Сегодня стемнело так же быстро, как и вчера. День был в меру удачен: в моем внутреннем кармане грелась чекушка, в почти новом пакете лежала огромная, чуть-чуть надкусанная груша, копченая толстенькая сосиска и длинная, наполовину торчащая из пакета французская булка.
Я зашел в свой подъезд, подставил пятку под размашистый удар двери, поднялся на второй этаж и из почтового ящика квартиры номер тридцать семь вынул газету "Известия" вместе с невзрачной, немного желтоватой по углам открыткой. В открытке Елену Анатольевну Дрожжевую поздравлял с днем рождения Витя Тимербулатов и желал ей обилия здоровья, счастья и любви. Я недолго разглядывал вялые тюльпаны, выдавленные в картоне, - бросил открытку назад в ящик и зашагал по ступенькам вверх.
Между девятым и десятым этажами мне встретился незлой жилец квартиры номер девяносто пять, пытающийся пропихнуть в мусоропровод большой полиэтиленовый мешок с опилками.
- Не лезет?
- Залезет - куда денется.
- Тогда, наверное, мусоропровод забьет.
- Может, и забьет, а может, и не забьет.
- Ну ладно.
Я поднялся еще на один лестничный пролет, но жилец из девяносто пятой окликнул меня:
- Петрович!
- Чего?
- Ты на отдых, что ли?
- Да как получится.
- Скоро домофон поставят.
- Угу.
- Всем жильцам ключи дадут от входной двери.
- Угу.
- А ты как же?
- Посмотрим.
- Ну давай.
- Угу.
В лифтовой комнате я поставил в ряд три хлипких ящика, бросил на них телогрейку, сел, налил себе в мятый пластмассовый стаканчик водки, откусил хрустящий кончик булки и развернул газетку.
Водку я выпил быстро, опьянел слабо и долго, с расстановкой и чувством громким шепотом читал "Известия". После чтения я вытер слезящиеся глаза рукавом, вывернул из цоколя на пол-оборота тусклую лампочку, лег калачиком на ящики и, умеренно переживая мировые новости, уснул.
- Вам какой этаж?
- Седьмой.
- Мне пятый.
Миша Смирнов знал, что очаровательно раскосая Люда живет на седьмом этаже, но также знал, что у нее придурковатый абрикосовый пудель Атос, папа, постоянно ремонтирующий под окнами москвич с пробитым глушителем, и мама, которой очень хочется видеть в женихах Люди соседа-летчика, всегда благоухающего коньяком "Белый Аист". Люда тоже знала, что Миша живет на пятом этаже и учится в технологическом институте на специалиста по холодильным установкам, кроме того, к нему иногда приходит высокая белокурая двоюродная сестра Катя, которую Миша, загадочно улыбаясь на расспросы знакомых, молчаливо выдает за свою подружку.
С первого этажа по пятый Миша интенсивно думал о том, как бы непринужденно заговорить с Людой так, чтобы она с одной стороны восхитилась его остроумием, а с другой - прониклась уважением к его серьезному жизненному настрою. А Люда теребила черненькую пуговичку на маминой старенькой желтенькой кофточке и очень старалась не покраснеть.
На пятом этаже двери лифта открылись, Миша вышел, обернулся и сказал:
- Завтра дождь обещали.
- Да? - удивилась Люда и быстро нажала на кнопочку седьмого этажа.
Лифт уехал, а Миша живо представил, как он, обгоняя лифт, легко взбегает на седьмой этаж, встречает Люду и приглашает ее куда-нибудь, где тихо играет музыка, журчат фонтанчики, красивые люди красиво разговаривают друг с другом, официанты в смокингах предупредительны и корректны, мягкий свет располагает к задушевной беседе, нежная ладошка тает в мужественных руках, розовое прозрачное ушко внимает горячему шепоту и все укладывается в остатки стипендии за апрель.
Анатолий Григорьевич Щепко вдохнул в себя аромат пяти белых розочек, оглядел глянец начищенных туфлей, изящно отстранил от себя коробку с тортом и, заметно волнуясь, позвонил в квартиру сорок пять.
- Проходите, Николай Григорьевич!
- Анатолий Григорьевич.
- Да, да, конечно. Не обращайте внимание - у нас кругом беспорядок, - Антонина Васильевна повела рукой, показывая на аккуратные, закрытые на ключик шкафчики, выровненные по одной линии ряды обуви и натертый до блеска паркетный пол.
- Ну что вы - у вас так замечательно, - сказал Анатолий Григорьевич и испугался, что его попросят снять обувь взамен на какие-нибудь меховые шлепанцы.
- Какие чудные розочки, Леночка будет очень рада.
Анатолий Григорьевич немного растерялся, потому что зам. главбуха Вера Станиславовна говорила, что единственную дочь очень приличных родителей, красавицу и умницу, неоцененную сверстниками, зовут Викой.
- Вера Станиславовна сказала, что это любимые цветы Ви... Лены.
- Верка всегда все перепутает, я хотела сказать... Э-э... Вы проходите, пожалуйста, в зал.
Антонина Васильевна унесла цветы на кухню, чтобы несдержанная на язычок Леночка не прошлась по поводу банальности подарка. А Анатолий Григорьевич кашлянул в кулачок и зашел в зал, где по телевизору показывали захватывающую мыльную оперу, но никто ее почему-то не смотрел.
В лифте Петухов Дима забеспокоился еще больше:
- Костик, а они ничего?
- Да ничего.
- А вдруг я им не понравлюсь?
- Понравишься.
- А если у них там кто-нибудь есть?
- Видно будет.
- А ты презервативы взял?
- Взял.
- А вдруг они не будут пить белебеевскую водку?
- Они все пьют.
На восьмом этаже, полностью отведенном под общежитие кондитерской фабрики номер два, Петухов Дима с Костиком вышли из лифта и, толкнув незапертую обшарпанную дверь, окунулись в коктейль коллективных запахов.
- Костик, чего теперь?
- Спокойно.
Из комнаты 234 выплыла плотненькая девушка в застиранном халатике, бигудях и с тлеющей сигареткой во рту. Девушка волнующе близко подошла к Диме и пустила ему в лицо облачко дыма:
- Чего надо?!
Дима оглянулся за поддержкой к многоопытному Костику, но Костик исчез в комнате 235 и как будто кого-то там уже щекотал.
- Я с Костиком.
- А мне хоть с Майклом Джексоном.
- Да?
- Чего надо?!
- Костик! - нервно позвал Дима и сделал шаг к выходу. В пакете Димы легонько звякнули бутылки, Дима покраснел, а девушка вдруг пустила струйку дыма в направлении пакета:
- Ты в гости, что ли?
- Нет, то есть да.
- Угощаешь, что ли?
- Угощаю.
- А чего стоишь, мнешься?
- Да как-то так.
- Проходи, там Снежанка и Валька, я сейчас.
Дима робко вошел в комнату и сказал: "Здрасьте". В комнате было душновато и грязновато, на тумбочках валялся хлам дамских сумочек, на бельевой веревке висели выстиранные полиэтиленовые пакеты, а на холодных батареях призывно белели предметы женского туалета, будоража кровь и вселяя надежду, что, возможно, вечер будет убит не зря.
Валька подняла голову с подушки и сказала: "Снежанка, к тебе".
Снежанка надула из жевательной резинки шарик и спросила: "Юрик, а чего ты сбежал в прошлый раз?"
Вернулась плотненькая девушка без сигаретки, но со свежевзбитой прической, равнодушно скинула халатик, натянула джинсы и футболку:
- Девчонки! Нас Валерик угощает! Снежанка, вымой стаканы.
- Я Дима.
- Я не буду пить, меня Гоги на дискотеку пригласил.
- Валька, ты вечно от компании откалываешься, а твой Гоги, между прочим, уже со всеми перескакал на дискотеке в соседней комнате.
- Да ладно!
Снежана принесла стаканы и, взъерошив Петухову Диме волосы, ласково приказала:
- Разливай, Юрик.
Дима суетливо открыл бутылку и, произвольно выдерживая дозировку, разлил по стаканам.
- Что-то у тебя плохо с глазомером, Валерик.
- Ничего! За знакомство, девчонки!
- Димон! А ты чего здесь? Я тебя, как дурак, в соседней комнате жду - а ты здесь!
Тетя Соня долго рассматривала в глазок Лену и Женю, а потом спросила тоненьким голоском:
- Кто там?
- Квартира пятьдесят три?
- Ну и что?
- Мы по объявлению.
- Какому объявлению?
- Вы комнату сдаете?
- Ну и что, что сдаю?
Жена с Леной переглянулись и оба разом прыснули, потом Лена вытянула губки, а Женя чмокнул их и нежно обнял Лену.
- Ты с ума сошел!
Тетя Соня приоткрыла дверь и высунула свою маленькую, прилизанную головку:
- Вы комнату пришли снимать или развратом заниматься?
- Сначала комнату.
Лена ткнула Женю в бок и опять прыснула.
- Дети есть?
- Пока нет.
- Нет, не сдам - не успеешь глазом моргнуть, как настрогаете и будут кругом пеленки висеть да карапузы ваши по ночам орать.
- А комнату можно посмотреть?
- Смотрите, за просмотр денег не берут, хотя зря, что не берут.
Лена и Женя зашли в просторную, светлую, чистенькую комнату с накрахмаленными тюлевыми занавесками и огромным мягким ковром на полу.
Лена ущипнула Женю под лопатку и Женя сказал:
- Нам нравится комната и мы готовы платить за нее сногсшибательные деньги.
Тетя Соня нахмурилась, но почему-то вдруг вспомнила своего бравого сержанта Володю, ушедшего на фронт в конце апреля сорок пятого и вернувшегося через неделю в конверте с фиолетовым штампом, смахнула с ресниц слезинку и сказала:
- Ладно, живите.
Павел Крендельков стряхнул со шляпы возможную влагу и передал шляпу жене Свете:
- Опять в глазок не смотришь!
- Я тебя в окно видела.
- Все равно надо смотреть. Как Мосюсечка? Чего делает?
- Днем немного болел живот, сейчас кушает.
Павел снял плащ, посмотрел, не забрызган ли он сзади, и протянул Свете:
- Может быть, надо было вызвать скорую помощь?
Света забросила шляпу на верхнюю полку, а плащ сложила пополам и положила на нижнюю полку:
- У него уже все прошло - наверно, притворялся.
- Плащ лучше повесить на вешалку, а то он изомнется.
Света развернула плащ и повесила на плечики под лежащую наверху шляпу.
- Как будто ты спиной стоишь.
Павел недовольно шмыгнул носом и строго сказал:
- По-моему, ты несколько халатно относишься к здоровью нашего Мосюсечки.
Света вытерла руки о передник и ушла на кухню.
Павел переоделся в тренировочный костюм, тщательно вымыл руки, выдавил на лбу прыщик и тоже прошел на кухню, где очень широко улыбнулся сыну, поедающему гречневую кашу с молоком.
- Ах ты мой Мосюсечка!
Мосюсечка открыл такой же, как у отца, непропорционально большой рот и отправил в него столовую ложку каши. Половина каши вывалилась обратно и Мосюсечка стряхнул ее маленькой ручкой на пол.
- Дай шоколадку!
Павел опять расплылся и погладил сына по голове:
- Сегодня тебе нельзя шоколадку - у тебя живот болел.
- Дай шоколадку!
- Ну потом, сначала кашу доешь.
- Дай шоколадку!
Павел вздохнул, поцеловал Мосюсечку в двойную макушку - явный признак высокого предназначения сына - и протянул ему шоколадку.
- Только чур сразу не разворачивать.
Мосюсечка бросил ложку в тарелку с кашей, разодрал блестящую фольгу шоколадки и, сильно пачкая руки и щеки, стал ее быстро есть.
Валентина глубоко набрала в грудь воздух и, заметно перевирая мотив, затянула протяжную татарскую песню о несчастной любви. Тагир Микхатович уронил тяжелый мужественный подбородок на широкую грудь и заплакал. Станислав Ковров с шестой попытки подцепил скользкий опенок на вилку, выпил пузатую рюмку водки, закусил грибочком и сказал:
- Плачь, Тагир, плачь - настоящие мужчины всегда плачут.
Тагир Микхатович высморкался в салфетку и обнял Станислава:
- Стас, ты один меня понимаешь!
- Брось его, Стас, он сейчас будет реветь до утра.
- Заткнись, дура!
- Это я дура?! Ах ты козел! Я весь день пашу на работе, потом дома, кормлю, обстирываю - и я же дура! Стас, ты только глянь на него!
Станислав Ковров протянул Валентине тарелку и попросил положить ему холодец.
- За козла ответишь, мымра!
Станислав Ковров поднял рюмку водки, влил ее из своих рук в готовности открытый рот Тагира Микхатовича, промокнул его губы салфеткой, подцепил добрый навильник квашеной капусты и настойчиво предложил Тагиру Микхатовичу ее сжевать.
- А за мымру я тебе знаешь, что сделаю?!
- Ну хватит, Валь, чего вы ругаетесь? Такой вечер хороший.
- Ну и чего ты мне сделаешь?!
- Тагир, возьми себя в руки. Валь, спой еще песенку, а?
- Только для тебя, Стас. Этот пусть заткнет уши.
Валентина опять запела протяжную татарскую песню о несчастной любви. На третьем куплете Тагир Микхатович захлюпал носом и ткнулся лбом в плечо Станислава Коврова.
Все передачи закончились, телевизор зашипел и стал показывать зигзаги черных и серых полос, а Игорь все смотрел на экран и крутил в пальцах спичечный коробок. Его жена Ирина несколько раз раздраженно прошла мимо Игоря, потом встала перед ним и спросила:
- Очень интересно?!
- Да, очень.
Игорь достал из брошенной на пол пачки сигарету и закурил.
- Не кури в комнате!
Игорь выключил телевизор, накинул на плечи засаленный на локтях пиджак и вышел на лестничную площадку. Ирина открыла форточки, расстелила постель и ушла в ванну чистить зубы.
Абрикосовый пудель Атос резво взбежал по ступенькам, остановился около Игоря и тщательно того обнюхал.
- Атос, ко мне!
Атом услышал голос хозяина, уверенно завилял хвостиком и заливисто облаял Игоря.
Игорь равнодушно стряхнул на пуделя пепел и тихо сказал:
- Пошел ты!
Вынырнувший из темноты нижних этажей папа Люды прикрикнул на пса:
- А ну тихо! Мерзавец! - и замахнулся коротким кожаным ремешком на поджавшего уши и хвост Атоса.
Ирина распахнула дверь и, сжимая в побелевшем кулачке ворот халатика, попыталась спокойно сказать:
- Имей совесть - кругом все спят!
- Да ваш муж тут не причем - это мой дурак, - папа Люды жизнерадостно улыбнулся Ирине и показал ремешком на притихшего Атоса.
- А я думала мой! - зыбкое самообладание покинуло Ирину и она со всей силы впечатала входную дверь в косяки.
Игорь сплюнул на пол, швырнул окурок к мусоропроводу и зашевелил губами, тихо рождая короткие, емкие слова.
- А вот мусорить, молодой человек, не стоит, какое бы настроение у вас не было.
- Пошел ты!
Атос зарычал и опять звонко залаял на Игоря, папа Люды вздохнул, цыкнул на пса, крепко взял его за ошейник и потащил по лестнице вверх. Игорь подошел к захлопнутой на замок двери и стал гулко стучать в нее кулаком.
За Людой зашли два Виталика, Юсупчик, Антон и Фазлыахметов, чтобы вместе пойти к классному руководителю Дим Димычу, который должен дать всем последние инструкции перед однодневным организованным походом на озеро Кандрыкуль.
Антон сказал, что лифт не выдержит шести человек и обязательно застрянет. Юсупчик сказал, что надо подпрыгнуть в лифте и только тогда он застрянет наверняка. Два Виталика тут же стали изображать прыжки. Люда сказала им, что они дураки, и ребята дружно загоготали. Люда тоже усмехнулась сверстникам и многозначительно загрустила - какие они глупые, невзрослые, бестолковые и дурашливые в отличие от загадочного, умного, уверенного, надежного и немного строгого студента Миши с пятого этажа.
Миша Смирнов отложил в сторону недостроенную модель самолета F22 - настроение творить пропало. Он видел из окна своей комнаты, как очаровательно раскосая Люда с веселой, шумной ватагой одноклассников вышла из подъезда и куда-то отправилась. Миша быстро убедил себя в том, что эти молокососы обманом заманили Люду на вечеринку, где накачают ее шампанским, в которое - подонки! - чего-нибудь непременно подсыпят и будут потом, плотно прижимаясь, по-очереди танцевать с ней, а когда она обессиленно обмякнет на руках главного зачинщика и беспомощно захлопает глазами, полными слез, тот затащит Люду в спальню и на пошлой прокуренной тахте начнет срывать с нее вещи. Миша так долго, в подробных деталях представлял, как негодяй срывает с Люди вещи, как трогает ее нежное тело грубыми руками, что чуть не забыл представить свою месть главному мерзавцу и всем другим мерзавцам, которые, наверно, тоже воспользовались бы ситуацией, если бы Мишу не позвала мама пить чай с блинчиками и свежим медом, привезенным гостившим у них вторую неделю внучатым племянником двоюродного брата папы.
- Располагайтесь, Анатолий Григорьевич. Леночка сейчас выйдет.
Антонина Васильевна исчезла за двустворчатой дверью в спальню, оставив Анатолий Григорьевича с кипой журналов "Cosmopolitan" на коленях и недовольно зыркающим Барсиком в кресле напротив. Анатолий Григорьевич вытер вспотевшие ладони о брюки, вяло полистал журнальчики, задерживаясь на страницах с загорелыми девушками в белом кружевном белье, сказал Барсику: "Пыс-с!" и немного заскучал. Барсик с отвращением зевнул, спрыгнул с кресла и с достоинством полновластного хозяина вразвалку прошел на кухню погрызть Kitiket из пластмассовой мисочки.
Анатолий Григорьевич отметил, что большие старинные часы на стене идут на пять минут быстрее его таиландского "Ролекса", нащупал большим пальцем правой ноги в новой туфле остренький камешек, сосредоточенно погонял его там, потом, здраво рассудив, что Леночка с Антониной Васильевной выйдут нескоро, развязал шнурки, вытряхнул камешек и обнаружил, что на пятке только что купленного носка уже образовалась маленькая дырочка. Анатолий Григорьевич сказал:
- Черт!
В это время зашли Леночка с Антониной Васильевной и попытались сделать вид, что не замечают, как зарумянившийся Анатолий Григорьевич пытается быстро впихнуть ногу обратно в туфлю. Барсик же, вдруг почувствовав новые волнующие запахи, подбежал к ноге Анатолия Григорьевича, призывно мурлыкнул и стал недвусмысленно тереться об нее своей мордой. Антонина Васильевна вежливо оттащила Барсика от пятки Анатолий Григорьевича, взяла на руки и с укоризной погладила:
- Барсик, как тебе не стыдно - ты порвал Анатолию Григорьевичу носок.
Поджавшая было губы Леночка неожиданно встрепенулась и тут же заботливо предложила Анатолию Григорьевичу снять носок и отдать ей с мамой в починку. Анатолий Григорьевич растерялся, зарумянился еще больше и на всякий случай сказал:
- Я сам...
Тогда Леночка пожала плечами:
- Ну, как хотите, Григорий Анатольевич, - посмотрела в программу ТВ, отметила карандашом какую-то передачу и вышла из зала. Барсик с удовольствием расцарапал ладонь Антонине Васильевне, она попросила кота не нервничать и вместе с ним вышла вслед за дочкой. Сквозь неплотно прикрытые двери Анатолий Григорьевич отчетливо слышал громкий шепот:
- Мама, кого ты ко мне привела?! Неужели мои дела настолько дрянь?!
- Леночка, он совсем не так плох, как тебе показалось, - первое впечатление всегда обманчиво.
Костик протанцевал с Викой Кучумовой вокруг стола, мимо тумбочки и самопроизвольно раскрывающегося шкафа к скрипучей кровати, где нечаянно спотыкнулся и упал вместе с партнершей в пыльные объятия свалявшихся подушек и одеял. Пружинный матрас крякнул, Вика, воспитанно взвизгнув, захихикала, Костя скользнул рукой по гладкой спине Вики и после небольших усилий протолкнул пятерню за тугой ремень ее шифонных брюк.
Вика осуждающе сказала:
- У-у...
Костик спросил шепотом:
- Дай животик поцелую?
- Не-а.
Костик нежно пригрозил:
- Я убью тебя, сука!
- Убивай.
Пережатая тугим ремнем, рука Костика затекла, он почувствовал, как по ней поползли неприятные мурашки, и вдруг вспомнил, что обещал сегодня встретить на вокзале сестру Риту с кучей тяжелых сумок, чемоданов и двумя двойняшками Сеней и Маришкой. Костик расстроился, перестал мять упругие ягодицы Вики Кучумовой, вытянул руку из-под ремня и спросил:
- Сколько время?!
- Какая разница.
Костик некоторое время поразмышлял, потом, решив, что в ответе Вики присутствует здравый смысл, снова протолкнул пятерню за Викин ремень и бархатно шепнул:
- Я убью тебя, сука, то есть, дай животик поцелую?
Лена осталась у подъезда караулить бабушкин торшер, этажерку, швейную машинку "Зингер" и пузатый желтый чемодан на колесиках. Взмокший Женя в третий раз забил лифт вещами, втиснулся сам по упрямому настоянию тети Сони проехал на этаж выше, чем нужно. Тетя Соня встретила Женю, приложила палец к губам и суетливо зашептала:
- Скорее давай!
- Да что такое?
- Соседи заметят и донесут в милицию - вот что!
- Так вы же через агентство официально сдаете.
- Много ты понимаешь! Неси скорее.
Женя, чертыхаясь, перенес вещи в квартиру и, отказавшись от глоточка тети Сониного чая с заговоренными травами, опять сбежал вниз к ожидающей Лене.
- Хозяйка совсем спятила - заставляет от соседей конспирироваться.
- Ладно, она же старенькая.
- Старенькая, конечно, но тащить барахло лишний этаж удовольствие тоже небольшое.
- Ничего, я потом тебя покормлю, сделаю китайский массаж, уложу спать и расскажу сказку со счастливым концом.
- А супружеский долг?!
- Какой ты хулиган, - Лена увернулась от поцелуя Жени и всучила ему в руки этажерку.
Женя занес в лифт этажерку, швейную машинку, чемодан на колесиках, торшер, хотел занести и Лену, но она сказала, что Женя балбес.
Тетя Соня вытащила из лифта этажерку и сказала, что пойдет первая. Женя надул щеки, встал на цыпочки и, ступая по-журавлиному, зашагал за тетей Соней. Лена спряталась за спину Жени и, чтобы не рассмеяться, зажала рот ладошкой.
Соседка тети Сони, Клавдия Ивановна, не снимая цепочку, открыла дверь и улыбнулась в щелку:
- Что, Софья Афанасьевна, новых жильцов впускаете?
Тетя Соня что-то забурчала под нос, Женя округлил глаза и громко вздохнул:
- Застукали.
Лена легонько ударила Женю торшером по затылку:
- Перестань.
Павел Крендельков выключил на кухне телевизор, выпил согретый до комнатной температуры ежевечерний кефир, чуть не вымыл за собой стакан, но, вовремя вспомнив о разделении семейных обязанностей, бодро прошагал в ванную комнату. В ванной комнате Павел почистил зубы, умылся, высморкался, тщательно расчесал волосы перед зеркалом и расстроился заметному прогрессу залысин, несмотря на постоянные втирания корней лопуха, хлебного мякиша с какой-то загадочной вонючей голубоватой жидкостью из таинственного Китая. После ванной Павел позвонил маме, спросил о здоровье, настроении и впечатлениях от прожитого дня. Покивав пятнадцать минут в телефонную трубку, Павел сказал: "Непременно", зашел в спальню и заставил себя нахмуриться:
- Завтра утром позвони моей маме - она расскажет, как лечить Мосюсечку.
Света закатила глаза и тихонько вздохнула:
- От чего лечить?
- Что значит от чего?!
Света замолчала, а Павел поменял махровый халат на теплую байковую пижаму.
- Паш...
- Чего?
- Ты Мосюсечку забыл поцеловать.
- Да? Извини, то есть ничего я не забыл.
Павел шумно прокрался в детскую и слюняво чмокнул диатезную щечку по-взрослому похрапывающего Мосюсечки. Мосюсечка заворочался, выпустил из правой руки огромный пластмассовый пистолет, а левой плотнее сжал горло плюшевому медведю. Павел подоткнул Мосюсечке одеяло и с хорошим настроением выполненного долга заботливого отца вернулся в спальню.
Павел лег под одеяло, включал со своей стороны бра и взял с тумбочки увесистую книгу "Учет и анализ финансовых активов".
- Читать будешь?
- Да, надо.
- Я соскучилась...
- Сегодня тяжелый день был, а завтра будет еще тяжелее.
- Да, конечно...
- Что конечно?! Я что, плохо забочусь о семье? Если бы не я, между прочим!..
- Я ничего тебе не говорю.
Настроение у Павла испортилось, он без удовольствия прочитал главу "Анализ финансового состояния эмитента по данным бухгалтерского баланса", громко захлопнул книгу, выключил свет и, отвернувшись от жена, обиженно засопел.
Тагир Микхатович тяжело встал из-за стола и предложил Станиславу Коврову покурить на кухне.
- Стас! Да курите в комнате - вон пепельница.
- Жена! У нас мужской разговор - отстань!
Станислав Ковров подмигнул Валентине и, отталкиваясь от стен, двинулся с Тагиром Микхатовичем на кухню.
- Представляешь, Стас, на прошлой неделе вернулся из командировки.
- Не представляю, Тагир.
- Погоди, Стас, не отвлекай меня. Вернулся я из командировки, выпил рюмку водки и стал из карманов всякие бумажки вытаскивать.
- Для этого не надо было ездить в командировку.
- Стас, случай дальше. Выложил деньги, квитанции, талончики всякие и, представляешь, абсолютно целую упаковку презервативов.
- Не может быть.
Клянусь, Стас. И знаешь, так грустно стало.
- Да ладно.
- Неужели прошла жизнь, а?
- Ну что ты, впереди еще глубокая вторая молодость.
- Я серьезно, Стас - а ты!
- Да брось, Тагир!
Тагир Микхатович грустно икнул и плюнул в любимый кактус жены:
- Что-то с Валькой тоже ничего не ладится.
Стас настороженно вскинул левую бровь:
- А что такое?
- Да, понимаешь, как-то все не так. Вчера, например, захожу в ванну, а она моей бритвой подмышки бреет. Сказал, конечно, что думаю по этому поводу, она тоже, конечно. Пойми, мне не жалко, но я же щеки там, подбородок, понимаешь, а она подмышки, понимаешь!
- Ну, с ее стороны это, конечно, свинство. Есть же правила гигиены, в конце концов.
- Я то же самое ей и сказал. Говорю: это негигиенично, шлюха кривоногая, тварь подзаборная, шалава небритая!
- Тихо-тихо, Тагир, успокойся, что ты прямо как маленький ругаешься.
Игорь резко открыл дверь на кухню:
- Ну и чего, и кому ты хочешь этим доказать?
Ирина безразлично отвернулась к окну и нарисовала на стекле ежика:
- Ничего и никому.
Игорь сел за стол напротив Ирины, взял из вазочки кружок лимона, макнул его в сахар и бросил себе в рот:
- Хорошо, давай поиграем и в эту игру.
- Давай поиграем.
- Только не забывай, что по правилам переигровки не бывает.
- Дверь закрой, пожалуйста.
- Ты думаешь, что только ты способна на это?
- Если не трудно, заткни тряпкой щель внизу.
- Чего ты там рассматриваешь за окном?
- Ничего.
Игорь взял с подоконника тряпку и стер с запотевшего стекла Ирининого ежика.
- Сегодня полнолуние.
- Да.
- Все врут - ни черта оно не действует на людей.
- Если ты имеешь в виду половую активность, то тебе тоненького месяца с запасом хватило бы.
- А тебе и Юпитера было бы мало.
- Чего тебе от меня нужно?! Оставь меня! Чего ты здесь сидишь - иди погуляй!
Игорь вытряхнул из пачки последнюю сигарету, немного помял ее и понюхал:
- Жалко, курить нельзя.
Ирина закрыла глаза.
- Может быть, все-таки?..
- Нет...
Миша Смирнов вытряхнул ведро с пищевыми отходами в мусоропровод и, беспечно посвистывая, спустился к настежь открытой двери в свою квартиру, где совершенно неожиданно увидел испуганную Люду. Люда тоже увидела Мишу и покраснела, а Миша, пряча помойное ведро за спину, растерянно сказал:
- Вам кого?
- Ой! Извините, к вам мой Атоска забежал.
- Зачем?
- Я не знаю.
Миша немного подумал и решил, что будет вполне уместно предложить Люде зайти в квартиру и поискать там своего пуделя.
- Так его надо поймать, наверное?
- Наверное...
- Проходите, пожалуйста.
Люда робко зашла и громко крикнула из коридора:
- Атос! Атос!
Атос не откликнулся, и Люда, следуя за Мишей, прошла в его комнату, заглянула под диван и пожала плечами:
- Не знаю, куда он спрятался.
Миша шмыгнул носом:
- Сейчас чего-нибудь придумаем.
Люда, ожидая, когда Миша чего-нибудь придумает, с большим интересом оглядела комнату:
- Сколько у вас самолетов! Вы их сами собираете?!
- Сам, конечно.
- Наверно, трудно?
Миша хотел как-нибудь сострить, но прибежал Атос, сожравший на кухне все, что можно было найти, и тут же попытался мокрым носом определить, к какому полу принадлежит Миша. Миша смущенно закрылся бомбардировщиком В52, а Люда схватила Атоса за ухо и повернула к себе:
- Где ты был, бандит?! Как тебе не стыдно?!
Атос крутанул головой в обратную сторону и откусил бомбардировщику В52 хвост.
Люда в ужасе сказала: "Ой!". Миша снисходительно решил не обижаться и соврал, что модель устарела, была неудачной и что он сам хотел ее разломать при случае. Люда упавшим голоском сказала, что ей все равно очень неудобно и неловко за себя и за этого лохматого гангстера. Тогда Миша достал с полки книгу по дрессировке собак и предложил Люде ее почитать. Люда не стала говорить Мише, что ее тошнит от таких книг, наоборот, она горячо его поблагодарила и пообещала очень быстро прочесть и вернуть.
Анатолий Григорьевич отказался от коньяка, но не стал отказываться от сухого белого вина. Леночка же, напротив, потребовала налить ей коньяк и не в маленький хрустальный столбик, а в большую сферическую рюмку. Анатолий Григорьевич не смог сдержать улыбки и попытался замаскировать ее бокалом с апельсиновым соком.
- Да, Анатолий Григорьевич, это очень смешно, когда девушка пьет коньяк.
- Лена!
- Я и не думал смеяться. Если есть желание выпить коньяку, то почему бы его и не выпить.
- То есть, вам нравятся пьющие женщины? С ними проще, не правда ли?
- Я не говорил, что мне нравятся пьющие женщины, а относительно простоты, то ее привлекательность, по-моему, достаточно спорная.
- Так вам надо, чтобы было все непонятно, запутанно, чтобы каждый подразумевал что-то совсем отличное от высказанного, чтобы все шло на сплошном подтексте, чтобы...
- Я не знаю, почему вы все стараетесь меня спровоцировать. Если я вам настолько противен, скажите, - я уйду и не буду отравлять вам вечер.
- Анатолий Григорьевич! Лена! Перестаньте, пожалуйста. Я сейчас пирог принесу.
Леночка стала молча складывать салфетки в аккуратные треугольники, а Анатолий Григорьевич задумчиво забарабанил пальцами по своей коленке.
- Извините, Анатолий Григорьевич, - я не хотела вас обидеть.
- Я не обиделся, Лена, все в порядке.
Антонина Васильевна сказала, что так гораздо лучше, и ушла на кухню за своей кулинарной гордостью - пирогом с рыбой. Леночка встала из-за стола и подошла к магнитофону.
- Какую музыку вам поставить, Анатолий Григорьевич?
- Поставьте, какая вам нравится.
- Я люблю джаз.
- Я тоже люблю джаз.
- Правда?
- Да, у меня большая фонотека дома.
Антонина Васильевна торжественно внесла пирог и поставила на середину стола:
- Уж не обессудьте - какой уж получился у бестолковой стряпухи.
Анатолий Григорьевич съел три больших куска, съел бы и четвертый, но подумал, что это будет неприлично, и искренне сказал:
- Антонина Васильевна, такого пирога я еще не ел.
- Ну уж, Анатолий Григорьевич! Вы мне льстите.
Антонина Васильевна зарделась и на радостях за пирог взяла вместо своего бокала бокал Анатолия Григорьевича и залпом выпила. Анатолий Григорьевич с Леночкой дружно рассмеялись, и Анатолий Григорьевич посчитал момент очень удобным, чтобы пригласить Леночку на концерт приезжающего на один день саксофониста Киреева. Леночка развернула конфетку "Красная Шапочка" и многообещающе сказала:
- Я подумаю.
Дима Петухов крепко поцеловал плотненькую девушку в губы. Плотненькая девушка просунула язык между зубов Димы и лизнула его в нёбо. Дима был не совсем готов к такому акробатическому упражнению и в тревоге попытался загодя распознать бескомпромиссные позывы рвотного рефлекса.
- Подожди!
- Проблемы?
- Нет, то есть да, в смысле нет.
- Тогда помоги мне.
Дима судорожно задергал застежку бюстгальтера дрожащими пальцами, но потайные крючочки крепко сидели в потайных петельках и никак не выдергивались. Дима тяжело дышал, стал делать глотательные движения и быстро шептать: "Щас - щас - щас", но плотненькая девушка раздраженно отвела его руки, хмыкнула и стянула бюстгальтер через голову.
- Чехлы есть?
- А?!
- Ага! Иди домой!
- В смысле... Вот...
Лифт мягко раздвинул двери: "Вам на какой этаж?" - "Мне последний". Лифт стремительно понесся вверх, готовый разнести вдребезги чердак.
Вызвали с первого этажа - лифт полетел вниз и чуть не вылетел в подвал.
Лифт поехал опять на последний.
Лифт снова вернулся на первый.
Опять последний.
Снова первый.
Последний.
Первый.
Девятый - второй, восьмой - третий, седьмой - четвертый, шестой - пятый, седьмой - четвертый.
Между седьмым и четвертым лифт заметался надолго, потом плавно пошел на десятый этаж, плавно на первый, потом так же, но несколько быстрее, затем еще быстрее и, наконец, очень быстро.
Лифт ткнулся в потолок десятого, судорожно дернулся и распахнул двери, выпустив нетерпеливую веселую гурьбу мальчиков и девочек, которые ринулись звонить и стучать во все двери и которым никто не захотел их открыть.
- Как тебя зовут?
- Сольвейг.
- Как?!
- Мамаша-дура, когда беременная была, книжек обчиталась - зови Олей.
- Ну почему - очень красивое имя.
- Правда?..
- Правда, Сольвейг.
- Поцелуй меня...
- Я не хочу, чтобы письменный стол стоял у окна.
- Но, Женя, все ставят стол к окну.
- А я не хочу быть как все.
- Тебя никто и не заставляет быть как все, но индивидуальность, я думаю, надо проявлять не в расстановке поперек комнаты столов, а в чем-то более значимом.
- Какая ты умная! И как я этого не замечал раньше!
- Ты, наверно, был слишком занят собой.
- Даже так! А я-то, дурак, думал, что я все время занят тобой, но, оказывается, чертежи, задачки, магазины - это все я делал для себя!
- Перестань! Если тебе все это настолько в тягость, мог бы и не делать!
Лена вдруг сморщила подбородок, опустила вниз уголки своего ротика и жалобно захныкала.
- Да, конечно, сейчас мы будем реветь, потому что муж достался мерзавец и негодяй и совсем не принц!
- Имей хоть капельку совести!
Женя в ярости пододвинул письменный стол к окну и стал вышагивать из угла в угол комнаты, метая по стенам возмущенный взгляд и сводя и разводя ноздри своего вздернутого носика.
Тетя Соня легонько стукнула кулачком в дверь, просунула свою прилизанную головку и приветливо усмехнулась:
- Чего, милые, не поладили? Хотите котеночка подарю? Ну-ка, иди-ка обнюхай их.
Тетя Соня просунула в щелку малюсенького котеночка на дрожащих ножках и осторожно притворила за собой дверь.
- Какая прелесть!
Лена подбежала к котеночку, подняла на руки и прижала к груди.
- Женька, какая прелесть!
- Не задуши животное.
- Женька, какой он мякенький и тепленький!
- Он, наверное, голодный.
- А мне кажется, что это девочка.
- Да уж девочка. Надо молока ему дать.
- Достань, пожалуйста, из сумки пакет с молоком.
Женя налил блюдечко молока, а Лена поднесла мордочку котенка к белой, возможно еще незнакомой жидкости. Котенок понюхал блюдце, макнул лапу в молоко, мяукнул и попытался опять закопаться в складках мохеровой кофточки Лены.
- Он сытый.
- Она просто еще не умеет пить из блюдца.
- Давай назовем его как-нибудь.
- Ксеня.
- Почему Ксеня?
- Красиво же.
- Ну ладно, дай я его тоже поглажу.
- Только осторожно - она такая хрупкая.
- Да ладно.
Света осторожно, чтобы не скрипнула кровать, встала, укрыла всегда мерзнущие ноги мужа пледом, тихонько вышла из спальной на кухню, плотно прикрыла дверь, включила мощный вентилятор, вделанный в форточку, достала из потайного местечка в шкафу с посудой длинную папироску, сладковато пахнущую марихуаной, включила телевизор с видеомагнитофоном и, откинувшись на спинку плетенного кресла и положив ноги на стол, стала смотреть фильм про жизнь мужественных героев в коварном мире заокеанских мегаполисов и медленно втягивать в себя дым, уносящий далеко от Павла Кренделькова, его мамы с получасовыми звонками добрых советов о правильном ведении домашнего хозяйства, сопливого и капризного Мосюсечки, осточертевшей манной каши с борщом, ежедневного реактивного гула пылесоса, сложно программируемой стиральной машины, изматывающих магазинов и всего прочего, сопутствующего счастливой семейной жизни.
- Погоди, - сказал Стас и отстранил Валентину.
- Ну ты чего?
- Не видишь что ли: Тагирка не спит?
- Как же не спит, Стас, когда он храпит?
- Дура ты, Валька, я же вижу, что он притворяется.
- Стас, ты опять напился до галлюцинаций!
- Валентина, ты сильно преувеличиваешь.
Стас ткнулся оттопыренными губами в шею Валентины, крепко сжал ее левую грудь, но опять ему показалось, что Тагир Микхатович, пускающий слюни на подушку соседнего дивана, моргает.
- Погоди.
- Ну что, Стас?
- Давай поговорим.
- О чем?
- У вас что, совсем нелады с Тагиркой?
- Да как обычно все. Вчера, представляешь, ворвался в ванную комнату и стал орать, что я его дрянной бритвой брею подмышки, ну я послала его, конечно, козла этого. Нет, ты только представь - пожалел одноразовую бритву, дешевку эту, которую я же между прочим и покупаю, - козел!
- Да, с его стороны это, конечно, свинство.
- Ну его, обними меня.
Стас опять обнял Валентину, лизнул безвкусное округлое плечо и взбил вверх ее плиссированную юбку. Ноги Валентины были белые, полные и гладкие, Стас хотел спросить, бреет ли она их тоже Тагиркиной бритвой, но решил, что это будет некорректно. Валентина тяжело прерывисто задышала, Стас стал возиться с пряжкой собственного ремня и когда, наконец, расстегнул его, ему показалось, что Тагир Микхатович снова ему подмигивает.
- Стас...
- Погоди!
Холодильник мелко затрясся и загудел, погудев несколько минут, он опять затрясся и отключился.
Тяжелая капля медленно вбирала в себя воду, потом сползала на краешек крана, плавно срывалась и летела вниз.
Большой рыжий таракан стремительно пробежал по стене, около полотенца, висящего на гвоздике, остановился, поводил усами и побежал дальше к маленькому вентиляционному отверстию под потолком.
Левая рука Игоря свисала со стола, голова лежала около тарелки с черствым хлебом, несколько крошек впилось ему в щеку.
Ирина упала с табурета и, некрасиво раскинув ноги, лежала на полу.
Четыре конфорки безостановочно гнали в комнату легкий бесцветный газ.
Я плотно скрутил телогрейку, обвязал ее шпагатом и закинул за левое плечо, немного пораздумывал над пахнущими сосной ящиками, но не решился взять их с собой.
На шестом этаже мне встретился запыхавшийся незлой жилец квартиры номер девяносто пять.
- Пешком поднимаюсь - пора уже и о будущем подумывать.
- Угу.
- А ты что же, Петрович, переезжаешь, что ли?
- Угу.
- И куда ты теперь, Петрович?
- В коллектор.
- Ну давай, Петрович.
- Угу.
На втором этаже я протолкнул в почтовый ящик квартиры тридцать семь аккуратно сложенную газету "Известия", а на первом хлопнул входной дверью. Маленькая красная лампочка домофона загорелась, потом погасла.
