* * *
Днем Александр Павлович боялся выходить
На улицу: холод, как удав,
Пристально смотрел на него.
Ночью ему снилась вселенная.
Он робко прикасался к ней губами
И медленно сливался с нею в поцелуе.
А утром запаршивевший горизонт затягивался на шее,
Кровать выбивалась из-под ног,
И тело А.П., словно огромный маятник,
Медленно раскачивалось
От дома к работе, от работы к дому.
* * *
Долго сидел он занозой
в теле своей матери,
и она вырвала его с криком и стоном.
Он рыл ямы, покрывая их палками строк,
посыпая их листьями слов.
Глубина их была невелика,
но достаточна, чтобы человек не смог
выбраться оттуда.
Фонари протрубили ночь, и он лег в постель.
Вдруг ему стало казаться, что комната его
Полна трупов: вот, на длинной веревке
покачивается лампа, вот шкаф, вот
на окоченевшем столе раскинулась ручка.
Заснул. Он лежит, подложив руки под голову,
средь густых лесов его тела
бродит голодный зверь.
На бездонное небо села муха. Ей не спится.
И когда звезде захотелось в туалет, сонная,
она тихо, наощупь пробралась по темному
ночному небу к форточке, вошла в его
квартиру и, быстро пробежав по холодному
паркету, скрылась за дверью...
И тишина. И только от напряжения
на бумаге лопаются строки.
* * *
Александр Павлович разражается пробуждением. Еще темно.
Зыбь озноба подернула гладь его живота.
Он выходит на крыльцо.
Запах снов, как запах пота, распространяется от его тела.
Посапывает ветер. Чернеет скважина далека.
В голове А.П., словно тело утопленника,
Разбуженное выстрелами над водой, всплывает стыд.
В пруду рыбки лязгают серебряной чешуей.
Жена высовывается из окна.
"Боже, какая куча ночи! - говорит она. - Вселенная
Тает у меня во рту."
Она зевает и случайно проглатывает мир.
* * *
Александр Павлович поднялся с кровати.
Он подошел к висевшему на стене зеркалу:
Тихий, неслышный дождь бессонницы
собрал две синеватые лужи под его глазами.
Кто-то закрыл ставни его век.
Александр Павлович встряхнул головой и снова
посмотрел на себя.
Непроточные озера его глаз грозили превратиться
В болота. Яблоко сердца, созрев, готово было упасть.
Набрав в рот слюны, А.П. сплюнул свое сознание.
* * *
Было солнечное утро, осень.
Трепыхались в небе звезды, как подстреленные птицы.
Радостный, собой довольный, нес легко я это тело -
это дело я люблю.
"Кто же выблевал все это: и меня, и вас, и вечность?" -
думал я.
Тихо день преображался, и голодная кровать
раскрывала свою пасть.
Вдруг кирпич мне в темя стукнул, пошатнулся я и рухнул.
* * *
Александр Павлович плакал. Он любил плакать.
Он любил плач. И часто ему казалось, будто из глаз его
льет дождь, а зимой падает снег. Он пьянел от
слез, начинал волноваться, забывался, и жена его, и дети
усаживали его в глубокое кресло - именно глу-
бокое, словно боялись, чтобы он не выпал оттуда, - и успо-
каивали его. Он замирал, приходил в себя и
говорил тогда уже мало: слова изредка выпадали у него изо
рта, как старые, гнилые зубы. Неслышно, на цы-
почках проходили дети по коридору, прислушиваясь к стуку
его сердца, походившему на тиканье старинных
часов, и когда било шесть, все собирались в большой ком-
нате, где за накрытым к чаю столом уже сидел он.
Ему было пятьдесят, а он боялся высоты. Он лю-
бил погулять в холодный, пасмурный, ветреный день со своим
другом. Он любил, чтобы от ветра заплетался язык,
чтобы ветер раскачивал седые волосы, словно сухой и свежий
осенний лес. Но прогулки не удавались, потому что
друга его, подхваченного ветром, уносило куда-то далеко, а
Александру Павловичу снова хотелось плакать.
Он был одинок, и по ночам, выждав, пока беспо-
койно носившаяся над ним муха опустится на одеяло, он начи-
нал разговор. Он лежал неподвижно и рассказывал
ей о чем-то. То вдруг ему начинало казаться, что он - игла,
в которую вдета нитка. Он вонзался в мягкое, белое
тело своей жены и выходил с другой стороны, протаскивая за
собой нитку. Узелок на конце упирался в живот
Надежды Павловны, а игла уже проходила сквозь стол.
То вдруг злополучная нитка, нанизав
на себя какую-то книгу, проходила сквозь детей.
Так, стежок за стежком, шел он к своей це-
ли. И только изредка вздрагивал, когда кто-нибудь
из знакомых говорил: "Это шито белыми
нитками".
Иногда Александру Павловичу начинало ка-
заться, что все это - и жена, и дети, и дом, и его
собственные пятьдесят, - сон, что вот-вот он
проснется. И однажды он проснулся, проснулся вспотев-
шим пятилетним мальчиком на своей маленькой
кровати.
* * *
Александра Павловича Фейхтвангера
Не было дома. Вот уже начинали волноваться.
Обычно в это время он мыл руки и сидел в глубоком кресле.
Вот уже начинало наигрывать:
"Купаясь ночью в море,
Когда звезды делают вид, что смотрят вдаль, помни,
Что можешь исчезнуть. Купаясь ночью в море, когда
Барашки пробегают за спину, не верь крикам
о помощи,
То мозг, словно волк, воет при виде вселенной".
Кто-то лежал на кровати,
Переворачиваясь с боку на бок, кто-то ходил
по комнате,
Временами подбегая к окну.
Темнеет. Александра Павловича Фейхтвангера
нет дома.
Уже перестало наигрывать. Сердце постепенно останавливается.
Все собираются вместе и идут на кухню
Ужинать. Затем, разойдясь по комнатам,
Все ложатся спать, чтобы умереть во сне.
Опасно купаться ночью в море, можешь исчезнуть.
Лето так жарко, и так много отдыхающих,
Что иногда днем во вселенной видны металлические балки.
* * *
Вот мамины пальцы копошатся в шевелюре
Сына. "О, так я и думала!" - вошь сидит
на волоске и думает: "Вот эта мама
каждый день, придя домой, разламывает
своих детей, подобно буханке хлеба,
на две части и запихивает это мягкое,
теплое тесто себе в рот". Щелчок -
и тело вши лопается, и она уже ничего не думает.
* * *
Сердце Александра Павловича -
Камень, сорвавшийся с горы,
Ударяющийся о выступы.
Глаза закроешь и услышишь:
Только стремительный,
Неровный стук, вдруг
Начавшийся и разорвавшийся
Внезапно.
"Вавилон", вып.3:
Следующий материал
