РИСК: Альманах.

Вып. 3. - М.: АРГО-РИСК, 1998. Обложка: фотография Виктории Урман-Куслик и Павла Белозерцева, дизайн Олега Пащенко. С.91-98.

        Текст, извлечения из которого предлагаются вниманию читателя, до сих пор остается "пререканием и соблазном" для многих монашествующих - как на святой Афонской горе, так и за ее пределами. Иные считают его итогом прельщения неопытного ума, иные - плодом зависти и злонамеренного обмана, многие же видят в нем отпечаток подлинного откровения, знак особой милости Божией к насельникам св. горы и промышления об их покаянии и исправлении. Обстоятельства его возникновения оставляют все возможности для таких разногласий. Около 1813 г. некий афонский инок именем Феофан, не отличавшийся ни святостью жизни, ни образованностью, не выдержав тягот монашеской жизни и, в особенности, обид, терпимых от своих собратьев, вознамерился покинуть Афон (со всей откровенностью он сообщает, что собирался, достигнув Константинополя, оставить христианскую веру и принять ислам для того, чтобы иметь возможность возбудить турецкие власти против своих обидчиков-монахов). Однако, уже вполне укрепившись в своем намерении и собравшись в дорогу, он был остановлен чудесным видением. Ему явился некий благообразный старец, удержавший его от гибельного шага и указавший заброшенную пустынную хижину, где Феофан мог бы поселиться. Старец этот, первоначально не узнанный Феофаном, оказался не кем иным, как преподобным Нилом, великим афонским подвижником XVI века, прославившимся и святой жизнью, и, в особенности, многочисленными чудесами, происходившими после его смерти. Гробница святого обильно источала благоуханное миро, исцелявшее различные болезни, за что он и был прозван Мироточивым. После описанного чудесного явления святой не оставил раскаявшегося Феофана, а продолжал являться ему и далее, врачуя его душевные и телесные немощи и передавая через него обличительные наставления всем афонским монашествующим. Впоследствии Феофан по памяти записал наставления и беседы св. Нила, точнее, будучи малограмотным, продиктовал их пресвитеру Герасиму. Так и возник текст, называемый "Посмертными вещаниями" преп. Нила.
        "Вещания" почти исключительно посвящены многообразным порокам современного Феофану афонского монашества. Чревоугодие, стяжательство, гордыня, непослушание, небрежение о молитве и богослужении, взаимное осуждение, погруженность в мирские хлопоты и, в первую очередь, покорство плотским страстям - таковы основные темы наставлений преп. Нила. Но автор "Вещаний" (в дальнейшем мы будем именовать его так) - не столько обличитель, сколько врач и психолог. Его метод может быть вполне охарактеризован святоотеческим термином (обычно переводимым как "рассуждение" или "различение помыслов") - известно, какое значение придавали этой добродетели основоположники православного аскетического богословия, ставя ее наравне с постом и молитвой. Грех трактуется им генетически, как процесс, имеющий свои непроявленные стадии и лишь завершающийся в событии явного греха. И, разумеется, именно эти ступени помысла, желания, намерения, эта своего рода "история греха" становится для автора "Вещаний" преимущественным предметом анализа.
        Такого рода генетический подход, вообще говоря, составляет основу всего православного аскетического богословия, начиная со св. Евагрия Понтийского и Иоанна Лествичника. Однако древние св. отцы, описывая безобразие греха, пользовались для этого тем же эстетическим каноном, что и для описания высот добродетели. Мрачные образы искушений св. Антония Великого, симметричная таксономия страстей у Лествичника, грех в покаянных гимнах св. Симеона Нового представляются неким негативным отражением горнего мира, подчиненным той же самой структуре. Грех не живописуется, а изображается, представляется в системе образов и форм, продиктованной техникой и эстетикой духовного делания. У древних св. отцов мы имеем дело со своего рода нормативизацией греха, указанием на то, каким он должен быть с точки зрения аскетического искусства. И именно приведение греха к эстетической норме оказывается залогом победы над ним, залогом успешности духовного подвига.
        Ничего подобного мы не находим у автора "Вещаний". Не случайны сетования первых читателей этой книги, приводимые в предисловии к русскому изданию: "Когда читаешь святых отцов, то так и проникаешься веянием небесного утешения, благодатного веселия, мира и радости о Духе Святом. Здесь же одна скорбь, одна подавленность, одна меланхолия; невольно задыхаешься в этой удушливой атмосфере". Афонские иноки, воспитанные на эстетизме "Добротолюбия", разумеется, оказывались в затрудительном положении перед текстом, в котором проницательность генетической психологии св. отцов соединилась с качеством, которое на языке нашей эпохи можно было бы назвать "натурализмом". Тезис о греховности человеческой природы здесь воспринят и пережит буквально и непосредственно. При этом греховность оказывается не структурированным лабиринтом, из которого заведомо есть выход, не упорядоченной, хотя и враждебной армией, а неустранимым и хаотическим фоном человеческого существования. Грех предстает как естественное и непрерывное состояние, добродетель - как искусственный просвет в этой непрерывности, создаваемый не иначе, как мучительным, на грани невозможного, усилием. (Заметим, что в "Вещаниях" нет реального, воплощенного присутствия добродетели, она дана лишь в формах инобытия, в притчах, образах и стремлениях. Сказание о праведном Сервии и его жестоком духовнике-архиерее, взаимоотношения которых, без сомнения, не чужды садомазохизма - лишь исключение, подтверждающее правило.) Отсюда навязчивый образ автора "Вещаний" - человек, погруженный в нечистоты. При этом разумеются не какие-то символические или иносказательные нечистоты, а самое подлинное содержимое монастырского отхожего места.
        Мы публикуем здесь главы, рассматривающие соблазн эротических взаимоотношений между мужчинами. Они в свое время вызвали более всего нареканий среди собратьев Феофана, и это не удивительно - мужеложство выступает в них едва ли не как общепринятое обыкновение монахов. Судя по историческим данным, автор здесь не много удалился от истинного положения дел. Во всяком случае, составитель русского издания указывает на существование особой грамоты Константинопольского патриарха, предписывающей удалить из пределов Афонской горы всех "безбрадых юношей", и даже на последовавшее за ней посещение Афона комиссией, составленной из представителей духовной и светской власти и уполномоченной "изгонять юных". Свидетельствует он и о безуспешности этих мероприятий - "юные не только не исчезли с лица земли Афонской, но стали приумножаться (особенно по келлиям)". Однако заметим, что в издании "Вещаний" для российских благочестивых читателей эти главы были опущены, как "имеющие отношение лишь к Св. Горе" и могущие ввести в соблазн паломников.
        Но цели автора "Вещаний" весьма далеки от соблазнительного бытописательства. "Мужевзирание", "прелестная дружба" и даже плод этих соблазнов - физическое грехопадение, хотя и названы "треклятыми", хотя и вызывают трепет даже у бесов, тем не менее представляют собой угрозу не для каких-то немногочисленных "извращенцев", а для каждого без исключения монаха. Зрелище безбородого юноши, особенно наделенного плотской привлекательностью, опасно для каждого: "Юноша был столь красив, что превосходил красотою самую красивую девицу Крита; (он) давал такой соблазн скиту, что все братия осквернились╬" Нет никакого отличия между этой страстью и, к примеру, страстями гордыни или любостяжания, она точно так же действует не избирательно, а, согласно классической метафоре православной аскетики, позаимствованной из псалма, "яко огнь в тернии".
        Заслуживает внимания и то, что "мужевзирание" рассматривается автором "Вещаний" в бинарной структуре - (любящий - возлюбленный), ведущей свое происхождение от классической античности (см. об этом исследование Мишеля Фуко в предыдушем номере журнала). Эта структура, представленная в серии традиционных аскетических метафор (уголь - фитиль, железо - магнит) оказывается конгруэнтной структуре отношений власти. всегда является старцем, же - всегда послушник. Следствие "мужестрастия" - инверсия принятых и должных властных отношений: старец как бы становится послушником, а послушник - старцем. Еще одна структура, подобная двум предыдущим - отношение "соблазняющий - соблазняемый". Здесь также заметна инверсия: соблазняющий, красивый юноша, как правило, не выступает активным носителем соблазна, ему не приписывается злых намерений, он - лишь пассивное обстоятельство, повод для греха и, в конечном счете, его жертва. Соответственно, не возникает нужды в детальном анализе его страстей. Соблазняемый же, напротив, становится активной стороной и, одновременно, предметом преимущественного внимания.

        Текст воспроизводится нами с афонского издания Благовещенской келлии старца Парфения, предпринятого в 1912 году. Автор русского перевода с греческой рукописи (его же перу принадлежит и предисловие к этому изданию) не пожелал указать своего имени. Тем не менее, достоверно известно, что им был иеросхимонах Антоний (Булатович), личность во многих отношениях примечательная. Потомок небогатых малороссийских дворян, он в юности поступил в Его Величества Гвардии лейб-гусарский полк, участвовал в военных кампаниях в Абиссинии и в Китае, затем вышел в отставку, в 1907 году принял иноческий постриг в Санкт-Петербурге и переселился на Афон, где стал известен прежде всего рискованными финансовыми предприятиями. Когда на Св. Горе в среде иноков малороссийского происхождения проявилось известное движение имяславцев, Антоний сделался его пламенным сторонником и написал "Апологию" в защиту имяславчества. В 1913 году около двухсот монахов, приверженных новому учению, были силою принуждены покинуть Афон, и Антоний оказался в их числе. Его следы теряются в Бессарабии где-то около 1920 года. Следует указать на то обстоятельство, что никто никогда не встречал подлинной греческой рукописи "Вещаний", с которой работал Антоний. Греческие издания представляют собой обратный перевод с русского языка. Между тем некоторые особенности текста, в частности, использование в нем редких и трудно переводимых на русский язык терминов (таково, в частности, позднегреческое слово , оставленное в тексте без перевода и приблизительно означающее "нечистый помысел") почти исключают версию о фальсификации, выполненной изначально по-русски. Не рискуя возводить на иеросхим. Антония обвинение в предумышленном обмане, мы можем лишь догадываться о настоящей дате возникновения текста "Вещаний" и об его действительном авторе. Заметим также, что воспоминания Антония о бурной гусарской юности могли наложиться на впечатления от афонских нравов, что отчасти объясняет если не цели, подвигшие его на подлог (если таковой был), то, во всяком случае, причины его заинтересованности в судьбе рукописи. Мы сохраняем в неприкосновенности все особенности языка оригинала и лишь приводим орфографию в соответствие с общепринятой. Интерполяции переводчика выделены квадратными скобками.
        В заключение хотелось бы выразить надежду, что настоящая публикация, несмотря на ее фрагментарность, обусловленную характером настоящего издания, послужит читателям "РИСКа" к исправлению и духовному назиданию.

        Да не отдает брат платье свое другому брату. Тот, кто дает одежду свою, без дозволения предстоятеля, другому, порождает бесчиния; от сего рождается нечистота среди киновии, и человек становится бесчинником нечистоты.
        /.../
        Да не наряжаются иноки в нарядные рясы... Если имеют в обители юного, да одевают его всегда в ветхую рясу. Пусть юный не глядит в лицо и не смеется... Когда же с кем беседует, да приклоняет главу свою долу и так да отвечает... Да не моет он лица своего водою и да острижет кудри свои, чтобы они не свешивались у него на лицо как у девицы, ибо эти проклятые кудри благоукрашают человека для возделывания блуда.
        Да, прокляты кудри, но у кого они прокляты? - У того, кто служит им, т.е. лелеет их со злым намерением (нравиться), - сей воистину препроклят вместе со своими локонами!.. Поэтому и говорю, да отрезают юным локоны, да не возобновится в них злое расположение, т.е. дух блудный, мирской, от которого они бежали в монастырь... Камилавку свою да надвигает себе на лоб и да прикрывает грудь свою, чтобы не дать соблазна кому-либо из братьев, тем более, что среди них есть и иереи; если же введен будет в соблазн иерей, то на соблазнившего падет ответственность за соблазнение иерея...
        Феофан сказал святому: "Кто станет исполнять сие ныне?"
        /.../

        Ныне и среди послушников находятся такие, которые с бесстрашием возделывают пагубные блудные деяния, деяния мужеложцев. Есть ныне и среди новоначальных таковые.
        Горе старцам, у которых состоящие под их началом юные имеют промеж себя таковое деяние, а старцы не увещевают их об исправлении!..
        Кажется, сами старцы имеют пристрастие к своим юным, а потому и не желают исправлять их... О, несчастные старцы, вы слышите слухом вашим, видите оком вашим, что между какими-либо двумя братиями развивается прелестная дружба, но не делаете пременения их прелестному согласию, т.е. не разлучаете их, или не изгоняете развращающего, чтобы исправить таковое беззаконие и освободить послушников ваших от ига людей развратных, сваливающихся подобно свиньям между собою и увлекающих их в пути мужеложства, в такой пламень огненный, от которого даже бесы трепещут!..
        Хотя бесам и свойственно соблазнять естество человеческое в страсть мужеложственную, но когда эта треклятая грязь мужеложства начинает совершаться между людьми, тогда и бесы трепещут, ибо бесов ужасает страшная мука, которая уготована за сие деяние, бесы боятся, как бы за соблазнение в сей грех не заключили и их туда.

        /.../
        Часто старец потворствует бесчинию и непокорству послушника. Это происходит от пристрастия к послушнику; тогда послушник становится старцем, а старец - послушником, окончательно подчиняя себя послушнику своему. Так всю жизнь свою, т.е. монашескую, сотворили старцы наизнанку, из-за пристрастия к послушникам своим; т.е. в древности послушники старцами дорожили, всецело покоряясь им, а ныне - старцы ухаживают и дорожат послушниками. /.../ Если послушник молод, старец прельщается плотским прельщением, дает полную власть послушнику своему и совершенно ему подчиняется. С этим пристрастием к послушнику проникает в старца бес, бес (мужестрастия), до такой степени начиная бороть его, что старец, наконец, побеждается страстию к послушнику, делая ему взоры; послушник, видя, как старец делает ему взоры, творит и сам взоры старцу; старец еще больше воспламенятеся любовною страстию плотскою, пьянеет от сей любви плотской, начиная обнимать послушника; послушник, видя, что прельщается им старец (досл. псилафизуется), начинает и сам прельщаться своим старцем; так увлекшись, боримы бывают оба, впадают в деяние сваления, валяясь, как свиньи, один с другим ^* ... Послушник, увидав, какое дело сотворил с ним старец, получает о нем худое мнение, даже за человека его не считает, считает уже за осла, больше не спрашивая старца, что надо делать и как. Старец же, видя, что не спрашивает его ни о чем послушник, сердится, волнуется, возмущается против послушника своего, но не смеет выговаривать ему, ибо, как только станет ему выговаривать, тот час послушник начинает отвечать словами неприличными, т.е. грубостями. Тогда старец начинает каяться, плачет, гневается на себя, что так зло пострадал от послушника своего. Наконец, разгневавшись на послушника, хочет прогнать его за бесчиние; прогоняемый послушник начинает ругать старца своего и говорить ему: "Вчера обещал ты мне отдать дом твой и всё, что в нем, пока не исполнил со мною похотения твоего; вчера ты мне это обещал, вчера со мной творил похотение твое, а сегодня прогоняешь меня? Так знай же, что отныне и впредь не имеешь ты права ни на дом, ни на то, что в нем, ибо купил то я себе честию моей. Сам уходи и убирайся отсюда, так как преосквернил ты меня, злой бес..." - Старец, услыхав такие слова, печалится, скорбит и плачет.
        Да, несчастный старец, ты плачешь, а вслед за этим еще острейшее будет. Что может быть хорошего для серного фитиля, когда сойдется он вместе с горячим углем? - Уголь угасает, но фитиль истлевает. Так и старцы: поскольку будут они держать при себе молодых, всегда через них будут поруганы, молодой есть - уголек, а старец фитиль. Если старец с молодым будет иметь сообращение, то наверно будет тлеть, как фитиль на угле!
        /.../

        Прошу вас и молю, чтобы вы исправились. Исправьтесь следующим образом.
        Вспомните, при каких условиях держит магнит железо? - Когда блестит железо, тогда держит его магнит (т.е. когда нет на железе ржавости); когда оно так крепко, как олово припаянное к меди. Также и медь посудная, тогда держит полуду, когда сама нова и чиста. Если же, (полудив), господин дома не будет беречь сосуд и поставит его подле огня, что тогда останется на меди от полуды? Если ты поставишь медный сосуд на огонь и не доглядишь за ним, он сейчас же распаяется, станет таким безобразным, что противно будет и смотреть на него. Таково монашество и восприятая с монашеством благодать монашеской жизни. Поскольку человек чист в расположении своем, поскольку целомудр и праведен, постольку держится на нем и благодать Всесвятого Духа. Посему, если кто будет монашествовать, но не станет остерегаться от пристрастия к юным (или привязаннности), тогда с Благодатию Всесвятого Духа, которую он получил, приняв монашеский образ, (сделается то же, что с полудой посуды, не сохраненной от огня).
        Если не будешь остерегаться от привязанности к юному, будешь любосластничать с ним оком или словом, или делом, то Благодать Всесвятого Духа тот час удалится от тебя, и вселится в тебя бес.
        Если не будешь видеть юного, то и разговорами с ним заниматься не будешь. Если же не будешь собеседовать с юным, то как возможно будет тебе сделать злое дело с ним? Блажен, кто не взирает на юного; треблажен тот, кто и не сообращается с юным, ибо сообращение с юным есть огонь, пламя реки огненной; сообращающийся с юными тотчас теряет сущность души своей и нисколько не бывает плодоносен пред Богом.
        Не говорю я вам, что юный нечист, но говорю вам, что глаза ваши осквернены, (т.е. от юности человек навыкает блуду очес и пристрастию к красивым лицам). Говорю я вам, что вы безумны во спасении своем. Когда сообращаетесь с юными, то, взирая на юного пред собою, тотчас оскверняетесь в расположении своем. Чем виноват юноша, что ты, как животное и как жеребец, прельщаешься им, лаская его? Юный, видя твое прельщение им, начинает и сам ласкаться к тебе, потешаясь над тобой, как над (глупой) овцой, а ты не разумеваешь сетей молодого и того, что он потешается над тобою, посмееваясь над твоим увлечением. Посмееваясь над тобою, юный ласкается к тебе, а ты его одаряешь нарядами, чтобы еще больше ласкать око твое, предаешь ему все чувства твои, делаешься бесчувственным к Богу в расположении твоем, с нечувствием расположения твоего помрачаешься, не ведаешь спасения своего, мечтая о лице юного. Этим наряжением юного, ради ласкательства плоти твоей, прельщаешь ты юного вместе с собой. Юный к тебе ласкается, ты украшаешь его нарядами, а он делается пред тобой как девица... Когда же будешь взирать на такое девическое лицо, то что тогда будет делаться с тобою?.. Не только один ты этим оскверняешься, но, при виде красоты наряженного юного, и ближний твой оскверняется, взирая на него.

        Некий человек имел в скиту одного безбородого юношу, который был весьма красив лицом и давал много соблазна скитянам. Был же и еще один человек бессильный, бороться с тою страстью неудержимый в своем злом желании, который услаждался мысленно юношей; мысленно и постоянно был воспламенен мужелюбно страстию к тому юноше.
        Так как юноша давал великий соблазн скиту, то некоторые скитяне решили удалить юношу из скита; другие же не хотели того, ибо были влюблены в юношу. Особенно старец юноши предпочитал лучше самому удалиться с Горы, нежели расстаться с юношей; до такого влюбления в юношу дошел старец. Те же, которые не желали юноши, производили большое смятение, чтобы изгнать юношу из скита. Один из них, называемый Лука, смелый нравом, дерзал, (т.е. смело настаивал), чтобы изгнан был юноша из скита. Видит некто, бессильный человек, видит, что хотят изгнать юношу; что же он тогда делает? - Однажды, когда отцы со смелым Лукою должны были собраться, чтобы изгнать юношу, сей мужелюбный подстроил Луке такую штуку, чрез которую надеялся погасить возмущение против юноши. Притворился он пособником Луке. Лука должен был проходить мимо его дома, чтобы идти на собор; бессильный, увидав, что идет Лука, подозвал его и сказал: "Добрый час, старец Лука". - Лука говорит: "Будь здоров. Благослови". - Говорит бессильный: "Бог да простит тебя. Отчего ты печален?" - Говорит Лука: "Не спрашивай; сам знаешь, отчего я печален: оттого что этот молодой, безбородый перепачкал скит". - Говорит хитрец: "Да и я хотел тебе это сказать; взойди ко мне внутрь". - Не ведая хитрости, Лука взошел внутрь. Говорит хитрец: "Поверь, старец Лука, одному Богу только известно, что я терплю из-за этого мальчика". - Говорит Лука: "Почему же ты не исповедуешь твоей болезни пред собором, чтобы мы сделали постановление изгнать его из скита?" - Говорит хитрец: "Что делать, Лука? боюсь старца его. Не знаешь разве, какой старец его? Лучше иди ты, и сделайте постановление, чтобы изгнать соблазн из скита, ибо многие из-за этого соблазна перепачкались". - Когда он это сказал, Лука встал, чтобы удалиться; хитрец же говорит: "Постой, выпьем по рюмочке раки". - Говорит Лука: "Не хочу; если же хочешь угостить меня, то приготовь немного шербета (варенья с водой). Если мне сейчас выпить раки или вина, станут говорить, что хмель возбуждает Луку делать такую смуту". - Говорит хитрец: "Посиди, Лука, пока я сделаю". - Лука, не ведая хитрости, присел немного; хитрец же, приготовив шербет, положил в него то, что ныне называют сулемой, положив такую меру, чтобы она подействовала в то время, когда Лука будет на соборе. Лука, не ведая сего, выпил, затем удалился от злодея и пошел на собор, собранный в одной из калив для решения дела о юном. Услыхал Лука, что юношу защищают, хотят, чтобы он оставался в скиту, пока не вырастет борода, не выходил бы из дома и не ходил бы в соборный храм, - Лука весьма возмутился этим; одновременно с гневным волнением подействовала во внутренностях его и отрава. Только что поднял он руку свою, чтобы сказать, что не должно быть в скиту юноши, и едва открыл свои уста, тотчас ударила ему в голову отрава, закружилась голова, он упал к ногам собора и скончался там же, на соборе; у ног собора лежало его мертвое тело. Увидав эту внезапную смерть, заседатели собора изумились и подумали, что Божественный гнев нашел Луку и убил его, за то, что он немилостиво требовал изгнания юноши.
        О, несмысленные и косные сердцем! разве Богу нужно было вожделевать, (дабы пребыл в скиту) сей юноша, разве нужно было делать Богу из-за юноши таковое чудо? Тогда подобало бы отменить слова Преподобного Павла, который говорит решительно: "Кто сообщается с безбрадыми, не узрит Лица Божия". Тогда нужно было бы отменить правило, по которому от сообщающегося с безбрадым или молодым удаляется благодать спасения. Пришлось бы тогда уничтожить не только слова Преподобных Павла и Афанасия, но и всех прежних отцов и патриархов, говоривших, что от сообращения с молодыми, человек впадает в душевную смерть.
        /.../