Вавилон: Вестник молодой литературы. Вып. 2 (18). - М.: АРГО-РИСК, 1993. Обложка Олега Пащенко. ISBN 5-900506-06-1 c.39-43. Шесть стихотворений из десяти вошли в книгу "Столько ловушек".

* * *

Подземные переходы - аквариумы наоборот и
даже совсем наоборот -
не последняя примета города Лиссабона.
Португальские женщины смотрят вслед
по причине введения природой нового завета.
Спрятавшись за углом или витриной продовольственного магазина,
я наблюдаю их взгляды и иду на панель,
не наклонив головы.
Голову нужно держать прямо.
Исключение - Мадонна Рафаэля.
Я не мадонна.
Мои братья - дети Совы.
Я нюхаю кокаин и не сплю по ночам.
Я мысленно отрубаю руки соседским детям.
Моя совесть чиста, и я люблю тебя.
А ты меня любишь?
Португальские женщины смотрят нам вслед.
Их зрачки впитывают наши силуэты,
наши действия - статуи свободы.
Ты сжимаешь мне руку и целуешь меня,
проходя сквозь подземные переходы.




* * *

Не плачьте, Адриан.
Печаль напрасна.
Я видел рыцаря с гигантским посохом и флейтой.
У него не было сердца,
а флейта была выточена из камня.
И я, с детства страдающий клаустрофобией,
заперся в комнате и
рисовал на стенах неразвившихся женщин.
Керамика и стекло.
Что-то в них есть общее.
Наверное, то, что при падении
они разбиваются и образуют осколки.

Не плачьте, Адриан.
Я приготовил напиток,
от которого забываются любимые.
Я выпил его и
не смог вспомнить, кто я.
Рыцарь, игравший на каменной флейте,
чтобы вылечить меня, проводил в лес,
где слышно было только эхо.
Я ставил силки и убивал птиц.
Это лучше, чем рыдать на могиле Антиноя.




Рождество

У крана и валуна точечка на спине видна.
Это такая игра.
Ты бы со мной не смогла.
Металась бы в угол из угла.
Это такая зима.
Черная капелька, несмываемая смола.
Ты бы со мной никогда.
Елочные украшения, искусственная слюда.
Мне бы Рождество встретить, мне бы купить вина.
Это такая страна.




Пирамида

Я уже не покажусь никогда ангелом женоподобным, стрекозою, выжженною изнутри,
перламутровою слюдой.
Забери меня, укради.
Поцелуй, как грузин грузина.

Есть пирамиды. Их не бывает много. Их не бывает. Они изнутри умирают.
Можешь проверить.




* * *

Ты оказался таким доверчивым, таким славным. Красиво куришь, и все остальное.
Защипы, выточки, мелкие складки и вино-вино красное сухое.
Я только один-один сделал глоток и                 умер.
Умер я замечательно театрально.
А ты загадочный Гумберт Гумберт - в оркестровую яму с пустым стаканом.
Тут всё скрипки-скрипки, виолончели, тут всё деревянные дудки-дудки.
Сделаем-сделаем лестницу и качели и закрепим гвоздиком серебряным, хрупким.
Может, я устану или обижусь, но никогда-никогда не покажу вида.
Эта ручка женская без перстней, эта сказка-сказка моя, Сильфида.




Замечаешь ли, как мне весело?

Ты не найдешь, да, наверное, не станешь искать скрытые тексты, феноменальные шифры.
Зачем тебе эти дурацкие шеренги непонятных знаков?
Эти столбцы, строки, точечки, выдумки греков?
Можно и без этого жить, посмеиваясь.
Зачем тебе эти длинные табачные трубки, полосатые пиджаки, шелковые юбки. И
эти глупые французские сказки.
Эти сказки французские глупые до сумасшествия.
Видно, чтобы достать эту сказочную гранату из связки.
Достать, бросить и выйти из вражеского окружения.
Я бы целовал тебя. Я бы тебя нюхал. Я бы искал в шерсти твоих невидимых маленьких блошек.
Посмотри - я тоже умею кружиться и стоять на пальцах.
Разве этого недостаточно для того, чтобы присмотреться и не расставаться?
Я бы весь алфавит скомкал, вычеркнул и заменил одной буквой.
А потом метался бы и страдал.




* * *

Заколдованное пространство.
Огоньки сознания, инфузории, нервные капли.
Здесь у меня голова не болит.
Ипполит, ты придешь?
Ты придешь, Августин, целовать холодный кусочек, застенчивый кадмий?
У меня здесь не болят глаза.
Я смотрю, не прищуриваясь, на перемещения двух беглецов - Лоуренсия и Нобелия.
Двух противников жизни, запрятанной в вакуум.
Заберут меня, Ипполит, и ранят. Снятся мне гильотина и черные шляпы.
У меня сердце не болит.
Кто-то меня здесь лелеет, охраняет.




* * *

Столько ловушек. Посмотри: сколько ловушек.
Ангелы, видите, сколько ловушек?
В горсти только ладанка. Ни злотого нету, ни крошек.
Только ловушки, ловушки и ладанка.
Барон, умерла твоя баронесса. Заболела, зачахла и умерла. И
серебро унесла, спрятав под крышкой, крышкою гробовою.
Всё унесла баронесса с собою. И
легла под дорогу варшавскую столбовую.
Барон, воскресла твоя баронесса. Воскресла, поднялась и пришла.
Что у тебя, баронесса, покажи ладонь.
Только ладанка. Ладанку я с собою взяла.




* * *

Так смешно птицы летят. Замерзают. Падают вниз.
Видишь, какая суровая зима?
Ты такую же не помнишь. Слишком молодой.
Ты такую не поймешь. Не хватит ума, молоко
на губах.
Морозы, стекло в чешуе.
Посмотри: капельки, серебро.
Не целуй меня. От этого герпес на губах.




* * *

Очень трудно чувствовать себя хорошо, не имея плоти.
Очень трудно доказывать свое существование, распространяя электрическое тепло и
смещая неподъемные предметы.
Очень трудно выслушивать потом бестолковые упреки и крики.
"Не умеешь жить. Не хочешь, чтобы в доме был порядок."
Вечером, когда хозяин ставит музыку Сальери, я,
уткнувшись в чье-нибудь плечо, задумываюсь и через несколько минут засыпаю.
Утром все страхи становятся меньше настолько, что прячутся или исчезают. И
в это время на левой руке появляется такая же царапинка, как и на правой.




"Вавилон", вып.2:                
Следующий материал