* * *

в восточном отеле кто-то в белом костюме
из парусины всё утро сидит на веранде
под шарканье пальмы
считает колонны разбирает ордер
где дорический где коринфский
в средиземные волны уносит звон с колокольни
пар кофе и возгласы муэдзина
в жару дребезжат вывески банка магазина тканей
медузы парят как губы в воздушном поцелуе
Марокко Тунис Константинополь
соль выступает на смуглой спине человека
до того как Аллах ему ниспошлёт лимонада
под треск цикад их оркестр в жасмине
играет ночной мошкаре и мотылькам у лампы
ламбаду румбу и танец тени вечерних глаз
у резной ограды

* * *

мир преступлений и мечты как анашу
я разотру в ладонях ночная улица
безлюдные притоны вот-вот закроется
кафе
и нищие спешат в последние
вагоны
последнего метро
читал романы в комнате зимой
затёртый сон в задроченном раю
таю предчувствия и рыбий жир не пью
и натыкаюсь на столы шкафы и выборы
городовых
февраль мерцающий в подлёдном окоёме

* * *

перчатки городов прощайте сердце грустных
стада борзые в огранённый вечер
вчерашний канцлер завтрашний закройщик
туманностей на клетке лестничной
раскройщик
хрустящих глаз на стёклах
испарения серебра из карманов на волю
в кассы банки улетают бабки ну и пусть
на юг на север Пикассо Пабло эсперпенто
иначе не скажешь а если и скажешь
услышит ли кто пойдёт ли со мной кроме
тени луны в переулке

в поездах в отелях повсеместно
вижу падают звёзды по разрытому небу
тут же опишу в кадр окантую
в целлулоид нетленный одену
бледно-смуглый профиль подниму в оклад
ризу как это делали в Византии
мастера совершенных страданий обрамляя
их в горный хрусталь халцедоны топазы
жемчуг

* * *

он молчит как впрягает в корыто судьбу
оголённого провода лёгкую смерть пожалей
мы знакомы с ночной неподвижностью
тёмных проёмов квартир дышит ровно мотор
сцепление лёгких и сердца под тёплой
рукой
ты вышел на улицу
тает зима и от солнца
прищурясь над крышей
трещат провода
мы свободны дышать над уснувшей землёй

человек в ноябре наг градус опять жмёт
башку как уздечка коню разрывает
рот человек в ноябре гол и особенно слышит
дождь забивает ствол ружья нажимает
и раз-два гол забит на обоях пятна
чемодан обнимает пол в горшке тот же
самый цветок
впрочем безразличен пол удивляют
размеры льдин и запустения
скалолазы и скалолазки карабкаются на буфет
в чашки под стол альпинисты забытых вершин
гиперболоид инженера Гарина целует через
полиэтилен ночи висок дня

* * *

открытой раны тёплое ядро
гулять по проводам натянутым над небом
мужчина любит ночь а ночь ушла за хлебом
на подоконнике повис кометы невод
галактика шушукает за дверью
подслушивает в щёлочку а за окном темно

он дышит кролем отмеряя воздух
сосредоточенно в постель лицом
шрам на плече и разворот лопаток
углы локтей косили над разведённым
мостом колен на подматрасной
трапеции кроватной
был Понедельник? кому какое дело!
недавно спящий здесь любил другое
тело и излучал тепло из простыней
в открытый космос

на вокзале застыло
пылится пальмочка
в зеркальном зале астронавт
с эмблемой ДОСААФ в полёте орбитальном
над миром крошечным анально-вагинальным
ты взял ли вазелин в галактики иные
стремительный атлет?

* * *

сложила крылья бабочка, сидит. из головы
разбитой капает, она перебирает лапками крупу
асфальта. неотшлифованным базальтом царапает
глаза мутнеющие свет. в тумане крутятся
петунии, поля и парки, река и парапет.
устала и забыла, где и зачем она, раздавленная
кедом, шалунья, издыхающая летом.
оплакав самоё себя, душа утешится классическим
балетом. капустница, дрожа, набок осела,
выводит ножкой антраша над в судорогах телом,
как будто молча скачет на карусельном воронке
в траву густую, где, может быть, и я усну,
перебежав по фотографий сторону другую.

* * *

устремлённый к тебе на простёртых коленях
Византия на скорости третьей куражусь приближаюсь
в бреду по глинистой жизни и отважусь сделать то
что помыслить другие
базилевс у двуглавых орлов от камей и эмалей
щекотка гаснет солнце в смарагде - свет
в кинотеатре - сапфир уплотняя по тону
от причала от затхлого в рельсах затона
оттолкнулась и лодкой с весла поползла электричка

буду долго читать у окна в перебивку с рывками
о строительстве Айя-Софии и блеске мозаик
расписанье движений не всякий постигнет прозаик
но поэт по нему умудрится прибыть в Византию
неразбитых бровей нерасстрелянных лилий
в колыхание воска в подножии ладана с мирром
прислониться губами к гробам золотым
и расправить крылья слёз в куполах синевы
в колыханье лазури растопленной тихой лампадой

сокрушённый панбархатом шитых парчою закатов
буду ждать спуск сандалий по плитам в разводах
пантократор приветит свечою в затылке руки сложат
пока над садами по верёвочной лестнице влезет
воровка звезда и под сводами сирины возглас
затянут и теперь не нужны барбитураты и в обложке
потёртой телефонная книжка ты прощён и на взмахи
кадила смотришь щурясь опять белокурый мальчишка