Вавилон: Вестник молодой литературы. Вып. 6 (22). - М.: АРГО-РИСК, 1999. Обложка Олега Пащенко. ISBN 5-900506-88-6 c.81-84. /раздел "Родом из Вавилона"/

СИБИРЬ И МОСКВИЧИ

Зажечь торопишься, поцеловать спешишь...
Затем венчаешься в дремучем городишке.
Судьба нешуточный показывает шиш.
Над головою белки вертят шишки.

Зачем в Россию углубился, друг?
В объятьях каменных тебя зажали руды.
Единственный на волость note-book
варва́рские буравят пересуды.

Ну, как тебе туземный интернет,
бомонд натянутый учителок упорных,
занозы в жопу шлющий табурет,
заборы слов заборных.

К чему теперь, безумный сибиряк,
мне шлешь через широты,
как охуевший радиомаяк,
чудовищные приступы икоты.




* * *

Простые вещи говорим
простецким языком.
Творим поэзию, творим
для тех, в чьем горле ком.

Вот солнце, вот кузнечик. Зной,
нагревший камень, слеп.
Выходит с книжкой записной
поэт, душой свиреп.

То, что ему придется снесть,
тех счастия лишит,
закупорка в чьих горлах есть,
кто лед, а не гранит.

Он дышит потною толпой,
с одежд сбирает яд.
В его глазницах в час ночной
фонарики горят.

И мы вослед ему струим
слезы нежнейший дым,
всеядной завистью грустим
к его когтям младым.

Подушку, что ли, распороть,
чтоб сны полезли в рот
про темноту, людскую плоть
сосущую взаглот.

Одни сиреневые ять
перед глазами знать,
и все, что знать, - перевирать
и вслух перебирать.

.................................

Бессвязным замыслом влеком
в избыточной тиши,
идешь, бывало, вечерком
по полю вдоль межи.

И чувствуя - душа кипит,
подобная звезде,
натягиваешь свой прикид
для танцев в борозде.




* * *

Приходишь в африку и ходишь
по этой африке весь год.
А если доводы находишь -
то малодушничает рот.

Песок опять-таки стремится
его наполнить, лишь открой,
плюс алчно папарацци-птица,
чутка, кружит над головой.

Вот начинает как молчанье
тугое наслажденье течь.
Ища-свища ручья журчанье,
как бы в пески уходит речь.

Там, где глухие звуки живы,
чутью неверному верна,
находит нефтяные жилы
и тож становится черна.

Так помыслы мои зловещи,
как ветер, дующий в трубе.
Рассудок логику как клещи
берет, орудует, и вещи
уже рассыпаны в себе.

Чего теперь уже бояться -
осталась жорная дыра.
А все, что может повстречаться, -
суть миражи иль ниггера.

Пространство бродское в затылок
слова иссохшие бубнит,
да, как худеющий обмылок,
пикирует метеорит.




* * *

Смешай отчаянье с любовью -
получишь истеричку ты.
Она кладет у изголовья
сухие, желтые цветы.

А там, на небе, там, на небе,
на небе или на земле,
то философия на хлебе,
то крошки черные в золе.

- Ты, нехороший, безбаше́нный,
зачем уходишь от меня?
Во мне вертится зверь страшенный,
дыханьем лоно леденя.

- Мы не хотим уже покоя,
мы ненавидим уж покой,
мы пламя трогаем рукою,
своей холодною рукой.

- Я лампу не гашу ночами,
стою без дела у окна,
живу одними мелочами,
как микроскопова жена.

- Все нежность виновата, нежность, -
пустая длань по волосам.
Коль смотришь в вечность, как в промежность,
кто после этого ты сам?

- Люблю. Как много в этом звуке
барклаев разных. O, mein Gott,
когда ж к соскам протянешь руки
и поцелуем скрутишь рот?

- Все просветления похожи,
все розны темные места.
Но, знаешь, в чреслах нету дрожи,
пока вселенная пуста.




* * *

Мужики пошли - ни дать, ни взять, -
жаловалась мне жена чужая.
(Нам чего-то не хотелось спать,
и в ночи курили мы, болтая.)

Женщина отважная моя,
в чей пупок сейчас слезу роняешь?
Жизнь членораздельная твоя -
наших душ бальзам, а ты не знаешь.

Где, транквилизатор нежный, ты?
Верю, всех фантазий плоских выше,
плоть свою избавив от воды,
спишь мертвецким сном, меня не слыша.




* * *

А.Кр.

На улицах весенний раздолбай.
Бессонница орет из всех орудий.
Но хорошо. Спи, спи, не унывай.
Трепаться завтра будем.

Когда по венам утренняя кровь
ползет, храня мерцание ночное,
и говорить, и думать про любовь -
занятие дурное.

Зато возможно, лежа на спине,
друг друга лишь мизинцами касаясь,
о Прусте говорить, о Кузмине,
смущенно просыпаясь.




* * *

Я в пустоте половозрелой.
Ничто не радует меня.
Иду вот с девушкою левой
среди сугробов января.

И каждый шаг фальшивым скрипом
пульсирует в моей душе.
Мы ночью заболеем гриппом.
Я - точно заражен уже.




* * *

1

Такое ощущенье,
что нет во мне ни дна,
ни вдохновенья. Зренье
закончилось. Весна
дается без напряга,
без хохота бабья.
А если каплет влага -
так это плачу я.

2

Где стол, там гроб. Пора мне
валить в другой косяк.
Хранить нелепо в тайне,
что ручеек иссяк.
Весну не чуять носом,
за строчкой лезть в карман.
Прощайте, словососы!
Будь счастлив, анжамбман!

3

Без трепета живу я,
без орбита во рту,
что грех для поцелуя,
которого тщету
грешно чернить и плакать,
безрыбья чуя плен.
Так человечью мякоть
охватывает тлен.

4

Главою тяжеленной
я думаю одно:
есть на краю вселенной
потайное окно.
Ну, не окно - окошко.
Короче, некий лаз,
где некто хоть немножко,
но ожидает нас.

5

И вот заходишь, мертвый,
в живой какой-то дом,
как орган детородный,
затянутый в condom.
Вбираешь ток дыханья
(а там темно, возня).
Тяжелое молчанье
за пазухой храня.