* * *

Не дорога торжественная речь,
Не вечны споры о Хемингуэе;
Листва проходит, остаётся ночь,
И листья падшие склоняются над нею.

Как хорошо, что снега нет –
С ним страшно, как вдвоём с самим собою,
Когда глаза не то чтоб глубоки
У феи музыки со свитком и трубою.

И если оживают в полусне
Игра теней, сияющие воды,
Моё сознанье, повернись ко мне
Углом отсутствия или ребром свободы.

* * *

Смотри вокруг как бы в последний раз.
Ребятки в пидорках и в шарфиках бурятки,
          трамваи, объезжающие нас, –
всё в стройном, неумышленном порядке.

В порядке ль ты? Увы, скорее нет,
чем да.
            Смотри, душа, виновница печали:
какой забавный худосочный свет –
совсем не тот, который был вначале.

А может, это изменились мы,
и ни при чём зима, заполнившая осень?
Но кто освобождал нас от зимы,
кто выручит, хотя бы и попросим?

* * *

Между снегом и бессмертьем
Вагиновым Аронзоном
Проплывают тучи листьев
Дни зелёные с луною

С каждой гласной ближе к югу
Стаи строк стихотворений
Как любимая хотела

А душа не замерзая
Смотрит обхватив колени
На рассвет и вечер белый

И не двигаясь не тая
Что-то шепчет забываясь
И как звук перерастает
В музыку или слова

* * *

Лёд, натянутый до звона,
вылезает из-под крыш,
и озябшие предметы
в сад перебегают все.

Между нами птица пролетела,
а до этого трамвай –
он, как сон, прошелестел,
и осыпались слова.

* * *

Повторы делают прочней
неповторимое.
Повторы неизбежны,
когда, нагие, в тишине вещей
стоим мы и друг друга изучаем,
как математик формулу,
как бабочку
Набоков-энтомолог
и как зиждитель рукопись свою.

Ты – женщина, ты – мой самоповтор,
а я – мужчина, фиговый листок
я дереву в наследство оставляю,
науке – мозг, молчанию – слова,
но никому – что чувствую, когда
они приходят или ты приходишь...

* * *

У голоногих теннисистов
закалка опытных бойцов
величье оживлённых статуй
в апрельский день.

Мы все оживлены страданьем,
а счастьем только иногда,
когда уходят комиссары
и блатари.

Пигмалион Наполеоном
на деву голую смотрел,
но оживил её искусством,
а не резцом.

Такое, девы, в нас дыханье,
что под мужицкою корой
мы юный трепет сохранили
и угль любви.

* * *

На небосводе ветер, ветви, Вега,
но голуби сливаются со снегом,
но ночью обтекаема аптека
с сиреневым окном для человека,

(Кафешный рай, когда копейки есть,
когда у девушек колечки сероглазы.
И фонари безглазы по ночам),

но топот, шум и глухота трамвая,
и тишина другая, неживая,
по лестнице сбегающая к нам.

* * *

Невесомый рай и сад
лужи жар во все концы
он приснился – этот дождь
или не было меня?

Ух! Подпрыгнула душа
и на шарике таком
дети в Англию летят
Бух! И лопнула она