Вавилон: Вестник молодой литературы. Вып. 4 (20). - М.: АРГО-РИСК, 1996. Обложка Анны Акиньшиной и Ильи Васильева. ISBN 5-900506-46-0 c.39-42 /рубрика "Впервые в Вавилоне"/

РАЗГОВОР С КАВАЛЕРОМ Никогда не приходил, не будь собакой. Праздник первого деепричастия. Инфантка наряжаема, маленького ребенка громко спит ли. Колокольствует около. Внезапен, приходил сударь с глазами, говорит теперь: будем тихие. Все вставая, восклицая голос: невежа, покиньте. Он представляться, доставал в платке достоверный лист, шептать головой: остаюсь. И так, был с ними, я правдоподобен. Девочка плачущая, ее родители любовью полнят себя, лаская. Между двери с учителем, толпой говорят, проходя: какая погода, маленькие люди. Цветочником поливается, полицейские новости разносит юрод с подаянием за. Теперь так: провествование. Кавалер уединил девочку, клокочет, с цветком. Несчастная жертвенностью же, не хочет чего, ей мал настрой духа. То и дело соседний, спрашивая. Каким календарь сегодня? И взапуски разнобоем, нельзя ли повременить, говорил. Да, так и останется, с верхушкой под дверью. Молчит себя. Изредка не уходи за пределы, таки бывал сонлив. И зевая. Последовательно, маленькой девочке можно открываться. Вот, на цыпочках, пешком как на грех наш, просыпая преследователя. Не оставляй, зазывал. Себя. Никогда оставляй покровителя доброделатели. Стань целомудрой. Сидит с пальцем. Не слушала, когда выходили из дверей. Родителями кричал голос: пора ботинки. С которыми бантик в руках. Но теперь может моя биографологическая жизнеопись. Кривляя рот. Кроме благословения, не буди совесть. Прямо сидела, а надобен градус. За то, что потому что. И рождение было главным. Кричат, надрывая, из врача руки. Трогают место. Держась за волосы, бродит отцовский человек внутри комнаты. Потом рос ребенком, как этот собеседник с подобием женщине. Отчего происходило едомое, не знал, но догадки. Спасибо из-за стола, как воспитывали, ибо составляло этикет, да и всё. Остальные части скрылись. Потом завещание, положено стоять. Наступая день отца Гамлета, праздник сел на башню. Смеркаясь. Безусловностью к девкам славились вечера. И точно. Считай себя отлучаемым, когда нельзя. О чем говорят висящие на стене, тусклея поблесково. Значит, хлопнуть двериной, за что, то неправилен. И покинуть отца в воду. Когда полиция такого делает, считалось небезопасным, но нельзя предчувствие. Отчего скитался, безбилетен и блудлив сыном. Верно говорю? - спрашивал, а само говорит за себя. После чего ребенку всё не различно, тухнет верхний член. Почувствовалось дествием. Так, дальше, легко задесяточас. Кого не позвали, возбраняется, не потуша свечей. Но охота, пусть звуки случатся косвенно. Тут говорливо, завитушки. Не будь был после. Плачба сплошняком, скотски неприрывен, хотя абзац ручкой, порго стучится. Говорил: туда и обратняком. Сколько тебя раз трогая, а не чувство, мышление лишь одиноко. Рассказать а дальнейшем? Безответно, касаемостью награждена немощь. Пора ворвавшимся, бегали задом, о говорят. Палками в зуб ногой, терпеливо снося. Только памятнится зеленой книгой, стихи внутри: "То племя то пламя / Никто не уйдет / Проснется учитель / С тяжелым ружьем // Закройте вороны / Свой странный проем / То пламя то племя / Останься вдвоем." И незабудь умницей, поворачиваясь в дверь для выхода. ДОСТИЖЕНИЕ ЦЕЛИ Убегающий человек расширяет ночное пространство, и деревья, уверенные в целостности своих теней, остаются на месте, в то же время следуя за превращающимися в коня. Преследование натягивается тетивой, пустота сокращается, сердце стучит в висках. Открывается запасной путь, и представители погони теряют следы, не видя друг друга, не видя самих себя. О, где они, обучающиеся знакам! Кто-то исчез, кто-то вновь появился, ночь лопнула, но ничего не воспоследовало, потому что цель достигнута и разговор закончен. Из книги "Сатиры и оды"         1.1 Живет в Италии мой сосед, известный Писатель детский, не столько мертвый, Сколько другой писатель, тоже         Почти итальянец. Живет писатель и письма пишет О том, как пицца лежит на пьяцце, Как поменяться одеждой жаждет         Турист заморский; И шлет стихи в "Колобок" открыткой, А сам сидит у окна, напротив Фонтана, ставшего центром счастья,         И птиц считает.         1.3 Твой проездной не подписан, братец, И часы не идут, как прежде, точно Эталон парижской палаты мер и         Весов, блин. Успокойся, ведь жизнь изменилась, Город знаковой стал системой. Только не плачь. Все пройдет. Все будет         Или не будет. САМЫЙ СТРАШНЫЙ РАССКАЗ НА СВЕТЕ Когда мы в первый раз ходили бить журналистов к Двурогому каналу, было холодно, и со стороны Левого города дул неуютный ветер, превращающий обстоятельства похода в частность одного из климатических приключений. Уже, кажется, приближался май, а снег никак не сходил с удивительных улиц; и боязливые прохожие проскальзывали боком в квадратные подъезды, над которыми висели одинаковые фонари. Старший брат сказал, что надо надеть перчатки, хотя, впрочем, это было немного раньше, а тогда он говорил о чем-то совсем другом, может быть - о звездах. Кто-то из носящих на плече синее насекомое спросил у него, что там за точки над нами? Это звезды, ответил брат. Ты, похоже, большой биолог, предположил еще кто-то. Нет, смутился брат, я обычный. Потом мы посмотрели на реку и с удивлением обнаружили несвоевременное изменение, происходящее чаще в конце июня, Месяца Обратных Течений. Кто-то из нас раздавил ногой камень. Весной камни такие хрупкие. Затем мы пришли, а я думал о звездах, несмотря на то, что следовало бы подумать об информации. Учитель говорил: информация всегда ложна, поэтому бойся правдивых утверждений. Сделав наши дела, мы повернули обратно, и река неожиданно вновь изменила течение, так что теперь мы следовали с ней в одном и том же направлении. Кто-то из нас хотел сбросить прохожего в реку, но брат сказал: не надо, зачем. И вправду - зачем? - спросили друг друга некоторые из нас. Тогда брат произнес: посмотрите на звезды! И все посмотрели на звезды, только я не стал на них смотреть, я смотрел на Четвертую башню, где мигал нервный сигнал, сообщающий чужому человеку ложную информацию. Посреди звезд, говорил брат, лежит большой змей, который знает почти все, но никому ничего не рассказывает. Звезды заслоняют его от наших взглядов. Жаль, вздохнули многие. Ветер стих, из домов вышли люди и направили на нас оружие. Скоро нас поведут убивать, а я не знаю - как и кому объяснить причину тревоги, открыть правду, что меня здесь не должно и не может быть, что это какая-то ошибка или недоразумение; но ведь информация обыкновенно бывает ложной, и, действительно, в такое трудно поверить. ЖИЛЬЦЫ Мы живем в комнате взрослого ребенка, у которого не всё в порядке с мозгами. Он использует предметы не по назначению. Только мы не догадываемся об этом и доверчиво глядим на хозяина, перерезающего горло кому-то из гостей с полной уверенностью, что тому только таким образом и поможешь. Мы - не парадоксалисты, а просто квартиранты. Глупо было бы нам лишний раз требовать к себе внимания, тем более - плата давно просрочена, и одна беззаботность хозяина спасает нас от житейских неприятностей. Из книги "Сатиры и оды"         1.6 Который месяц, под страхом справки, Идем туда и сюда, не зная Зачем идем и какая разность         Меж нами будет; Но всё же знаем свои ошибки, Свои ушибы, свои остатки, И смотрим в зеркало - авось расскажет         Про нас с тобою.         1.8 Принеси мне свою голову, мальчик, Приправь перцем, кориандром, корицей, Полей соусом, и колечками лук         Положи сбоку. Думаешь, съем? Не выйдет, мальчик, Стать пророком так просто. Голубь, если Прилетит поклевать на окно мое проса -         Вряд ли ветку Принесет оливы, как входной билетик. Так что, мальчик, иди и в кладовке Бди, пальцем пилу трогай,         Сомневайся. МОЙ ПРИГОВ Лет в девять-одиннадцать я думал, что Пригов уже давно умер, потому что его вещи печатались с именем "Дмитрий Александрович", а мне казалось, будто так можно называть только покойников. А потом я вырос и узнал, что Пригов жив, да еще как. ОЧЕРК О ЯПОНИИ Япония - это настолько Азия, что уже почти Европа. Об этом напоминает предзакатный нависающий шар. Гэндзи следует к кому-то с неизвестными намерениями, и автор, у чьего изголовья покоится остров, не знает, что с ним делать дальше. "Вавилон", вып.4:                       Следующий материал