ТИПА МОЛИТВЫ

Чудесное милое пространство,
знаю, что не подхожу по размерам,
что размер обуви сорок пятый и майка
XL, а всё ж таки хочется туда, к тебе,
где такие чуть акварельные краски
и тихая музычка под утро, и человек
сидит на подоконнике, свесив ноги
на улицу, и ест бутерброд – чёрный хлеб
с круто посоленным помидором,
и крошки сбрасывает на удивление молчаливой
вороне, одиночке, пасущейся по временам
в этом районе, и смотрит, как солнце
восходит, и спать неохота, а так – можно
ещё засадить по кофе, пока вдалеке грохочут
нефтецистерны, которых, как чёрное, мазутное
стадо, тащит за собой пастух-тепловоз,
как всегда в это время, и за спиной человека
комната с разбросанными фотографиями,
журналами, стопками распечаток, дисками
без коробок, и на стене снимок из
чьего-то детства – семилетний мальчик
целится куда-то из небольшого водяного
пистолета, в то время как его приятель, на пару
лет младше, смотрит прямо в камеру и грызёт
ногти в задумчивости, как будто уже соображая,
что пойман, что время забросано химическим песком,
погашено, как огонь в траве, и вот запечатлён всего лишь
какой-то момент, в общем-то придуманный тем,
кто снимал, потому как не было такого момента,
никто не застывал специально, а всё вот только что
произошло и ещё происходит. И мальчик постарше отводит
руку с водяным пистолетом, и его приятель разворачивается
от камеры, и ворона медленно и как бы неохотно взлетает,
подобрав все крошки, и человек спрыгивает обратно
в комнату, и оглядывается, и тут вдруг что-то рвётся
с хрустом, как фотобумага, и ты понимаешь: опять
вынесло на поверхность, слишком большим ты стал,
и не помещаешься, и говоришь на каком-то языке,
от которого у тебя самого на губах болячки,
а в груди мокрая тряпка, как будто кто-то вытерся
после моря, вместо полотенца, куском ткани, который
здесь под рукой валялся, да так и бросил. Стоп.

ПАПА И РАМЗЕС

Папа вошёл в пирамиду,
Сказал, что она построена неверно.
Долго хохотал над стыковкой
Каменных блоков. Прикорнувший
Рамзес IV взялся было защищать
Своих строителей, но тщетно.
Папа пошатал один блок – пирамида
Затрещала, он перестал – и туристы
Вздохнули облегчённо. На закате солнца
Папа и Рамзес IV сидели на верхушке пирамиды,
Пили привезённую русскую водку. Папа
Что-что чертил, объяснял, разбирал
На пальцах. Рамзес поминутно вспоминал
Имя Бога Гнева, а потом, махнув рукой,
Завёл какую-то протяжную песню.
Папа слушал, подперев голову рукой
И прислонившись широкой спиной к
Жертвенному алтарю. "Напортачили
Всё-таки египетские товарищи", – сказал
Он коллегам по возвращении в Москву.
В институте его ждало ещё несколько
Неразрешённых задач. "Всё это вопрос времени,
Не более того," – говорил папа, обливаясь
Холодной водой в институтском дворе.
Он стоял там в кедах и чёрных тренировках.
Около трёх он всегда выбегал из прокуренного,
Продуманного здания института и разминался
Тут же во дворе. А потом в ход шла ледяная вода,
И по свету чёрной изогнутой настольной лампы
В окне его кабинета, который гас где-нибудь около
Полуночи, выключенный решительным щелчком,
Становилось понятно – задача решена. Папа приходил
Домой, когда мы все уже спали, а ужин стоял,
Завёрнутый в фольгу, на столе. Папа жевал мясо
И думал: "Как там Рамзес, надо будет послать ему
Новогоднюю посылку, пачку печенья, бутылку водки,
Вязаные руковицы..." Рамзес дремал с полузакрытыми
Глазами, и в его древних зрачках Луна быстро вращалась,
Составляя светящуюся восьмерку, символ бесконечности.

ЖДУ БРАТА

Жду моего брата. Где он идёт,
весёлый и худой, у кого спрашивает
дорогу, с кем соревнуется в вежливости,
в какие дома заходит переночевать?
Не знаю. Но он шагает в мою сторону,
и в кармане пальто у него есть карта,
которую я прислал ему в новогодней
посылке. Он вышел давно, и теперь
здесь весна. В старой школе кто-то
царапает новые зелёные двери именем
девочки из старшего класса. Мой брат
тоже влюблялся не раз в нашем городе,
пока не уехал счастья искать за моря.
Теперь он хочет вернуться. Он выучил
пять языков, научился ремонтировать
автомашины и печь сицилийскую
пиццу. Всему этому он научит меня.
Он придёт, и мы поужинаем вместе,
выпьем вина под торжественный тост.
Потом он уляжется спать, а наутро
начнёт свой длинный рассказ. Брат,
всё ближе твои шаги. Я уже поставил
на стол лучшее вино и подготовил
стопку свежих газет. Брат, нашёл
ли ты счастье и есть ли это нечто,
чем можно делиться? Брат, как давно
мы не виделись. Я сижу, сжав кулаки,
я ведь мужчина, и надо быть тверже.
Кажется, ты сейчас постучишь.
Или ты ещё далеко? Но ветер тебе
обязательно в спину, а на карте
одно направление –
северо-запад,
дом.

СВЕТА

Я – Света, я – сигнальный передатчик,
Передаю, что мне 24 года,
Блондинка я и с длинными ногами,
Что я люблю читать журнал "Люблю".
Когда я выпускаю свой сигнал,
Я чувствую, как это происходит,
Как в воздухе разносится сияние
И как включают запасную мощность
Приёмники мужчин. Я помню, я росла,
Я строилась, сначала был сигнал
Довольно неуверенный и слабый,
Потом пришла налаженная чёткость.
Теперь меня поймает и мальчишка,
По улице пойдёт тихонько рядом
И, может, осмелев, тихонько спросит:
"Скажите, тётя... тётя, вы модель?"
Я – Света, я сигнальный передатчик,
Я радио любви и длинных ног.
Лови меня, прохожий и коллега,
Пока я есть, пока спешит сигнал.