Теперь, отвязанный от мачты вдоха,
следами волю сечь готов.

Смеркающихся в ней шагов
скворешни,
прососанные в темноту и вниз
по улицам, неразрешённых.

Шастаю словом над открытым дном,
освобождённый от меня Улисс
вступает в море в городе случайном
одном, в гранёные, с лучами, недра,
шагает по темнеющему Ниддри
в треск тишины и первый моря гром.

* * *

За хрущёвками, в снегах, цветок,
Розовый и крупный, с груду тел.
Ходим к нему с мамой раз в год,
Чтобы он и нас когда-то съел.

Как у пьяной и смуглой – цветок
Режется из открытых плеч,
У смущенной, розовый, и вот
Не смять и друзей не уберечь.

* * *

Our isle is oyster-grey,
That patched coat
Is the Island of Horses.

George Mackay Brown

вяжущ весны раскинувшейся, густ
дух, жёлтыми цветками полный куст, –
так наперерез надежде груб
бросившийся вкус раскрытых губ.

мой быт и день и разговор проник –
раскрепощенный на глотки родник –
в прозрачный дом и город и валун;
полупросвечивает в них на ум. –

пока не рассвели, согревшись, в речь,
я в островах моих стоял один,
сон их путей остановлён стеречь,
Землей хлебов и рыб ненасытим.

Да, сестрина учительница фортепьяно –
разработчик проглоченных плечами водопадов со всей родословной и вселенной и
домашней, руководитель парусов и альпинистов и атаман доярок.

Для сравнения – в зеркале заднего вида
сорвавшийся сквореч-
ник на куче прошлогодних листьев.

* * *

это был стих про другие слова: осторожно

("плыть по губам, посадить водомерку на сеточку дрожи")
и энтузиазм ("мухи, говорят нам, элевсина... осторожно
выйти, раскрывая насквозь звенящий
зонт их, из-под навеса звездной бездны")

      это должно было быть несмешно,
      но фиг, как всегда.

надо было его изуродовать как-нибудь в корне.
      вспомни ещё, как ты призывала сущность "морпех" сориентироваться в сутках,
      как пыталась порскать в тумане с борзым "поездом".
так, разочарованный слух, кризис полураспада

ангел-хранитель
от глухоты (не надо) с камертоном
личности

на каждом шестке перспективы.
ночью тучей снимаются с горизонта
и звенят, и звенят, но
      от них у нас есть сеточка дрожи.

* * *

локон света – несомненней,

чувство локона и локтя
чувства сердца тяжелей
жил с пушистыми волками
и умел зубами щёлкать

вилка, локоть или локон
(но не помню почему)
в клювике по клоку толка оттого                    несли ему
(как при этом не уволкнуть вовсе, тоже не пойму)
и встаю                              на край умолка,
бормоча смоги-и-сгинь,
что с любимыми           прогоркла
трапеза,                    где свет зажгли, –
волокно, окно, иголка:
днём ещё сгодится смолка, где блуждал без этой зги

дальше          только он один

а интересно чем для них являлся голос
возмущённый молодой? не думал же он с помощью него
влиять на тиканье природы

ни слаще овода себе создать

ну, умел и умел
ну, несомненней, несомненней

ты разве мне чужой противник?
тяжелей – так тяжелей

чуть-чуть честнотной соли сыпнуть из столпика настольного – и ладно

* * *

пенелопа – след от одиссея.

пенелопы не было в природе.
то, что мы считали окаменелой
пенелопой – только след в песке.

станция метро кобелево
кесарево
ящики дома

всегда приходило на одну, на две меньше пар глаз чем людей

а вон – видишь? – вдоль бывшей дальней границы двора и печали небольшая гряда безразличия

под которой уже нарастает короста простора

ухо к сердцу привыкнуть должно
ни к чему разговор стенопада

* * *

Если раньше считала – не стоит пытаться
написать побольше безукоризненных стихов, чтобы напечатали,
можно всё выложить на экран, пусть читают с экрана,

то теперь хочу, чтобы вы читали меня в саду,
яблоневом,
и чтобы мне на страницы быстро светило солнце.

– Но ведь таким словом – "быстро" – назад заманиваешь, в дом,

навеваешь рыбу пути с тощим хвостом на солнце и размытым телом в доме, русалку.