Санкт-Петербург
Обложка Вадима Калинина. ISBN 5-86310-009-5 С.38-40. |
* * *
Там, где Адам впервые встретил Еву,
наверное, остались до сих пор
река, песчаный берег, косогор,
направо - лес, а хижина - налево.
Раскинулось ветвями за забор
то самое губительное древо,
и во дворе готово все для хлева:
коровы, жерди, гвозди и топор,
отточенный до блеска камнем гладким.
А под окном - картофельные грядки,
а рядом конура, где пес лежит -
он так устал, Адаму тщетно лая,
что у калитки блещет костяная
гребенка, оброненная Лилит.
ПОЭТЫ
Слезясь, объятьями истерик
врывалась осень. И тоска,
как выброшенная на берег,
нещадно билась у виска.
Редели вечера. И к ночи,
освободившись от оков,
в дрожащем оперенье строчек
сходила радостно любовь
на белоснежную брусчатку
тетради. И, за вдохом вдох,
угадывался без остатка
всевидящий небесный Бог...
Металась, пойманная в сети
парадных, ночь. И за стеной
стучали яростно соседи
прадедушкиной кочергой.
И сны зловещие, как совы,
набрасывались. И навек
из слуха исчезало слово...
И сквозь планету падал снег
до самого утра. И в каждой
минуте слышались гудки
веков. И оставалась жажда
на берегу большой реки.
ТВОЙ СОЗДАТЕЛЬ
Г.Д.
Жена была прыщавой, тощей.
И по утрам брюзжала теща...
И вот однажды, втихомолку,
задумал он тебя! Как долго,
над бюстами Неронов горбясь
по государственным тарифам,
хотел желание и голос
вдохнуть он в мрамор из Коринфа,
очередной заказ исполнив
и выйдя к морю, где до ночи
натурщицами стыли волны,
тобою голову мороча,
Галина, Гала... Галатея,
он был, наверное, из пьяниц,
тот скульптор, что ваял, потея,
щеку под будущий румянец,
под кружевной чулок - колено,
и, по тебе уже тоскуя,
наплывы губ лепил из пены
приснившегося поцелуя...
И с каждым месяцем все реже
с заказами по бездорожью,
ворча, к нему на побережье
спускались знатные вельможи.
И с каждым днем все холоднее
метались ветры. И раскосым
монголом крались в Пиренеи
дожди. Заканчивалась осень...
О, эта ветренная слякоть
с жасмином душным в изголовье.
Осталось только лишь заплакать,
чтоб погубить тебя любовью.
* * *
Такое столетье: не беды, не просто невзгоды,
а нечто другое, зловещее непоправимо.
Сонеты пишу лишь с учетом политики Рима
и вызнав про то, что в Лос-Анджелесе непогода...
Казалось, последний рывок, и уже удалось бы
расслабить поводья, напиться, вокруг оглядеться,
но все упирается в клятвы, проклятья и просьбы,
и все продолжается тщетно, и некуда деться...
Любить это стало как верить, а верить - как драться.
На сладостном этом, на этом мучительном свете
стал скучен Гомер... Что Гомер, непонятен Гораций!
Такое столетье, а кажется, тысячелетье...
МОРЕ
Когда утихнет шторм очередной
И в день рожденья выпить будет не с кем
Я плюну на сто тысяч срочных дел
И не приеду вечером домой
По Гринвичу в семнадцать сорок две
Попутный вертолет поймав на Невском
Я наконец уеду далеко
С деепричастной чушью в голове
Останутся из множества вещей
"Онегина" сплошные многоточья
А с набережной пальцем погрозит
Мне на прощанье бронзовый Кащей
А видел ли, а провожал ли ты
Случайных туч нечесаные клочья
С желанием немедленно засесть
За рвущуюся из груди латынь?
О, слышать не трамвайный грохот утр!
О, видеть не расчетливые руки!
Конечно, будет выплачен сполна
За это океанский перламутр
Когда я не вернусь к себе домой
Когда я буду сам с собой в разлуке
Когда моих друзей не будет здесь
Когда утихнет шторм очередной...
"Вавилон", вып.1:
Следующий материал
Вернуться на главную страницу | Вернуться на страницу "Журналы, альманахи..." |
"Вавилон", вып.1 |
Copyright © 2001 Алишер Курбанов Copyright © 2001 Союз молодых литераторов "Вавилон" E-mail: info@vavilon.ru |