Он поворачивается медленно, и она. Тоже поворачивается, медленно.
          Медленно, и, чтобы повернуться, нам нужно оттолкнуться от какого-либо более или менее классического текста, каковая необходимость является чуть ли не проклятием всей нашей жизни. Мы неповоротливые. Неповоротливые, как кролики. Но менее плодовиты.
          Он меня встретил первый раз там. Какая разница. Чем мужчина ориентируется хуже, тем женщина, у которой внутри, видимо, гирокомпас или что-нибудь. Улица, какая разница, все похожи, как одуванчики.
          Мы так и поворачивались друг к другу, медленно. Как двери закрываются в каком-нибудь банке, когда посетитель вышел. Он уже у машины, а дверь все тянется неторопливо закрыть аккуратную регулярную прореху.
          Так и стояли на тротуаре, глядя друг на друга.

          - Ох, простите.

          Бросился поднимать сумочку, собирать вырвавшееся на асфальт содержимое. Улыбалась. Собрал: зеркальце, кошелек, бумажные салфетки, записную книжку, две связки ключей, синюю коробочку с "Тампаксом", носовой платок, Тик-Так, косметичку, розового плюшевого зайца. Поднял глаза, выпрямился: костюмчик неопределимого цвета с воротником из стеклопыжика, светлые волосы, лицо мое, лопнувший сосуд на поверхности глазного яблока, выпрямился, посмотрел.
          Собственно у двери какого-то из расплодившихся фаст-фудов. Похожа на официантку, какой ужас.
          Да, вошли вместе.

          - ... и вот, представляешь, вызывает она дух своего покойного мужа и спрашивает, затаив дыхание: "Как ты там, дорогой?". А он ей: "Ну, как, как... Поспим, поедим, потрахаемся, поспим. Потом опять поедим, потрахаемся, поспим, снова потрахаемся, поедим...". Она, в шоке: "Милый, это что, Рай?". А он: "Да какой, к черту, рай! Я кролик в Кентукки!"
          Боже, как смешно, только ни при чем вовсе. Девятнадцать лет, экзамены в институт провалила, пошла секретаршей в какое-то ТОО "Глобал Интернешнл". Шеф домогается, в журнале "Космополитен" пишут то-то и то-то, в журнале "Харперс Базар" пишут, что модно психоанализ и дзен-буддизм.

          Вошли вместе. Гамбургер и тому подобное. Вместе вышли, как братья-близнецы. Вот у меня в детстве была сестра-близнец. Мы друг у друга разглядывали, а потом обменивались результатами наблюдений. Мальчикам в этом отношении существенно проще, всё на виду.
          Все-таки эти фаст-фуды - дерьмо. Страшное. Но это ничего. А то могло бы быть еще гораздо хуже. Куда, говорите, делась сестра-близнец? Да от ложного крупа умерла. Ложный круп, бич маленьких детей. Бич Божий. Чтобы не слишком гордились своей безгрешностью. До семи лет даже не исповедуют их. И родителям напоминание, все-таки. Нечего, мол, грешить, а то вот вам.

          Зачем они гамбургеры подают в целлофане?

          Чтобы трудно его было сдирать. Сдирать с раскаленного микроволновкой гамбургера.
          Затем же, зачем женщина хочет, чтобы мужчинка ее раздел сам.

          Чего хочет гамбургер?

          Быть поглощенным, очевидно. Глядит на клерка, усталого в обеденный перерыв. Глядит, как кролик на удава.
          "Съешь меня" - говорит. Как пирожок Алисе. Алисе, так и не преодолевшей сексуальные комплексы викторианской эпохи. Так и не смирившейся с фактом наличия у себя очевидной оральной фиксации. И тяга к галлюциногенным грибам, к тому же. Гусеницы разговаривают, пропорции тела изменяются. В пирожке марихуана, в пузырьке аяхуаска.
          В гамбургере - гарантийный человечек с двойной фамилией. Кройцфельд-Якоб. И англичанин, кстати, несмотря ни на что.

          Ну, конечно, я дала ему свой телефон, а вы как думали?

          А они еще любят задавать вопросы. А ты чем занимаешься? А где ты работаешь? А как тебя зовут? А дети есть? А куда ты хочешь прийти? А ты меня не обманываешь?

          А я откуда знаю, откуда? Мне-то откуда знать?
          А зовут меня Алиса Плезнс Лидделл.
          Беги, кролик, беги.
          А я иду домой.

          Домой. И сестра моя близнец умерла, так что некому поймать меня на лжи. Родители мои умерли, так что на лжи меня поймать некому. А тебе не поймать, потому что ты еще позвонишь сегодня вечером. Мы похожи на кроликов. Но менее плодовиты. Мы медленнее движемся, всё медленнее. И, о Господи, как же мы неповоротливы, как похожи. Не могу дышать.

          - Вам больше ничего не хочется?
          - А что, разве еще что-нибудь осталось?

          Еще как. Остался стеклопыжик, бедный некрасивый зверек. Остался мой крепкий клюв, изогнутый и крепкий. Осталось несколько дней. Остался еще целый месяц лета. Осталось на дне, в стакане, тихое, прозрачное почти. Много чего осталось.

          До свидания, не могу дышать.