МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ

Проснуться можно и поврозь,
но на работу ехать вместе,
одеяло представляя в лoскут
взамен мутнеющего леса,
с натугой разлепив глаза
и отодвинувшись от стенки,
а то и от спины с поза-
вчерашним синяком и редким
расположением лопаток
и с парой родинок под шириною плеч.

Наш типа кофе будет краток,
а новый день, возможно, встречен
словами "надо бросить
пить".

Тень стройки нам уронит крест
сверх симптоматики зимы,
и мы
споткнёмся, может быть, поврозь -
но жить,
надеюсь, будем вместе.

* * *

Поговори со мной, начальник
станции, поговори, диспетчер,
сквозь ночь посёлка.
Наискосок сидел неумолчальный
мальчик - но неответчивый -
и говорил "какая тёлка"
вслед каждой юбке, шутил сурово,
по-девичьи надувая губки и хмуря бровки.

Со мной, начальник, ты поговори,
командуя скрипом поездов -
как бы побочно -
когда иду, такой необоримый,
пугая щуплых мужичков,
встречавших дочек-
студенток у трамвайного кольца.
Когда обдумаю я завтрашний порцак

спиртяги - ты мне крикни, командир
(точней - как будто мне):
майнуй, трёхсотый! -
и я забуду запах дивный
на сколько-нибудь дней
и - точно - на весь путь с работы,
ведь вдоль него ночами
особняки шатаются в обнимку с Семью Ключами.

* * *

Что за привычка сразу всё снимать
потом - перебивать
стишки со стоном
и важным кашлем оживлять
происходящее: его подспудной краснотою

его родством двоюродным с петлёй
инцестом с хохотом его и лёгким
обхождением со мной.
Что за привычка наливать как льёт
штампованной недрогнувшей рукой

в тарелки кашу блядь в больничном пищеблоке
как С. твоя от ПМС рождает склоки
как открывает окна порно
как мальчиковый хор в гастрольных мечтаньях о пороке
переполняет заграничный город

теплом в карманах спящих рук
и хохотом и блеском глаз и курток.
Что за привычка ты опять -
с кем я дешёвый как маршрутка
готов не прятать не скрывать.

ГОВОРИТЬ ВСЁ

Юрию Каплунову и Илье

Мальчик маленький, миленький, ми-
нус будущее моё,
в маечке, но с голыми ногами,
неуверенно, не обгоняя, никак не заснёт
и, закинув под голову руку, блестяще моргает,
раз за разом касаясь ресницами кожи плеча моего.
За стеной Ильенков повторяет глагол "дорогая",
но поскольку назавтра наступит лишь Пасха, а вовсе не Рождество -
то волхвы не все,
и хозяин квартиры изрядно-изрядно растерян.

Кто-то варит на кухне ночные пельмени - запахло лавровым листом.
Если лежащего рядом тёплого мальчика погладить по голове сейчас -
он станет смотреть в лицо
и рассказывать, как ему надоело переводить
и что наверное он, как поступит, забросит в пизду английский;
я же пьяно и мягко подумаю, что тоже, на хуй, проживаю, возможно, чужую жисть
и что зря я строю здесь из себя поэта, пидора и прочие группы риска

(И что я-то как-нибудь разберусь со всем этим дерьмом а вот глухонемой ребёнок
которого привезли мне на прошлое дежурство с приступом бронхиальной астмы
прямо из интерната для таких как он слабослышащих
и который страшно напрягшись и плача
выговорил чудовищно коверкая при виде меня в белом халате два слова -
"мама" и "дом" -
он вряд ли разберётся
и вряд ли его ждёт что-нибудь хорошее.
Это будет совершенно сентиментальная мысль,
и единственное ей оправдание - алкоголизм.)

Потом я не замечу, как засну,
и диким храпом распугаю пьянку,
и постесняется безопытно меня перевернуть
на другой бок мой юный. Вставши спозаранку,

наутро, весь с похмелья седой,
испарину смахнув рукой - естественно, дрожащей, - его я поведу домой.
В конце - приобретём велосипед
у местных, и на этой старой "Каме"
он ветрено проехаться успеет,
бля, в маечке, но с голыми ногами.

* * * (название потом)

мы тоже, как два натурала,
считаем деньги на щорса,
невдалеке от грязи автовокзала,
и менты синеглазые нервно гладят псов своих против ворса,
а проститутки, покуда не показывавшие носа,
так как времени ещё было мало,
глядя на нас, начинают переговариваться по мобильным, как в амстердаме.
я целую тебя со словами "до свидания, привет маме".

автобус вскоре, взмахнув тобою,
отъедет просто, а я останусь,
естественно, и, под навесом стоя
из крашеного металла, подумаю, что мне весь это месяц чего-то недоставало, и жалость
понятно к кому вернётся тут же, и, хоть она прокралась
сюда незаконно, как после отбоя
к вожатому в комнату пионер, лопатками дёргающий под лямками майки от струек пота,
я её поприветствую украденной строчкой, встану в пол-оборота

к автовокзала воротам,
и, помедлив ещё чего-то,
наконец уйду, как уходили в соловецкую школу юнг военно-морского флота.

* * *

Встанет в восемь в чужой квартире
На того, кто окажется под руками,
Или снова на очередное изображение Кири,
Или просто в порядке утреннего стояка.

Возвращаться домой буду, естественно, на маршрутке,
И напротив, конечно же, сядет мальчик,
Возле шестнадцати, по причине жары - без куртки.
А рядом - само собой - заплачет

Годовалая девочка на руках неопрятной женщины.
Все подумают - и зачем она только села
В нашу машину. Мой вечный
Первый попавшийся поправит футболку "Sela",

Приподнявшуюся от пейджера,
И зелёным взглядом посмотрит дерзко в ответ
(какие глаза как испуганные цветы какой прямой нос. анфас лучше чем в профиль).
И сделает меня нежно,
практически обеспечив в будущем от одного до пяти мне лет.

Я выйду на хуй у ещё пустого универсама.
Меня дома с очередной попойки тоже ждёт-волнуется мама.

Я хочу, чтобы во рту оставался честный вкус
Сигарет.
Мне очень дорог

Твой

Взгляд.
Мне крайне важен

Твой

Цвет.