье трением огня!

26 (102)

Ох, валите баиньки оба на
продувную веранду, где спят созвездья,
где лужок для сонного табуна
милых задниц. Сам же улягусь здесь я.
А чуть свет, не скрипнув и железу
надрывая на каждом шагу, в припадке,
прокрадусь туда я и подгляжу,
как растут из тряпок четыре пятки.

27 (103)

Тихо-тихо, осторожно, как со статуи,
совлекаю с плоти покрывало.
Как размётанно сопят они, усатые;
солнце Делия в пупок поцеловало,
Кирна - в задницу... Витражно, разноцветно...
Италийской географии глупее! -
И Везувий спит закрывшийся. И Этна.
И залитая ей Байя. И Помпея.

28 (104)

Словно та Психея у Апулея,
я вот-вот пролью огневое сало
на Амура-Януса, спины склея -
ни одной чтоб не было, засосало
чтобы ваши смятые негой крылья
в золотую вазу двугрудой твари.
Афродита это простит насилье -
за страданья - старому Страдивари.

29 (105)

Пальцы Делия дремлют на полдоро-
ге от подбородка его (чуть выше
беззащитной ямки) до деторо-
дного органа - в великолепной нише,
образованной рёбрами; на струне,
если мальчика можно сравнить со скрипкой.
Как он дышит сладко! Уста во сне
расцвели какой неземной улыбкой!

30 (106)

Восьмистишья щёлкаю, что орешки
или, знаешь, семечки на базаре.
Лишь поверь: орла отличить от решки -
в состояньи. Буду ль, как твой Вазари
или Сад, садовничать, все завои
теребя? Мой милый, мы всё же греки.
Завтрак, да, - втроём. Но в любви нас - двое...
До свиданья, Делий. Прощай навеки.

"РИСК", вып.2: Следующий материал

Продолжение         "Трудов Феогнида"